Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Как комендант солдайского консульства ди Негро повинен обес­печить нашу безопасность, а он занят делами прямо противными, и оттого в наших краях завелись разбойники, которые недавно хо­зяйство наше Скути разграбили, имущество унесли, да и людей на­ших увели немало.

Молим простить нас за письмо, все прочее расскажет вам пос­ланный с сим Деметрио ди Гуаско. Более ничего. Будьте здоровы во Христе.

Подписали Антонио, Андреоло, Теодоро, Деметрио ди Гуаско».

— Бери это письмо, сынок, и поезжай. Я думаю, ты одолеешь грудную дорогу и приедешь раньше гонца. На это у тебя хватит и силы, и уменья. Но это не самое трудное. Письмо сие без подарка не стоит дырявого аспра, и поэтому ты повезешь консулу подарок, достойный его и нас. Вот, держи кошелек, здесь три тысячи сон­мов. Это почти что годичное жалованье ди Кабелы, которое он по­лучает от светлейшего Совета. Если ты сумеешь сунуть ему этот кошелек, я буду плевать на все приказы ди Негро целый год и не пущу его не только в Скути, но и в Карагай, хотя тот и находится у него под носом. Но мы не знаем, каков ди Кабела, и ты будь ос­торожен, сынок. Учти, что по Уставу за предложение взятки кон­сулу тебе могут вкатить сотню-другую палок. Будь умен и не про­махнись.

* * *

Кончета сбросила с себя тяжелое атласное одеяло и легко прыгнула на ковер. На носках подошла к окну, открыла набран­ную из разноцветных стекол створку.

Скоро год, как Кончета живет в этом уютном домике рядом с крепостью. Ей все нравится в Кафе, и если бы Антониото по-преж-

нему любил ее, все было бы хорошо. Но Кончета замечает, как день ото дня остывает к ней сердце консула. Правда, она не очень печа­лится этим. Ее окружают поклонники, пусть не знатные, не вель­можные, но зато стройные и красивые, не то что толстяк Антониото...

Чуть слышно постучали в дверь, вошла служанка.

—       Госпожа,—зашептала она,— у порога гость, тот, что из Та- сили... молодой.

—       Впусти его, Никия. Скажи, чтобы порождал, пока я оде­нусь. — Кончета довольно улыбнулась: он очень хорош, этот Деметрио из Тасили, черноволосый, черноглазый, пылкий...

К Деметрио Кончета вышла сияющая, радостная и нарядная. Нежно поцеловала, спросила, заглядывая в глаза:

—       Любишь меня, скажи, любишь, Деметрио?

—       Конечно. — Деметрио сказал это холодно. Видно было — совсем другим заняты его мысли. — Кончета, ты должна помочь мне. Большое и важное дело ждет меня здесь.

—       Помочь? Но что может сделать слабая женщина? Я могу тебя горячо обнять, могу спеть, станцевать. Что же еще?

—       Я слыхал, что синьор ди Кабела твой друг.

—       Да, мы с ним земляки.

—       Так помоги мне передать ему письмо!

—       Ты смешной, мой мальчик. И это ты называешь большим делом?

—       Да, Кончета. Видишь ли, с письмом нужно передать еще и это,— и Деметрио бросил на стол мешочек из сиреневого бар­хата— Здесь три тысячи сонмов. Передать нужно сегодня же. Если можно — сейчас. Иначе будет поздно.

Глава семнадцатая

С ВЕЛИКОЙ ЦЕЛЬЮ

В тамошнее море впадают русские реки, по берегам коих живет русский народ

Юрий Крижанич.

А|>»с. Крупняков

Кремле, в княжеских хоромах, печи пышут жаром. А рядом, в палатах, где скребут бумагу гусиными перьями дьяки, писцы и раз­ные мелкие людишки,— собачий холод. Приказ­ной дьяк в книжице, называемой «тепломер», записал: «30 января, пяток. День до обеда хо­лоден и ведрен, а после обеда было буранно. В ночи был мороз непомерно лют».

Молодой боярин Никита Васильевич Беклеми­шев ныне позван к великому князю. С самого утра ждет он государя, но идут часы, а о Ники­те словно забыли. Беклемишев вспоминает ми­нувший разговор -- боярин просился воевать, а великий князь не отпустил. Он посмотрел тогда на Беклемишева ласково и произнес: «Молод ты, боярин, ловок и силен. Умен и грамотен к тому же. Дело тебе дам такое — все твои доблести враз сгодятся».

Радуется Никита. Может, как раз про обе­щанное дело и пойдет разговор. Догадывается боярин — наверное, опять поездка в чужие края. Три года тому, Никита Беклемишев с боярами творил посольство в Рим. Отбирали для посоль-

209

К МОРЮ РУССКОМУ

ства людей не только знатных, но и статных, молодых и лицом пригожих. Никита кроме этих достоинств, имел еще и другие не­маловажные. Прожив немало до сего среди греков и фрягов, неплохо научился говорить по-итальянски, а греческой речью владел и совсем бойко.

