Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ) - Ева Левина

Предупреждение

Все герои существуют исключительно на страницах этой истории и являются плодом воображения автора. Совпадения с другими историями, фильмами, а также реальными событиями и людьми случайны.

Пролог

Она смотрела на него снизу вверх и не понимала, за что?

За что он так жесток?

— Саша, прости меня. Ты же знаешь, что я только твоя и люблю только тебя…

— Да, зая, до недавнего времени я так и думал, только вот добрые люди открыли мне глаза на твою сучью натуру…

— Саша, — всхлип и взгляд некогда любимых глаз немало раздражал его и выбивал из колеи, поэтому он отвернулся к окну и закурил.

— Вон пошла. Отпускаю с миром, но видеть тебя больше не хочу. Ослушаешься, тогда не пощажу.

Красивое лицо девушки вдруг ожесточилось и непонятно откуда взявшиеся силы помогли встать.

— Я тебе этого никогда не забуду, Горин. И не прощу. Не хочешь, не верь, но пугать меня не нужно. Я после знакомства с таким ублюдком как ты, уже ничего не боюсь.

Лицо внезапно обернувшегося мужчины исказила гримаса бешенства:

— Ты, соплячка, будешь мне здесь такие речи толкать? Я тебя, мразь, собственными руками задушу.

Мгновение и его высокая, широплечая фигура нависла над ней, а рука сомкнулась на тонкой девичьей шее.

Пальцы легко обхватывали кожу ниже подбородка и буквально через несколько секунд она захрипела.

"Задушить, сучку, чтобы больше мозги не пудрила и никому не досталась… "

Хрипы становились всё громче и она, лишившись воздуха постепенно сникла и внезапно обмякла в его руках.

Стоп.

Невероятным усилием воли Горин заставил себя ослабить хватку и отступил, морщась от вида снова упавшей на колени Маши.

Она была сейчас жалкой и прекрасной одновременно: с красными заплаканными глазами и опухшими полными губами, в сарафане в мелкий цветок, задравшемся над сбитыми в кровь коленями…

Хотелось трахнуть её и убить одновременно, но он сдержался.

Пройденный этап.

Выкинуть суку к чертовой матери и пусть катится на всё четыре стороны.

Попользовался и хватит.

И так долго задержалась, возомнила себе, что самим Александром Гориным может вертеть.

Маша тем временем с трудом поднялась, и глотая горячие слезы, посмотрела прямо в холодные голубые глаза:

— Помнить меня, ублюдок, всю жизнь будешь, только меня хотеть. С другими бабами меня представлять будешь. Но я не прощу. Никогда.

Горин хищно улыбнулся и нарочито медленно произнес:

— У меня таких как ты — очередь за дверями. Вон пошла, соплячка, пока я охране "фас" не сказал и они тебя по кругу не пустили.

Неужели могли те губы, которые совсем недавно ласкали и шептали нежности прямо на ухо, теперь хлестать хуже пощечин?

Могли.

Перед ней теперь стоял настоящий волк, который раньше прикидывался верным псом.

Она медленно выпрямилась, проглотила его последние слова и круто развернувшись на каблуках нетвердой походкой направилась к выходу.

Любила, с ума сходила по нему раньше, а он вытоптал и выжег всё. Ничего, кроме ненависти и пустоты не оставил.

Пусть всё так.

Теперь нет больше той Машеньки, которая краснела и радовалась любой мелочи, видела прекрасное во всем, попадавшемся на пути.

Осталась только молодая, преданная любимым женщина, которая отлично знала, какими коварными бывают сильные мира сего — мужчины.

Тем временем Горин, оставшийся один, набрал на телефоне номер и сразу перешёл к делу:

— Алло. Володя?

— Да, Александр Николаевич!

— За Марией Анатольевной присмотр не прекращайте…

— Но я думал…

Горин раздраженно потер переносицу и снова взорвался:

— Володя, думаю здесь я, я ты делаешь как сказано. Я доходчиво объясняю?

— Да.

— Если какой-то поклонник или мужик на горизонте — нейтрализовать и сразу мне докладывать.

— Будет сделано, Александр Николаевич! — отозвался поникший голос главного начальника охраны.

— Помни, Володя, она у тебя на самом особом контроле. Ясно?

— Ясно, Александр Николаевич.

— Вот и прекрасно. Готовь машину. В аэропорт и в Москву.

1

— Мам, я к Тане с ночёвкой!

— Ох уж мне эти ночёвки, — голос Галины Ивановны выражал недовольство и не зря: ведь по мнению матери, единственная дочь второй раз за месяц шла гулять на всю ночь под предлогом посиделок у подруги.

— Мамуль, перестань! Ты мне совсем не доверяешь? Я же сказала, что в первый раз мы дома сидели, над учебниками корпели, а сегодня в кафе выйдем на пару часов и домой!

— Доверяю, дочка! Тебе-то доверяю… А вот другим людям… — задумчиво протянула Галина и поспешила обнять насупившуюся дочь.

— Отпускаешь?

— Конечно! Иди, Манечка!

Да и разве можно не отпустить взрослую девятнадцатилетнюю студентку?

Ведь это уже не та маленькая девочка-школьница, которая просилась на чай к подружке.

Маша после смерти мужа была единственной отрадой и смыслом жизни, а теперь внезапно выросла и стала отдаляться.

При воспоминании о супруге, Галина снова прослезилась и шумно высморкалсь в расшитый цветами носовой платок. Десять лет как умер родимый, а как будто вчера от инфаркта скончался и оставил их вдвоём.

Был бы жив — всё по-другому было бы. Да только нет его и былого не вернешь.

Перед глазами промелькнули воспоминания юности: первые робкие поцелуи с Толиком, потом признание и свадьба… Первое жильё — обшарпанная комната в общежитии, которую обустраивали с любовью и трепетом, затем беременность и дочка Машенька.

Счастливые были, но сами этого не понимали. Всё казалось, что не хватает чего-то…

Пожили, встали на ноги, купили квартиру, всё наладилось вроде, только обустроились… И как гром среди ясного неба смерть мужа…

Вспомнилось, как оставшись с девятилетней дочерью отказывала себе во всём, как сложно было взять на себя заботы, которые раньше нес муж. Лучший кусочек ребёнку, лучший наряд, ради которого приходилось в школе помимо своих учеников брать кучу подработок до позднего вечера… Всё в спешке, в беготне. Только чтобы Машка отсутствие отца не чувствовала, только чтобы пальцем не показывали.

И не показывали, не смели. Ведь дочка умницей росла, послушной и правильной, даже слишком. Как будто в компенсацию за отсутствие мужа получила Галина идеального ребёнка. Да и мать так любила и боялась ранить дочь, что так ни с кем и не сошлась, встречалась тайком, но близко никого не подпускала, да и не было никого ближе мужа покойного и оставшейся единственной дочери.

Незаметно пролетели годы. Сама не поняла как выросла Манечка. Расцвела, как бутон утренней розы, покрытый росой. Самое лучшее взяла от обоих родителей и заставила заиграть это новыми красками.

Всё при ней: и характер и внешность. Только вот не стало между ними той близости,