Нет моей вины (СИ) - Айрон Мира

Мира Айрон

Нет моей вины

Глава первая

Март 2003 года.

Катя сидела в ординаторской в ожидании чая. Чайник бодро шумел, но пока не кипел. Сегодня ночью её дежурство, и она надеялась, что оно пройдёт спокойно. Врач, с которой они сегодня дежурили, Зоя Николаевна, ушла к подруге в хирургию, располагавшуюся этажом выше.

Телефон, который стоял тут же на столе, зазвонил так резко, что Катя невольно подпрыгнула: кто звонит в такой час?! Почти полночь… А звонок не внутренний, не из больницы: мигает красный огонёк, а не зелёный.

— Терапия, — осторожно ответила она

— Бабушкина, привет! — грянул в ухо весёлый и бодрый голос Олеськи, подруги и бывшей одноклассницы Кати. — Я тебе ещё вечером звонила домой, Мария Ивановна сказала, что ты дежуришь сегодня. Но у меня то одно, то другое, вот только собралась позвонить!

Мария Ивановна — это мама Кати. Они живут вдвоём после того, как сначала, десять лет назад, от них ушёл отец Кати, а восемь лет назад, в первую Чеченскую кампанию, погиб старший брат Кати, Евгений.

Они с мамой пережили вместе тяжелейший период. Кате было не до подростковых выкрутасов. После девятого класса она поступила в медицинское училище, которое окончила почти три года назад, и с тех пор работает процедурной медсестрой в терапевтическом отделении одной из самых больших и прославленных МСЧ их миллионного города.

Пока Катя училась, успевала подрабатывать на почте, а летом — няней в детском саду.

Сейчас им стало легче. Боль немного притупилась, они свыклись, научились жить с этим. Маме было ещё всего пятьдесят, она работала воспитателем в детском саду. С деньгами стало посвободней, они не считали напряжённо каждую копейку. К тому же, у мамы появился мужчина, Василий Петрович, довольно известный в их городе художник-акварелист. Ему было шестьдесят два, дети выросли, жену похоронил три года назад. Звал маму замуж, а она пока думала. Катя знала, что мама согласится, преодолеет сомнения, ведь от добра добра не ищут. Жизнь налаживалась.

— Тебе чего не спится, Олеська? — спросила Катя, придерживая трубку плечом и наливая чай в кружку. — Ты бы ещё в три часа ночи позвонила!

— У меня к тебе дело на миллион, Бабушкина!

Можно было догадаться. Олеська теперь всегда вспоминала о ней, Кате, исключительно по делу. И когда это случалось, она могла Катю даже из-под земли достать.

Времена их чистой, незамутнённой ничем дружбы давно миновали. Олеся осталась в школе, когда Катя ушла после девятого класса, окончила одиннадцать классов, выучилась на бухгалтера, а теперь работала кредитным экспертом в одном из частных банков. Помог ей туда устроиться один из многочисленных любовников, коих у красивой грудастой блондинки Олеськи было как у дурака махорки.

— Ты знаешь, что Суворов руку сломал? — мелодичный голос Олеськи вернул Катю к действительности. — Правую! А он на диплом выходит!

— Нет, не знаю. Откуда я могу знать?

Катя напряжённо думала, какое отношение перелом руки имеет к ночному звонку Олеси.

Артём Суворов — тоже их одноклассник, и они всегда, чуть ли не с первого класса, были с Олесей «парой». Даже сейчас, когда Олеська брала от молодости и жизни всё, Суворов оставался у неё «постоянным». Потому что он был «проверенный годами и перспективный». Он единственный из их класса окончил школу с золотой медалью, а сейчас заканчивал учебу на механико-математическом факультете самого лучшего университета в их городе.

— Как Артём умудрился сломать руку? — Катя искренне удивлялась. Суворов, насколько она помнила его, никогда не был ни спортсменом, ни сорвиголовой.

— Мы на лыжах ходили в воскресенье, на базе, закрывали сезон. Неудачно съехал с горы, — беззаботно ответила Олеська.

— Ясно. А какое дело-то ко мне? Суворов твой явно дома, амбулаторно лечится. Вряд ли он тут, в стационаре.