Вот открылась тяжелая дверь, дьяк Курицын высунул большую лысую голову, махнул Беклемишеву рукой. Боярин молча двинул­ся за дьяком. Прошли приемные покои великого князя, минули зал, где он собирал Совет, а дьяк все шел да шел, мягко ступая по каменным плитам. Наконец открылась йизкая дверь, и дьяк перстом указал Никите: «Иди туда». Боярин вошел, а Курицын остался, захлопнув дверь. Комната, в которой очутился Беклеми­шев, вся заполнена большими переплетенными в желтую кожу книгами. Они расставлены по полкам вдоль всех четырех стен. Комната была пуста. Никита побоялся сесть — ждал стоя, огля­дывался. Задумавшись, не заметил, как вошел в комнату государь всея Руси Иван Васильевич. Боярин встрепенулся, когда князь почти вплотную подошел к нему, отвесил земной поклон и сказал:

—      Рад видеть тебя, государь. Спасибо, что не забыл слугу свово.

Иван Васильевич не произнес в ответ ни слова, только слегка улыбнулся и кивнул головой. Вошел дьяк Курицын. Пока он раз­вертывал карту, князь стоял, скрестив руки на груди, и ждал. На голове его простая, из темной кожи шапка, похожая на монашес­кую, с острым верхом, только весь низ ее усыпан драгоценными каменьями. Глаза острые, умные, брови густые, черные. Нос с горбинкой, словно у ястреба.

Одет Иван Васильевич по-домашнему и смахивает сейчас бо­лее на богатого купца, нежели на государя. На нем белый атлас­ный кафтан с низко вырезанным воротом, из-под которого синеет отделанная жемчугом рубаха, широкие рукава кафтана плотно схвачены у запястья и оторочены легким мехом. Коричневый ку­шак затянут туго.

На ногах желтые сафьяновые сапоги, тоже шитые сверху жем­чугом, отороченные соболем.

Карта у великого князя особенная. Каждый кусочек пергамен­та натянут на квадратную рамку, которые составляются рядом. На пергаменте голландской сажей нарисованы реки, города, соседние да заморские страны.

Великий князь подошел к карте, подозвал к себе Никиту.

—      Смотри, боярин, вот море. Называется Поньтское, а ранее именовалось морем Русским. Почему сие? — и, не ожидая ответа, продолжил:—А потому, что берег моря сего естеством содеянная граница государства русского. Испокон веков люди русские тя­нулись к морю сему, и придет время, когда Русь встанет на же-

ланном морском рубеже. Может, даст бог, и мы доживем' до того дня — сие от нас зависит.

—      А как же, государь, Литва, Орда да царь крымский? Они стоят на пути к морю сему.

—      Стоят, боярин, стоят. И не только стоят, но рать шлют в земли наши, зорят княжества русские — лежит еще на Руси иго татарское. Пора починать заботушку о том, чтобы выпрямиться нам, иго злое стряхнуть. Затем и позвал тебя. Почетное дело по­сольское думаю поручить тебе. Год сие дело обдумывал, год тебя для него берег. Сегодня же починай сборы — поедешь в крымскую землю. Великая у тебя будет цель, боярин, и достигнуть ее нелег­ко. Нам зело потребно слабые связи крымские укрепить, на вер­ных людей опереться. Поедешь вместе с торговыми людьми тихо, негласно. Прибудешь в Кафинскую крепость, отыщи там трех купцов — Никиту Чурилова в Суроже, а в Кафе Гаврилу Петрова и Семена Хозникова. У них узнай о делах татарских и фряжских. Посети евреина кафинского Хозю Кокоса. Его найти можно в Карасубазаре, а вернее всего в Кафе. В обоих градах он дома имеет. С ним в особой переписке состою, о том гебе дьяк поведает.

Узнавши все и купцов навестивши, съезди, боярин, к Мангуп- скому князю Исайке. О сем княжестве мы знаем мало. Ведомо нам только одно — посередь Крыма, острову подобно, стоит нема­лое княжество православное. Разгляди его как следует и присмот­рись к дочери князя. Сына моего женить надобно.

Про Исайку-князя узнай получше. Проведал я, что его кня­жество захудалое и богатство не велико, и не статно вроде бы великому князю с ним родниться, но своя рука в той земле больно нам надобна, и опять же говорят, будто княжна красавица пи­саная. Потом рассудил я—девка византийская, императорских кровей. Ты, боярин, молод, в этих делах толк знаешь — посмотри хорошенько. Подарки князю выдам особые. После сего приступай к самому тяжкому: иди во дворец хана Менгли-Гирея и становись послом явно и смело. Был у меня недавно человек от хана, Гази- баба прозванием, и говорил, что Менгли с ордынским ханом Ахма­том не дружно живут. Будто бы Менгли властью над ним Ахмата тяготится и не прочь с нами дружбу заключить. Вот об этом и по­говори.