Трудности языка (СИ) - Кононова Ксения "MidnightLady"
— Я тоже, — улыбается Марина. — Правда, работать пошла в турфирму, а не в гостиничный бизнес. Мне больше нравится сам процесс путешествий.
— Надо же, да, Саш? — накладывая мне в тарелку картофельное пюре. Еще один взгляд по лицам своей семьи. Катя кормит пюре Диану, старательно делая вид, что ничего не происходит, Ванька все так же плотоядно улыбается, выражение лица у отца почти такое же, как у Ваньки и только мама слегка нервничает. Твою мать! Внезапно картина происходящего просматривается, как на ладони. Мне организовали смотрины. Задыхаюсь от возмущения. Такого я от своей семьи не ожидал. Чувствую, как начинаю внутренне закипать. Какого хрена, вообще? Ладно. Незаметно делаю вдох и считаю до пяти. Высидеть час я смогу, а потом расскажу этим заговорщикам все, что о них думаю.
— С ума просто сойти! — соглашаюсь с мамой. — И как же это мы раньше не выяснили, что у нас столько общего?
Мама радостно улыбается, очевидно, не уловив сарказма в моем голосе. Обед проходит оживленно и самые популярные темы для обсуждения — две. Я и Марина. Период разве что не с детского сада по сегодняшнее утро. Умница и разумница Мариночка и я, звезда спорта в прошлом и просто отличный парень. В какой-то момент это представление доводит меня до ручки. Слишком много для моей вспыльчивой нервной системы впечатлений за последние сутки. И после слов мамы о том, как здорово, что нам удалось всем вместе собраться, и было бы неплохо мне с Мариной обменяться телефонами на всякий случай, я не выдерживаю.
— Вы знаете, действительно хорошо, что нам сегодня удалось собраться всем вместе, — произношу и тянусь за салатом. Холодная ярость клокочет внутри, и я плохо себе представляю последствия того, что сейчас произойдет. Но как всегда в такие моменты мои тормоза заклинивает, и я уже не могу остановиться. — И пообщались так душевно. И номерами, конечно, обменяемся обязательно. Только ты, мам, еще не все Марине обо мне рассказала.
Все внимательно наблюдают за тем, как я накладываю салат в свою тарелку, ожидая продолжения моей речи.
— В каком смысле, милый? — немного растерянно интересуется мама.
Пауза, последний взгляд по лицам и я, отставив тарелку с салатом, беру вилку в руки.
— В том смысле, что я гей.
Глава 17
There's no angels here, just a sun to light the way
To places where my friends turn to strangers.
Ooh, my lover, on a long long empty road
Ooh, sweet lover, I got lost.
There's no angels here, just a light to lead the way
There's no innocence, only strangers…[17]
VAST — Lost
«Люди хотят все изменить и одновременно хотят, чтобы все оставалось прежним, таким, как раньше».
Пауло Коэльо
Спустя несколько оглушающих секунд я, наконец, осознаю, что я сказал. Вслух. При всех, включая свою малознакомую несостоявшуюся невесту. В гробовой тишине, повисшей над столом и сравнимой разве что с тишиной кафедрального собора, отчетливо слышится тиканье настенных часов, равнодушно продолжающих отсчитывать время вперед, лишая возможности вернуться на несколько мгновений назад и просто промолчать. Сглатываю и поднимаю глаза на семью. Полная растерянность. И ступор. И неверие. Перевожу взгляд на маму. Замечаю, как слегка начинает дрожать ее подбородок.
— Саша… это не совсем удачная шутка, — чуть дрогнувшим голосом.
Пойти на попятную? Сказать, что пошутил? И вдруг я понимаю, что на самом деле она не переспрашивает, не уточняет, не улыбается… Не сомневается. На ее лице четко читается — она уже знает, что это правда. Чувствует. Она уже успела провести множество параллелей в голове, найти кучу соответствий и прийти к такому логическому и очевидному объяснению, почему ее младший сын до сих пор не женат и ни разу не приводил домой девушек для знакомства с родителями. Да что там приводил? Я даже практически не разговаривал на эти темы, избегая их, либо мягко переводя на другие. Единственная девушка, о которой они знают — Ириша. И то случайно, потому что как-то столкнулись с нами на улице. Она уже знает. Знает и боится в это поверить. Прости мама, но это правда. И нам всем придется доигрывать в этой пьесе до конца.