— Понимаешь, Кать, — вкрадчиво начала Олеся. — Мне очень-очень нужна твоя помощь! Артём хочет, чтобы я приходила к нему печатать его дипломную работу на компьютере. Ему тяжело работать только левой рукой, получается очень медленно, рука устаёт. А я… На работе всегда в программе работаю, там легко. Ты же знаешь мою грамотность…

— И? — Катя начала понимать, к чему клонит подруга, но всё её существо протестовало. Ещё чего не хватало! Сами пусть разбираются! Не станет она помогать!

— Катюнь, пожалуйста! Походи к нему, попечатай, а? Ты же свободна, когда не дежуришь! А я там с тоски помру! Ну где я, и где дипломная работа?! За меня-то мою дипломную Суворов делал!

В этом была вся Олеся. Она виртуозно умела избегать чужих проблем и трудностей, а свои перекладывать на чужие плечи. Зная доброту и безотказность Кати, она и позвонила ей сейчас. У Кати всегда были свои понятия о милосердии, и она не смогла бы бросить в беде больного. На это Олеська и рассчитывала. Катя будет ходить к Суворову и помогать, а она будет жить, как прежде, не напрягаясь. Кто везёт, на том и едут. А Катя успешно и с энтузиазмом «везла» всегда.

— Олесь, вряд ли Артём будет в восторге, — с сомнением начала Катя. — Ему нужна ты, и он ждёт помощи от тебя!

— Нет-нет, он будет рад, поверь! У тебя всегда по русскому пятёрка была, а у меня…сама знаешь! Какая ему разница, кто? Лишь бы выручили! Гипс ещё две с половиной недели не снимут!

— Ну хорошо…Но ты сама ему всё расскажи о том, что я приду! А то получится: «Здравствуйте, я ваша тётя!».

— Конечно, подружка! Утром ему позвоню и всё расскажу! Когда ты сможешь прийти к нему?

— Послезавтра утром. У меня смена только началась четыре часа назад, я завтра почти до вечера. Ночь отосплюсь и приду. Он там же живёт? В сталинке?

— Да, да! Куда он денется? Ой, спасибо, подружка! Причитается с меня!

Они ещё немного поговорили. Олеся делилась впечатлениями о каком-то новом кавалере. Она была уверена, что Катя никогда не расскажет о её интрижках Суворову.

Потом Катя допивала остывший чай и размышляла о том, что опять впряглась в какую-то историю. Вечно ей спокойно не живётся.

* * * * * * * * *

В назначенный день Катя нерешительно топталась у двери второго подъезда большого старого дома. Дом был сталинский, четырёхэтажный. Катя когда-то случайно была дома у Суворова, приходила за компанию с Олесей, очень давно, они учились классе в пятом.

В квартире у Суворовых было три больших комнаты с высокими потолками, а в подъезде дома — старинный решетчатый лифт и винтовая лестница, как в кино про послевоенное время.

Суворов жил с родителями и бабушкой — вдовой профессора математики. Бабушку Катя помнила не слишком хорошо. Запомнились только то, что она курит какие-то крепкие пахучие сигареты. Мать Артёма тогда работала директором школы, а отец преподавал в университете. Если верить Олеське, сейчас родители Артёма за границей, вроде, в Нидерландах. Отец работает там по контракту, преподаёт.

Катя заметила, что за ней в окно первого этажа наблюдает какой-то бдительный дедушка с бородкой и в круглых очках. Так. Хватит привлекать к себе внимание.

Она решительно нажала на кнопку с номером «18». Суворовы живут на втором этаже.

— Кто? — неожиданно ясно и громко спросил скрипучий бас. Катя очень давно не видела Артёма, но понимала, что голос явно не его. Это бабушка! Именно она говорила басом, Катя помнила. Как же её зовут?.. Римма… Римма…

— Римма Альбертовна, здравствуйте! Я к Артёму, — робко ответила Катя. Голос её прозвучал тоньше, чем обычно.

— Римма Артуровна, — проскрипели ей в ответ. — Но заходи, коли не шутишь.

Катя поднялась на второй этаж и повернула вправо. В открытой двери квартиры стоял Артём. На нем были спортивные брюки и свободная серая футболка, правая рука, закованная в гипс, висела в повязке. На носу компьютерные очки. За то время, что они не виделись, он возмужал, стал шире в плечах и сменил стрижку на более модную.

Несколько секунд он внимательно и удивлённо смотрел на неё, потом, видимо, узнал. Бывает так: увидишь знакомого человека в нестандартной ситуации, и не сразу понимаешь, кто это.