Аркадий Крупняков - Москва-матушка

—      Благодарю тебя на добром слове, боярин. Только о каком супруге говоришь ты, я не пойму?

—      Государь великой Московии повелел узнать о нашем согла­сии на брак твой с его сыном Иоанном. Мы такое согласие послам государевым дали,— ответил на вопрос дочери сам князь.

—      Хотелось бы и слово княжны по сему делу послушать,— про­изнес Никита Чурилов, взглянув на Беклемишева. Тот кивнул го­ловой. Катерина начала говорить:

—      Сыспокон веков ведется так — дочь уходит из родного дома под чужой кров. Чаще всего, уходя, она не знает, встретит ли там любовь к себе, будет ли счастлива. Не знаю о сем и я. Но воля батюшки — моя воля. Я только буду молить святую Деспину о том, чтобы в далекой северной земле нашла я нежное и любящее сердце моего нареченного, кто бы он ни был.

—      Умна,— шепнул Хозя Кокос на ухо Шомельке, и тот отве­тил тихо:

—      Государыня будет добрая.

Князь Исайя окинул довольным взглядом сидящих, ожидая одобрения ответу дочери. Все радостно кивали, только Беклеми­шев, склонив голову, был недвижим. Все ждали его слова, и мол­чание воцарилось за столом. Оно длилось не долго — боярин встал и глухо сказал:

—      Передам государю моему, что княжна Мангупская не токмо пригожа, но и умна. Верю, что ждет ее в Москве любовь и ласка.

Снова налили вино в бокалы. Иерей Феодорит, сославшись на занятость, удалился в домашнюю церковь князя, вскоре встали из- за стола и женщины. Без священника и женщин обед пошел ве­селее.

Сам князь, изрядно охмелевши, шутил, его приближенные зада­вали самые разнообразные вопросы гостям. Судя по ним о земле Московской в княжестве, кроме того, что там очень холодно, ничего не знали. Беклемишев рассказал мангупцам о великих просторах своей страны, о Москве, о государе.

В свою очередь и Никита расспрашивал о жизни княжества. Мангупцы ругали татар, проклинали генуэзцев, хотя с теми и дру­гими жили в мире по договорам. Из речи было видно, что право­славным грекам трудно жить, словно на острове среди бушующего моря. С одной стороны хлещут волны магометанской веры, с дру­гой— подтачивают берег порой невидимые, но страшные струи католической. Потому и понятна была радость владетелей Мангу- на при неожиданном появлении здесь русских православных лю­дей. За счастье сочли они возможность породниться с богатым рус­ским князем, укрепить этим браком свое княжество.

Скоро появились музыканты, весельем и шумом наполнился зал. Только Никита Беклемишев был грустен и тих.

—      Чем недоволен мой дорогой гостенек? —спросил, подошед­ший к нему, князь.— Аль праздник мой не по нраву?

—      Прости, владетельный князь,— тихо ответил Никита,— пой­ду я на покой. Занедужил что-то: голова болит.

Князь взял Никиту под руку и сам проводил его до спаленки.

* * *

Три дня боярин не выходил из спальни, не вставал с постели. Жаловался на головную боль, на ломоту в костях и на жар в гру­ди. В эти дни уехал Хозя Кокос, сказав, что в Кафе его ждут неот­ложные дела. Шомелька с племянником князя укатил в Салачик, где возводился новый ханский дворец, который называться будет Бахчи-сарай. Никита Чурилов с князем Исайей занимались торго­выми делами. Боярина оставили на попечении молодой княжны.

Как только Никите стало легче, он пожелал перебраться из душной спаленки на волю. По приказу Катерины постель боярина поставили в беседке князя. Находилась она на самом краю обрыва, в большом углублении, выдолбленном в скале, нависшей над без­дной. Если посмотреть на беседку снизу, из долины, она похожа на маленькое гнездо ласточки, прилепленное на утесе,— столь высоко до нее. Если смотреть окрест из беседки, видны скалы Чуфут-Кале, вся сюреньская дорога, а в ясные дни можно любоваться белесой синевой моря...

Вход в беседку затянут зеленым хмелем и цветущей кручени- цей так плотно, что находящиеся в ней скрыты от постороннего взгляда.

О многом переговорили здесь молодой боярин и княжна Ман- гупская. И не заметили они, как и когда подкралась к ним любовь. Скрывали ее друг от друга — знали: невозможно им быть счаст­ливыми, не будут они вместе.

А потом случилось так, что и скрывать перестали — сил больше не было. Любовь-то пришла, а вот счастье, как добыть его?

