Право на выбор (СИ) - "Marlu"
- Пойдем, - родной голос, я пойду за тобой хоть на край света.
Устраиваюсь поудобнее в объятиях любимого и волнах теплого одеяла. Хорошо. Боль понемногу отпускает.
- Костя, Костенька, прости меня, - сколько боли и безысходности в голосе, нельзя так, поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом. – Прости, если бы я не был таким эгоистом, если бы отпустил…
Что ты говоришь? Без тебя? Я умру, ты мой мир, моя жизнь, ты все, что мне нужно. Не смей меня отпускать.
- Я согласен поехать в Германию, - шепчешь мне в ухо, целуя, кажется, я опять думал вслух.
Утром я позвонил Карлу.
Эпилог
Уже три года мы живем в славном немецком городе Бремен. Карл довольно быстро оформил нам рабочую визу, а мы, завершив дела, но все же несколько сомневаясь в своем выборе, поехали в чужую страну.
Не сказать, что уехать было легко. В связи с вынужденной безработицей наши и без того не слишком большие накопления растаяли, как лед на июльском солнце. Единственное, что было в нашей семье ценного – так это квартира, в которой так и не успели сделать ремонт, да и мебель купить как-то тоже руки не дошли. С одной стороны, продажа квартиры решала кучу проблем, но оставалось в глубине души некоторое сомнение: было боязно остаться совсем без ничего, без возможности вернуться. Васька. Тоже еще та проблема и головная боль. Да, квартира Андриса, он за нее платил, но мы в ней прописаны с рыжим тоже. Продавать вроде как и не хочется, да и из-за сына полка нельзя. Мы в ответе за тех, кто свалился нам на голову… Как-то так.
После долгих и мучительных размышлений на эту тему постановили Василия временно выселить в общежитие – Андрис, применив свои способности, договорился в вузе, и там закрыли глаза, что парень москвич – и взять предоплату за некоторое время вперед. По расчетам этих денег должно было хватить и нам на первое время за бугром, и нашему Васеньке здесь. Слава богу, наш новый работодатель оказался человеком порядочным и предусмотрительным. Карл мало того, что оплатил дорогу, так еще и предоставил служебную квартиру на первое время. Только потом, проработав в Германии некоторое время, мы поняли, что это было вполне в духе немецкой деловой этики: любая фирма, хоть сколько-нибудь заинтересованная в сотруднике, поступала именно так – оплачивала и дорогу и жилье. Правда, нашу признательность это не уменьшило. Все равно приятно.
Рыжий ходил, как пришибленный. Слишком много событий на него свалилось, но потом то ли сам додумался, то ли подсказал кто, и он, выбрав подходящий момент, разразился пространной, но благодарственной речью.
Суета и беготня последних дней на родине добивала. Нужно было утрясти миллион мелких деталей, упаковать вещи, которые следовало взять с собой, и решить, что делать с теми, которые брать не следовало… Светка, в целом одобрявшая наше решение и обещавшая присматривать и за питомцем и за квартирантами, чуть не умерла от счастья, когда я вручил ей достопамятную картину.
- Ксе-ен! – взвыла она, - за что?!
Андрис посмеивался, но не вмешивался – сам он сентиментальностью не страдал. Пришлось клятвенно заверять, что как только, так сразу заберу шедевр живописи к себе.
- Если не заберешь, я его тебе по почте вышлю или выброшу на помойку! – пригрозила она.
- Жестокая, - я картинно заломил руки. – Не прощу!
- Свет, убери это, - комбат благоразумно сделал паузу и не назвал мою картину никакими нехорошими словами, - в диван или на антресоли и не мучайся, - посоветовал он.
Все! Я обиделся! И не разговаривал с ними обоими долго. Минут пять, наверное. Ну что поделать, несмотря на все их недостатки и некоторую неискушенность в искусстве, я все равно любил их обоих.
Бремен встретил нас по-летнему теплой погодой и цветущей сиренью. Сирень. Кажется, я любил это растение нежной трепетной любовью. Оно четко ассоциировалось с чем-то хорошим, светлым, и с моим комбатом.
Квартира оказалась восьмидесятиметровыми апартаментами двухподъездного трехэтажного дома на шесть квартир. Правда, район не считался престижным, и инфраструктура была не очень развита, но то, что у нас была крыша над головой, мебель и даже посуда, искупало все. Подумаешь, что автобус ходил не очень часто, к его расписанию вполне возможно было приспособиться, а в магазин мы традиционно выдвигались в субботу.
Отношения между нами начали трещать по швам буквально через месяц. Увы. Успешному, состоявшемуся человеку, привыкшему быть на первых ролях, трудно было смириться с тем, что сейчас первую скрипку в нашей жизни играл я. Нет, не в личной жизни, а именно на работе. Карл взял меня своим личным помощником, и я продолжил заниматься тем же, чем и на родине, но как бы с другой стороны. Мне бы очень хотелось видеть лицо гендиректора, когда он видел на своем столе бумаги с до боли знакомой подписью. Моей.
Бывшая родная контора теперь не могла стребовать с фирмы Карла даже малейший бонус или уступку. Каюсь, следил за этим бдительно и даже не столько из мести, сколько из принципа: мой работодатель должен получать максимальную прибыль. Это конечно отражалось на моей зарплате, но душу грело совсем иное. Опять же мелкой пакостной мстей было общение с бывшими коллегами по телефону. По-немецки. Почти скороговоркой. Русский? Не-ет! Моя не понимать! Даже на английскую речь я все равно отвечал хорошей саксонской пулеметной очередью, получая ни с чем не сравнимое удовольствие.
А вот Андриса к переговорам с клиентами не допускали. Его завалили рутинной бумажной работой, которая и оплачивалась не в пример меньше моей. Он молчал, но напряжение нарастало. Как помочь и что делать, я не знал. Идти к психологам смысла не видел, как правило, они требовали присутствия обоих, а как уговорить любимого на такую консультацию? Порылся в интернете, наткнулся на чей-то гениальный совет завести кошечку-собачку или какое-то хобби. Примерил на нас, поржал, представив за вышиванием крестиком тихим семейным вечером. Какая только дурь не лезет в голову от безысходности.
Однажды вечером он пришел с работы изрядно злой и, размахивая каким-то журналом, стал возмущаться.
- Нет, ну ты представляешь! Эти зажравшиеся бюргеры пишут такую хрень! Как так можно, не понимаю!
Дальше следовала непереводимая игра слов, которая выдавала жуткое возмущение подходом немцев к какому-то аспекту психологии террористов или жертв террора. Если честно, я не особо вдавался, доставая курицу из духовки.
- Ну чего ты так возмущаешься, - примирительно сказал я, накладывая ему еду в тарелку, - они же очень благополучные, а это накладывает свой отпечаток. Возьми и напиши им письмо.
- Можно подумать, оно им нужно, - проворчал он.
- Или статью, - спровоцировал я.
Полвечера он молчал, а потом все же засел за ноут и разразился критической статьей, ссылаясь и на свой опыт и на публикации в российских журналах.
Статья неожиданно вызвала резонанс и бурное обсуждение. Если изначально только один журнал по правовой психологии «Praxis der Rechtspsychologie» с удовольствием печатал его острые статьи, то потом он еще написал и в Polizei und Wissenschaft, который выпускался Интерполом, и где рассматривалась психология жертвы, психология преступника и непосредственно полицейских. И вот тут настал его звездный час. Знания, умения и опыт Андриса Малиньша оказались востребованы.
