Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ) - Ева Левина
Да ладно бы подружки, как подружки. А то срам один…
Ещё бы, ведь молодые, модные. Сразу Машу взяли в оборот. То на вечеринки, то в кино зовут. Не таких подруг рядом с дочерью представляла мать. Чего только Таня эта стоит, избалованная, обеспеченная. Как бы беды не принесла…
Ведь не хотела Галина Ивановна, чтобы Машенька поступала на факультет журналистики… Там ведь одни выскочки и фифы… Уж как уговаривала, убеждала… Разве не лучше сразу на филологический, а потом спокойно в школу учителем?
Пугала дочку сложным конкурсом и невозможностью трудоустройства, а когда и это не помогло — перешла к слезам.
Но дочь была непреклонна. Набрала хорошие баллы на вступительном и прошла на бюджет.
Мать смирилась и утешала себя тем, что Маша хотя бы в столицу не ринулась, а осталась в родном городе, да и учёба ей нравилась: летела туда как на крыльях. Стипендию получала, на красный диплом шла. И вроде все хорошо, только вот сердце у Галины Ивановны было не на месте, как будто чувствовало что-то… И если на первом курсе всё было более или менее спокойно, то на втором предчувствие стало почти осязаемым. Галина Ивановна стала пуще прежнего контролировать Машу, никуда не хотела отпускать. Уберечь пыталась дочку, оградить. Да только неизбежное всегда случается…
Слишком молодая, слишком невинная, слишком красивая… Её дочка была просто лакомым куском для многих мужчин, которые буквально поедали её глазами. Да и как иначе? Маша в свои девятнадцать была просто алмазом среди тощих модных подружек с пережженными перекисью волосами.
Среднего роста с фигурой "гитарой", в которой бёдра были чуть шире чем у остальных и талией, которая наоборот гораздо уже, она представляла собой экземпляр, не тронутый чудесами косметологии и благодаря своей натуральности и красоте, была как свежее дыхание среди тощих задниц, модных нынче.
— С таким лицом и волосами тебе, Манечка, моделью можно было становиться, жаль рост не высокий, — затягиваясь сигаретой, приговаривала Тамара Сергеевна, тётка по отцовской линии, внимательно глядя на племянницу и попивая коньяк из пузатой рюмки.
— Для модели у меня пятая точка большевата, — невесело усмехнулась Маша, но тут же расцеловала Тамару в обе щеки, как бы благодаря за комплимент.
— Дурочка ты, может сопляки и не понимают пока, а мужики таких как ты любят, а не селёдок голодных. Ты же как скрипочка! — со знанием дела заключила тётка, выпуская клубы дыма изо рта.
— Что-то я толпы у подъезда не наблюдаю.
— А за это ты маме спасибо скажи. Она со своей заботой и опекой тебя до тридцати в девках продержит!
Галина Ивановна встрепенулась и задетая за больное, посмотрела на сестру мужа недобрым взглядом:
— Тамар, ей девятнадцать. Учится пусть, а женихи успеются. Толик бы тоже гулянки не одобрил. И перестань курить, Машу мне не трави!
— Толик, да Толик! Брата не вернуть, а ей, да и тебе жить надо! Десять лет уже прошло! — отмахнулась тётка.
— А мы и живём! Просто, но зато краснеть не за что!
— Не живёте, существуете! Дай девчонке будущее строить! Пусть присматривается! Перспективного ищет, а то влюбится и кинется в омут, а то потом глаза откроются, уже когда с ребёнком и алкашом в шалаше будет сидеть!
— Пусть она сердцем выбирает, чтоб не выть потом в подушку всю жизнь! Да и вообще мы вон с Толиком плохо разве жили?
Разговор переставал быть добрым, поэтому Мария поспешила к выходу, поцеловав обеих родных женщин, уже начинающих ссориться и вспоминать старые обиды. Обычно их ежемесячные скандалы начинались с воспоминаний об отце, а кончались громогласным криками уходящей тётки и слезами матери.
Но так или иначе, именно этот вечер стал отправной точкой ко всему, что происходило позже, потому что после этого разговора Машу торжественно отпустили на первую ночёвку к подруге Тане.
Ох и трудно пришлось в эту ночь Галине. И плакала, и отца вспоминала, и сто раз порывалась позвонить, да только сдержалась, потому что знала, что рано или поздно найдётся тот, кто заберёт дочку насовсем. Выросла Маша. Теперь не спросит и не посоветуется. Улетит как птичка из тёплого родительского гнезда… Скоро, совсем скоро.
Понимала это Галина и пыталась принять, привыкнуть к мысли о том, что разлука близка. Молилась только, чтобы попался простой, покладистый и добрый, а главное, чтобы Машу любил. Да и разве можно такую не любить?
Красивая, умная, зеленоглазая и русоволосая с косой до пояса. Вся ладная и весёлая, смешная и лёгкая, как майский вечер, привлекала и останавливала на себе взгляд.
Как не переживать? Ведь сегодняшний мужик жесток и эгоистичен, а женский век короток и зачастую печален. Поэтому и болело материнское сердце в последний год и трепетало. Не понять Тамарке этого, ведь у неё детей так и не случилось, хотят любила она племянницу как родную дочку.
Галина даже деньги начала откладывать, ведь тетка часто подначивала, что такая как Манечка долго в девках не останется, собирай, мол, мать на свадьбу.
Только сердце материнское чувствовало неладное, болело и ныло… Как будто подсказывало, что не будет жениха и свадьбы не будет… Пугала Галину неизвестность и сны снились про дочку, которая из тумана кричит и бьётся в чужих мужских руках, которые не держат и не отпускают.
Эх, знать бы, что там впереди. Знать, где оступится… Постелила бы соломку Машеньке, укрыла бы руками, спрятала. Да только мы предполагаем, а Бог располагает, сам знает, кто кому предназначен и кто кому достанется.
Так и Маша упорхнула к подруге уже во второй раз, а Галина задумалась о нелёгкой женской доле и положила круглую таблетку валидола под язык, потому что в груди снова засвербило.
И не зря.
Ведь именно в это время Таня тащила Машу гулять.
— Мань, ты как целка-фанатичка, ей Богу! Нет наряда, подберем!
— Да дело не только в одежде… Не собиралась я сегодня…
Как объяснить подруге, что не хочешь гулять да и не можешь, потому что её сорок второй размер явно будет тесен в бёдрах?
— Машунь, я сейчас тебе достану одно платье… Оно где нужно обтянет…
Подруга, прикусив губу, рылась в объемном шкафу, выуживая оттуда всё новые и новые тряпки, которые поражали цветовой гаммой