Самый легкий выбор (СИ) - "Elle D."
Несколько дней прошли в ледяной тишине и пустоте. Слуги ходили по замку на цыпочках, говорили шепотом, как будто в замке находился покойник, и старались переносить повседневную суету на задний двор, в особенности после того, как сир Риверте спустил с лестницы слугу, некстати попавшегося у него на пути. Даже Гальяна превратился в невидимку и старался как можно реже беспокоить господина графа, почти не покидавшего кабинет. Он даже ел там - если он вообще в эти дни что-то ел, в чём Уилл уверен не был. Лусиана ходила к нему как-то, просила спуститься - и вышла обратно бледная, с плотно сжатыми губами. Они с Уиллом завтракали и ужинали теперь вдвоём, почти не разговаривая за столом, и только иногда он ловил на себе её пристальный, как будто просящий взгляд. Но что Уилл мог сделать? Он точно так же понятия не имел, как вести себя с Риверте - он никогда не видел его раньше в таком состоянии. Он боялся, что Риверте перестал не только есть, но и спать - его нечеловеческая, прочти пугающая порой физическая выносливость могла ныне обернуться против него. В конце концов, на третий день, Уилл, измучившись беспокойством, взял на кухне немного еды и вина, сложил всё в корзинку и, замирая, вошёл в кабинет. Риверте что-то писал за столом, с бешеной скоростью, погрузив пальцы левой руки во всклокоченные волосы. Он не поднял взгляд, когда скрипнула половица - Уилл вообще сомневался, что Риверте его заметил. Уилл молча поставил корзинку на стол, вынул из неё принесённый хлеб, сыр и мясо, осторожно сложил всё это на краю стола и ушёл, так и не сказав ни единого слова. Вечером, проходя мимо кабинета, он увидел, как горничная подметает с пола крошки и кости, и облегчённо вздохнул. По крайней мере Риверте не решил сознательно уморить себя голодом - и то хорошо.
То, что больше ничего хорошего не было - вот это-то было очень и очень скверно.
Уилл гадал, что Риверте будет делать теперь. Он сомневался, что граф подчинится приказу короля и поедет в Асмай унимать бунт... если он вообще был, этот бунт: формулировка была столь обтекаемой, что вполне могла оказаться лишь ложной тревогой, на которую Рикардо нарочно перенаправлял внимание своего неугомонного военачальника. Уилл не очень понимал, чего именно тот хочет добиться - зная Риверте хотя бы чуть-чуть, легко было понять, что он не отступится от своей затеи, пока её не воплотит. Может быть, у Рикардо уже вызрел план дипломатического захвата Аленсии? И он боялся, что Риверте своей экспансией ему всё испортит? Как бы там ни было, граф сказал правду - это уже перестало быть игрой. Он был оскорблён, он был унижен, и хуже всего - он был обманут тем, от которого ждал любого противодействия, но только не лжи. Лжи сир Риверте категорически не терпел. А это означало только одно: за обманутое доверие он будет мстить.
Уилл вздрогнул, когда ему пришла в голову эта мысль. До сих пор Риверте и император ни разу не сходились в лобовом столкновении. Они спорили, ссорились, Риверте порой проявлял неповиновение, за которое Рикардо его наказывал с переменной строгостью - но могут ли они схлестнуться напрямую? Могут ли пойти друг против друга открыто, как враги? Уилл сильно сомневался в этом. Их связывало нечто большее, нежели вассальная клятва, общие цели, общая постель или многолетняя дружба. Всё это было вторичным, производным; а что было главным и основным, что держало вместе этих двух мужчин, создавая между ними столь странные отношения то ли соперничества, то ли союза - это было выше понимания Уилла. Возможно, в каком-то смысле это было родом любви - очень своеобразной, очень странной любви, в которой преданность и поддержка шла рука об руку с жестокостью и коварством. Но другой причины, по которой они, такие разные и такие похожие, вот уже тридцать лет терпели друг друга, Уилл вообразить не мог. И он сам не знал, что именно испытал при этом внезапном открытии - вряд ли ревность, ибо то, что связывало с Риверте его самого, слишком сильно отличалось от того, что существовало между ним и императором Вальены. Уилл знал лишь одно: эти отношения, эта дружба-любовь-война нужна Риверте, и он не разорвёт её, даже если Рикардо будет поступать с ним так, как сейчас.
