Право на любовь (СИ) - "Marlu"
Никки зашел в комнату и замер на пороге: на стуле посреди комнаты сидела грузная женщина и, сложив сжатые в кулаки руки на коленях, слушала детские разглагольствования.
- Мама? – срывающимся голосом произнес Никита.
Глава 19
- Дядя Никита, а баба Валя мне компресс сделала, - подскочила с кровати Настена, на голове которой красовался цветастый платок.
- Здравствуй, мама, - обречено произнёс Никки, пристраивая принесенный из аптеки пакет с лекарством на тумбочку. – Спасибо.
- Здравствуй, сын, - ответила женщина, не отводя глаз от девочки. – Я смотрю, тут у вас весело.
- Я все объясню, - вздохнул он.
- Не стоит, мне Настюша все уже рассказала, - прервала мать.- Не ожидала от тебя такого.
Что имела ввиду, она не пояснила, а Никки боялся лишний раз вставить слово и тем более опасался выяснять, что именно рассказал ребенок.
- Смотрю, вы и кошку завели? – продолжила она странно нейтральным тоном.
- Так получилось, - тихо ответил Никита, с беспокойством смотря на руки матери. – Мы хотели ипотеку взять, но все немного затянулось, нужно еще отсудить деньги за квартиру, которой Настя и ее отец лишились. Если скажешь, что надо съезжать, - он перевел взгляд на лицо, - то нам нужно несколько дней, чтобы…
- Не говори ерунды, - отмахнулась женщина. – Живите, никто не мешает. Я приехала за фотографиями, мы решили памятник новый на кладбище родителям поставить.
Никита посмотрел на улицу, где вовсю разошелся снегопад. Памятник? Ну-ну!
- Мама, - начал он и сложил руки на груди.
- Я бульон куриный поставила варить. Домашнего цыплёнка привезла, закипел, наверное, - оборвала она и вышла на кухню.
Никита ничего не понимал. С одной стороны, все было вполне в характере матери, но с другой, выглядело странно. Причина визита не выдерживала критики. Насколько Никки помнил, на деревенском кладбище стоял вполне добротный крест, и смысла заморачиваться каким-то памятником, да еще зимой, не было совершенно.
Идти на кухню вслед за матерью было страшно. Оттуда доносились сердитое звяканье посуды, и представив, как она опять будет шарахаться от него в тесном пространстве, Никита поежился – перспектива угнетала.
Никки немного оттянул момент встречи, закапав лекарство в ушко, вовремя вспомнив, что капли нужно немного погреть в руке перед применением. Неумело навертев компресс и завязав платок, оставил ребенка снова смотреть мультики и отправился выяснять перспективы.
- Ну, рассказывай, - мать отвернулась от плиты и одарила сына строгим взглядом.
Что рассказывать? Рассказывать было особо нечего, и он просто перечислил сухие факты: как сломал ногу, как незнакомый доктор предложил помощь и как от безысходности оставил ребенка на его попечении.
- А что, дружки-то твои тю-тю? – не скрывая ехидства, произнесла женщина. – Говорила я тебе! А матери почему не позвонил? Помощи не попросил? Гордый сильно? Не там твоя гордость да характер проявляется!
- Мама! – воскликнул потрясенный Никита.
- Что «мама»? – передразнила женщина. – Как тебя только твой, - она запнулась на определении, - терпит? Бестолочь такую. Нормальный же вроде мужик, женат был, ребеночка вот родили, хотя мать-то та еще кукушка, как можно свое дитя-то бросить? Вот был бы ты девкой, цены бы тебе не было, - без пауз и переходов говорила женщина, и Никки едва успевал следить за мыслью и улавливать суть монолога. – Наверное, это я виновата, очень уж сильно девочку хотела, вот и получилось то, что получилось.
Никита не знал, плакать ему или смеяться. Здравый смысл подсказывал, что пытаться разубедить мать не стоит. Какие гены, какие хромосомы! А вот то, что она хотела дочку – не новость.
- Вот что вы с малой делать будете, а? Ей же женское влияние нужно, а вы чему научите? Два бестолковых мужика.
- Мама, мы ее любим, а это главное, - не согласился Никита.
- Дитю и строгость нужна, - проворчала женщина. – Скажи-ка мне, сын, - от прежде строгого и уверенного тона ничего не осталось, - а вот ты отцу-то этой девочки вроде как жена получаешься?
Никки порадовался, что в этот момент ничего не ел и не пил – подавился бы гарантированно, и почувствовал, как к щекам приливает кровь, вызывая безудержный румянец. Что можно было сказать на такое предположение? Никита молча кивнул.
- Так что вы там с покупкой квартиры решили? – без перехода спросила мать.
Никки медленно выдохнул и поведал про таунхауз, возможности и перспективы.
- Значит, серьезно все у вас, - подвела итог женщина. – Это хорошо, что ты якобы кукушкин родственник, вопросов будет меньше. Вот знала бы, что тебе приданое понадобится, начала бы собирать раньше, как положено, а то перед людьми стыдно. Значит так, как возьмете свою ипотеку да переезжать будете, сниму с книжки денег – купите себе что надо, ведь везти-то в новый дом, я так понимаю, нечего. И еще! Чтобы все денежные дела по вашему этому дому, кому там что принадлежит, на бумаге расписали, да у нотариуса заверили. Томка так с Яшкой делали у Митрофановны, чтобы, значит, никаких непоняток да проблем не было.
- Мама, - потрясенно сказал Никита, у которого все сказанное матерью плохо укладывалось в голове, - мы так и хотели, не беспокойся!
- Как не беспокойся, - всплеснула она руками, - ты же такой доверчивый!
Никки разобрал нервный смех.
- Квартиру продавать не позволю, и не надейся, - внезапно сурово заявила женщина.
- Ну это же твоя квартира, - миролюбиво ответил Никита.
- Наша, - ворчливо отозвалась мать, поднимая указательный палец вверх. - И тяжело досталась, между прочим, и район не самый плохой, вокруг ни гопоты, ни бандюков нету.
Никки счел за благо согласиться, что их край географии просто замечательный район. Особенно чудесен воздух, а то, что до ближайшей остановки идти минут пятнадцать, так это только на пользу здоровью. Нет, вслух он этого не сказал, настолько его бестолковость не распространялась.
Если в начале беседы Никта поражался переменам, произошедшим в матери, то потом понял, что на самом деле все не так. Мама по-прежнему и скорее всего даже неосознанно перемывала посуду, прежде чем воспользоваться ею, старалась как и раньше не прикасаться к сыну, но вот с девочкой возилась с удовольствием. Возникало такое ощущение, что она ради этого ребенка смирилась с неправильностью собственного, а на фоне признания, что она всегда хотела дочку, а получила неизвестно что, было до смешного обидно.
Настёна называла ее бабушкой Валей, и это было явно с подачи самой женщины. Вместе они шили из пестрых лоскутов платье для Молли, делали из толстых ниток и тетрадного листа игрушку для Леди, а еще шептались о чем-то, вызывая в глубине души у Никиты чувство легкой зависти от того, что его лишили сопричастности.
