Пятница нон-стоп (СИ) - "Motoharu"
- Искушай, сын мой.
- Ты должен сопротивляться, иначе это будет не искушение, - шепчет Дима на ухо, облизывает языком. Кожа солоноватая, пахнет хвойным гелем для душа и немного лосьоном после бритья.
Александр улыбается, - Дима чувствует, как напрягаются его скулы, и сбивается дыхание – сейчас усмехнётся. Под пальцами на шее бьётся пульс – ровно, восемьдесят в минуту. Дима гладит кадык, обводит скулы, пальцы скользят по волосам. Дима продолжает исследовать языком ушную раковину, слегка прихватывая губами мочку. Хочется сжать её зубами, потому что беззащитность и мягкость сводят с ума.
Александр кладёт руки на Димины плечи и не двигается, позволяя увлечённо облизывать своё ухо.
- Одумайся, сын мой, ибо не ведаешь, что творишь, - говорит он и слегка запрокидывает голову, чтобы Диме удобнее было целовать его шею.
- Отец мой, - шепчет Дима в самое ухо, одновременно развязывая пояс халата Александра, запускает руки под мягкую тёплую ткань. Кожа упругая, гладкая, по кончикам пальцев словно проходят лёгкие электрические разряды. Горло сжимается взволнованно. Дима облизывает сухие губы. – Прости, отец мой, ибо грешен. Вожделение затмило все мои благочестивые помыслы, я сгораю, отец мой… Чувствуете?
Дима ведёт ладони по груди ниже, касается напряжённого живота, обводит бока. Ладони горят, но не так, как если бы прислонил к тёплой батарее, а изнутри, от головы, как торфяное болото, тлеет, возгорается в глубине. Опасно… Можно провалиться и уже не выбраться никогда.
- Сын мой, ты болен, твоя душа, заточённая в глубине слабой плоти, взывает к помощи, - голос Александра спокоен, но Дима чувствует, что лежащие на его плечах руки стали тяжелее, напряжённее. Терпение не безгранично. – Расскажи мне о своих желаниях, излей свою страдающую душу, и я помогу усмирить твою плоть.
- Я… - Дима уже не может говорить ровно, голос срывается, переходит на шёпот. Он медленно стягивает халат Александра с плеч, целует сначала одно плечо, потом другое, слегка прихватывает кожу зубами, тянет – сладко. Внутри разгорается пожар. – Я желаю тебя, отец мой. Все мои члены охвачены огнём желания, отец мой. Я каждую минуту жажду слияния с тобой. Это искушение непреодолимо, когда ты смотришь на меня, я думаю о том, чтобы ты ласкал руками мою слабую плоть, так же как взглядом своим. Когда ты говоришь со мной, я мечтаю о том, чтобы ты управлял мной, приказывал преклониться пред тобой и служить, а я бы тебе подчинялся, безраздельно принадлежал бы тебе…
- Сын мой, - руки Александра дрогнули, когда Дима наклонился и поцеловал его сосок, легко коснулся губами, а потом провёл языком. – Твоё желание можно утолить молитвой, в тебе кипит энергия молодости, направь её на дело достойное…
- На тело… - жарко выдыхает Дима, снимает с себя халат и откидывает его на пол, обнимает Александра, прикасаясь кожей к коже. Облизывает нижнюю губу Александра, пытается раскрыть рот, чтобы проникнуть внутрь. Он подаётся. – Хочу направить свою энергию на твоё достойное тело, отец мой. Прими меня, отец мой…
- Ты слаб, сын мой, но дух твой ещё можно… - Дима накрывает рот Александра, не позволяя договорить, скользит языком по зубам, по нёбу. Посасывает, ласкает, волнует. Упирается одной рукой в спинку дивана, другой гладит по шее. Медленно приподнимается на коленях, углубляя поцелуй, чувствуя твёрдость живота Александра своей плотью, потом опускается, скользит… и опять вверх, и вниз…
Александр кладёт свои руки на Димину спину, сжимает рёбра, гладит вдоль позвоночника, разминая, подгоняя.
- Отец мой, - Дима шепчет, прижимаясь щекой к щеке, крепче обнимая. Замирает, прислушиваясь к пульсации внутри себя. От кончиков пальцев к сердцу, течение жизни, чувств, энергии. – Я сгораю… коснись меня, облегчи мои муки. Отец мой, соблазн мой, искушение… Я хочу, чтобы ты вошёл в меня… иначе твой сын умрёт у тебя на руках.