Много раз думал об этом Беклемишев, много раз советовался с Катериной. Просто и разумно отвечала ему княжна Мангупская.

—      Отец мой да и я тоже слово государю твоему дали, и не в обычае княжеском слово менять. Очень льстит отцу сватовство это, жениха-наследника на боярина он сменять не захочет. Посему от­цу ничего говорить не следует — сие бесполезно.

—      Как же быть?

—      Отпиши государю своему, что согласие на брак ты получил, а обо мне не пиши ни хорошего, ни плохого. Не разглядел, мол, еще, не разведал. И еще отпиши — пусть до твоего приезда сватов не высылают. Как приедешь в Москву, с женихом моим поговори умно и хитро. Беседовала намедни я с человеком твоим Шомелькой и вызнала, что наследник мачеху свою недолюбливает, да и она ему платит тем же. Верно сие?

—      Да, это так,— ответил Беклемишев.

—      Княгиня, как и я, по крови наследница императоров визан­тийских. Поведай наследнику обо мне, скажи, что на его мачеху я очень схожа по характеру, и, может, сие оттолкнет его помыслы от женитьбы на мне.

—      Послушай меня, Катя, женитьба на княжне Мангупской не столько наследнику надобна, сколь государю. Он с желанием его считаться не станет.

—      О сем знаю. То, что сказала тебе,— не все. Смотри сюда,— княжна развернула платок, протянула князю небольшой портрет. На боярина глянуло красивое русское женское лицо.— Возьми, по­кажи царевичу. Это дочь господаря валахского Стефана. Зовут ее Елена. Я хорошо знаю ее. Она моя ровесница и подружка. И по об­лику и по душе она русская. Я думаю, брак с ней будет столь же выгодным, как и со мной, ежели не более. А если приглянется она молодому князю, то и мы с тобой можем быть счастливы.

—      Умница ты моя! — сказал Никита, привлекая Катерину к себе.

Глава двадцать третья

ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Недосуг послу сидеть, рассиживать. Нас, послов, за то не жалуют.

Былина о Василисе Никуличне.

озя Кокос, уехав из Мангупа, успел сделать все, что ему повелел боярин Беклемишев. Он съездил в Солхат и побывал в ханском двор­це. Вручив Менгли-Гирею от имени русского пос­ла дорогие подарки, он предупредил его о приез­де боярина Никиты Беклемишева по «великому государеву делу». Затем Хозя тайно побывал у валидэ Нурсалтан и имел с ней продолжитель­ный разговор.

Одновременно он узнал 01 своих людей во дворце о будущих намерениях хана, о том, как он относится к русским вообще и к на и ал у с ни­ми дипломатических отношений в частности. По поводу веры русских хан плохо не отзывался и говорил, что православная вера не хуже других.

Узнал Хозя Коко: также, по рука Ватикана простерлась и до Солхата здесь под покрови­тельством Менгли зародился и рос орден мона- хов-францисканцев, устав которого очень по сер­дцу пришелся хану Именно они помогли рев­ностному католику королю польскому Казимиру вступить в союз с крымским ханом Однако сою­зом этим Менгпи-Г'ирей тяготился, его так и под-

мывало к грабежу польских земель. И еще более того хотелось ха­ну Менгли окончательно вырваться из-под власти хана Золотой Орды Ахмата. Против Ахмата Менгли-Гирей-хан пойдет на союз с кем угодно.

По приезде в Кафу из Мангупа Никита Беклемишев выслушал донесение Хози и начал готовиться к великому посольству.

В день Ивана Купалы июня двадцать четвертого рано утром посольство отправилось в Солхат, в ханский дворец.

К полудню достигли Солхата. На окраине города встретили их верховые татары. Начальник охраны, поприветствовав посла, спросил:

—      Доверяет ли иноземный посол охранять его проезд моим аскерам?

Чурилов перевел вопрос сераскира, и Никита ответил:

—      Поехали с богом.

Татары быстро разделились на две группы. Одна поскакала впереди поезда, другая же примкнула к последнему возку.

Беклемишев с великим вниманием смотрел на невиданную та­тарскую столицу и запримечал все. Глинобитные мастерские тяну­лись вдоль улицы, в открытые настежь двери можно было видеть, что делается внутри. Вот здесь трудится медник, гремя металлом, рядом в прокопченной халупе слышится дробный стук молотков. Под высокими навесами кузнецы в раскаленных домницах варят железо. На низеньких скамейках сидят чернорукие чеботари. Про­ворно тачают они разную обувь: цветные башмаки и туфли с за­гнутыми кверху носами, сафьяновые сапоги. По соседству с ними ладят седла и прочую конскую сбрую шорники и седельники.