— Ты права, — избегаю смотреть ей в глаза. — Это была бы не удачная шутка. Но это не шутка. Я действительно гей.
Все остальные, присутствующие в комнате, продолжают сидеть в кататоническом ступоре с восковыми лицами, застывшими в неестественной гримасе.
— Нет… — медленно качает она головой, — нет, — порог отчаяния. Вернуть все назад и никогда не слышать этих слов от меня. Ее интонация и выражение лица сейчас похожи на то, когда человеку сообщают о смерти кого-то из близких. И мне больно, потому что я понимаю, что для нее, скорее всего так и есть. Догадываться и знать наверняка — разные вещи.
— Мам… — касаюсь ее руки, судорожно сжимающей салфетку, в попытке как-то смягчить ситуацию. Объяснить… Что объяснить?
— Прошу прощения, — она выдергивает руку. Резко поднимается из-за стола и, нервно собирая пустые тарелки дрожащими руками, идет на кухню. На миг прикрываю глаза.
— Более подходящего момента ты, конечно, найти не мог, — перевожу взгляд на отца. Шок еще не отпустил, но дар речи вернулся. — И чего ты хотел добиться?
Он не повышает голос, не угрожает, но таким серьезным и сосредоточенным я его за всю жизнь не видел. Ванька смотрит на меня так, будто первый раз в жизни видит. Как на незнакомца с улицы. Даже хуже, на незнакомца с улицы, посмевшего без разрешения проникнуть в его дом.
— Я всего лишь сказал правду, — отвечаю с легким нажимом, вдруг ощущая весь возможный Вселенский холод. Меня не поймут. И не примут. Всего в секунду я стал чужим и незнакомым для них, а они сами захотели стать такими же для меня. Хотя я никак не поменялся за эту секунду, точно такой же, каким вошел несколько часов назад в квартиру и которого так рада была видеть семья. Поменялось лишь их представление обо мне и отношение.
— Мы могли бы прожить и без этой правды. Обязательно было устраивать это шоу? — обвиняет?
Боковым зрением замечаю, как Ваня поднимается из-за стола и молча выходит из комнаты. Просто выходит. Без слов, без комментариев, без своих дурацких шуток… Я проигнорирован. Я просто умер.
— Шоу? — незаметно для самого себя достигаю какого-то внутреннего предела. — Это я устроил шоу?! А вам не пришло в голову, что я как-нибудь сам могу разобраться со своей личной жизнью в двадцать семь лет? Что за смотрины? Не предупредив, не поставив в известность. Чтобы я сидел и чувствовал себя полнейшим идиотом?
Мне уже все равно, что рядом сидит Марина, превратившаяся в незаметную тень, и что она совершенно случайно стала свидетельницей нашей семейной драмы. Хотя если бы не она, никакой драмы еще очень долгое время, возможно, и не было бы.
— Не будь неблагодарным эгоистом, — холодно пытается осадить меня отец. — Мать переживает за тебя и хотела как лучше. Иди и немедленно извинись перед ней. — произносит таким тоном, что меня просто рвет на куски.
— Я эгоист? Извиниться? — резко встаю из-за стола, и стул противно скрипя, отскакивает по паркетному полу. — За что? — неосознанно повысив голос. — За то, что вы, не посоветовавшись со мной, устроили неизвестно что и втянули меня в это? Или за то, что я такой? За что именно я должен извиниться?!
Отец молчит. Сосредоточено разглядывает стакан с минеральной водой, избегая смотреть на меня. Не такой. Я оказался не таким, каким они хотели меня видеть. Разочарование в глазах. И отчужденность.
— Извините, что не оправдал возлагаемых на меня надежд. Какой есть. Какой получился, — так же холодно. Обида накапливается солеными каплями в горле. Но я им этого не подарю. — Можете не волноваться, отряд не заметит потери бойца. У вас есть еще один сын. Идеальный. Правильный. Такой, как вам хочется.