Александр провёл кончиком носа по Диминому виску, поцеловал в лоб. Отстранился и посмотрел на Диму, пронзил взглядом, проник внутрь, заполняя собой, усиливая пожар.
- Сын мой, ты будешь наказан за грешные помыслы. И ничто не спасёт тебя от моего гнева.
Дима обмяк в руках Александра, легко соскользнул с коленей на пол и прижался щекой к бедру.
- Да, отец мой. Накажи меня…
Александр шире расставил ноги, позволяя Диме сесть удобнее и коснуться плоти губами.
- Отец мой, да у тебя стоит! – прыснул Дима от смеха, не в силах побороть истерический хохот. Быстро чмокнул Александра в бедро, укусил.
- Сын мой, да ты попался!
Александр быстро наклонился и обхватил Диму за пояс, повалил на пол и удобно устроился сверху, пресекая все попытки к отступлению.
- Богохульник, - выдохнул Дима, шире разводя ноги и стаскивая с Александра халат. – Развратник…
Хотелось выгнуться, закинуть ноги на плечи, почувствовать в себе до конца, чтобы этот пожар внутри прекратил обжигать или… чтобы всё сгорело вместе с Димой…
- Демон-искуситель, - Александр увлечённо целовал плечи, шею, кусал Димины губы, к чёрту все запреты и предосторожности, сегодня хочется именно так, чтобы не страшно было пойти на огонь ради него, грехопадение… - Моя дьявольская птичка.
Александр перевернулся на спину, позволяя Диме быть сверху, вести.
- Отец мой, надо облегчить мои страдания. Где лежит целебная мазь?
Александр усмехнулся и, дотянувшись рукой до халата, достал из кармана знакомый тюбик.
- Тебе помочь, сын мой?
- Помолись лучше о спасении моей души, отец мой.
Пальцы липкие, влажные, скользят по животу, по бёдрам. Дима издевается, смеётся. Всё, пошёл окончательный бред. Целует в губы, обхватывает рукой, горячее, твёрдое, нежное… Дыхание Александра сбивается, он шумно выдыхает через нос.
- Сын мой, сжалься… - улыбается он, сжимая пальцами Димины бёдра, с силой – больно. Останутся следы, завтра – к чёрту!
- Терпи, отец мой, терпи… и молись.
Дима упирается руками в ноги Александра позади себя, опускается сверху. Над губой выступает пот, чувствуется, всё чувствуется. В груди всё дрожит от напряжения, в животе горит, скручивается. Дима усаживается удобнее. Проникновение болезненное, резкое, с губ срывается стон, жалобный, Дима зажмуривается, пытаясь успокоить себя, податься назад, но от этого становится ещё больнее. Неудачная поза, Дима дышит поверхностно, хватает ртом воздух, но никак не может насытиться.
- Саша… - шепчет он, всхлипывает, соскальзывает ниже, впивается пальцами, теряется в ощущениях. Слишком… глубоко, слишком… дышать, дышать… остановиться, привыкнуть, не вынырнуть, тяжело…
- Не торопись, - он здесь, поддерживает, делится дыханием, уверенностью. Всё правильно, всё он делает правильно. Границы… одобрение. Глубина. – Чувствуй себя, делай, как тебе приятно…
- Приятно, - Дима открывает глаза, смотрит в упор в лицо. Впивается в расслабленные губы, целует. Приподнимается медленно, истома наполняет мышцы, растягивает, тянет, тянет… А потом опять вглубь, падение. И опять вверх, как на качелях, до головокружения, бесконечно… Целовать, скользить, обнимать, и по кругу, по кругу, по кругу…
Дима протянул руку и ухватился за край чьего-то халата, подтянул к себе ближе – пальцы дрожали – и попытался укрыть свои замёрзшие плечи. Вставать с пола было лень… Но внезапно халат исчез, и Дима разочарованно выдохнул. Опять не успел.
- Птица моя, не надо вить гнездо на полу. Давай, будем спать на кровати, как белые люди, заказавшие номер «люкс».
- Крохобор, - Дима приподнялся на локте и обвёл сумеречную комнату взглядом. За окном уютно шуршал дождь, Александр, уже одетый в свой халат, поправлял подушки на диване – стойкий оловянный солдатик, за ним не угнаться никогда. – Не больно-то и хотелось, - бормочет Дима, переворачиваясь на другой бок и зевая. – Я никуда не хочу идти.
- Вредина, - Александр склонился над Димой и приподнял за плечи. – Донести?
- Ну если ты настаиваешь… не могу тебе отказать.
Александр засмеялся и чмокнул в щёку.