Однако не разорвать - ещё не значило покориться. Он нанесёт ответный удар, и удар этот будет сокрушителен, хотя и не причинит явного вреда ни Вальене, ни самому королю. Вот что предстояло впереди, и Уилл не знал, почему эта мысль отзывается в нём таким страхом. Он не знал даже, за кого или за что он боится. Просто чувствовал, что сгущаются тучи, и вот-вот хлынет ливень, смывающий всё на своём пути.
Всё закончилось внезапно, так же, как началось. С момента получения письма из Сиане прошло дней десять, когда к Уиллу, чистившему в конюшне Искру, прибежал слуга со словами, что сир Риверте немедленно требует его к себе. Было раннее осеннее утро, ясное, но холодное. Уилл тут же отложил щётку и, отряхивая солому с мокрых от лошадиного пота ладоней, бегом кинулся в покои графа, где тот его ждал.
Риверте он застал уже на выходе. Тот был в дорожном костюме и как раз заправлял за пояс перчатки для верховой езды. Уилл вздрогнул: обычно Риверте ими не пользовался, и это означало, что скачка ему предстоит быстрая и очень долгая.
- Я уезжаю, - сказал Риверте вместо приветствия, едва Уилл оказался на пороге. Он говорил сквозь зубы, глядя в сторону и резко поддёргивая пояс. - Пока что не могу сказать, надолго ли - по меньше мере на две недели, а там как пойдёт. Если всё сложится так, как я планирую, дней через десять вы приедете ко мне.
- Куда? - с трудом сохраняя самообладание, спросил Уилл. Господи, ну вот и началось. Что началось? Он и сам не знал, и от этого ему было ещё страшнее.
- Пока не могу сказать. Я напишу вам позже, когда буду знать подробности. Соберите ваше барахло и будьте готовы выехать в любой день. И если поедете, не берите Искру, она слишком неповоротлива для длительного перехода. Возьмёте Бурана, он хорошо держит долгий галоп.
- Хорошо, сир, - прошептал Уилл, не отрывая от него глаз. Риверте был бледен, глаза у него запали от многодневного сидения в четырёх стенах - за эти десять дней он ни разу не выходил за ворота, лишь писал и получал какие-то письма неизвестно от кого. Он казался спокойным и собранным, вспышек ярости, подобных той первой, у него больше не повторялось, но Уилл видел, что он полон мрачной, отчаянной решимости, которая не слишком радует его самого. Даже его невероятная красота, казалось, померкла от тени, лежавшей на его неподвижном лице.
Риверте перестал возиться с перчатками и посмотрел на Уилла. Их взгляды встретились - впервые с того дня, и Уилл невольно облизнул губы. Риверте слегка нахмурился, разглядывая его лицо.
- Вы плохо выглядите, Уильям. Вам следует проводить больше времени на свежем воздухе. Не забывайте нормально питаться. И... прошу вас, позаботьтесь о сире Лусиане и её ребёнке.
- Сир! - воскликнул Уилл, распахнув от ужаса глаза. - Разве вы... вы уедете так надолго?!
"Или боитесь, что можете не вернуться?" Этот вопрос застрял у Уилла в горле, и выговорить его он так и не смог.
Риверте криво улыбнулся бледной и холодной тенью своей прежней усмешки.
- Это была метафора, Уильям, метафора. Я имел в виду - заботьтесь о том существе, которое я имел неосторожность поселить в её чреве. Сира Лусиана, она... она тихий омут, Уильям, вы плохо её знаете. Не позволяйте ей делать глупости.
Не так уж плохо Уилл её знал, как и её способность делать глупости, вроде скакать верхом к сельской повитухе после того, как у неё были крови. Но это всё ещё был их с Лусианой общий секрет, и Уилл только молча кивнул, без лишних слов обещая, что выполнит эту просьбу. Риверте положил ладонь ему на плечо, скользнул ею Уиллу на шею, потом провёл большим пальцем по его губам. Уилл судорожно вздохнул, инстинктивно их приоткрывая. Риверте слегка погладил указательным пальцем его щеку.
- Берегите себя. И не бойтесь. Мы увидимся скорее, чем вы думаете, - он улыбнулся снова, и теперь это была почти настоящая, почти его улыбка. Уилл сглотнул, борясь с желанием схватить его руку и изо всех сил вжаться щекой в эту мозолистую ладонь. Не уезжай, подумал он. Не надо, забудь про свою Аленсию, забудь про Рикардо, про всё забудь, ну зачем ты вечно всё портишь...
