Финнуала Кирни - Ты, я и другие
— Хочешь совет? Посвяти вечер только Мег. Ей сильно досталось. Не упоминай, что ты играл в шахматы с Ноем. Она плохо это воспримет.
Не говоря уж о том, как плохо это восприняла я.
Он хмурится.
— Я больше не хочу никому лгать.
— Она сама не спросит. Просто не заговаривай первым.
Адам кивает, но я вижу, что до него не дошло. Мег знает о существовании Ноя. Она поделилась с мальчиком стволовыми клетками и, возможно, спасла его жизнь. Она хочет, чтобы он выжил; возможно, пожелает временами с ним видеться. Ей следует знать, что отец добивается того же самого. Вот как Адам воспринимает ситуацию.
Мег воспринимает ситуацию совершенно иначе.
Отец десять лет нас обманывал, и девочка в полном смятении от того, что у нее обнаружился сводный брат, о котором все эти годы она знать не знала. Она понимает, что должна была помочь и что никогда не простила бы себе, если бы отказалась. Но все это для нее — дикое, огромное напряжение. И сегодня — новый старт, первый день, чтобы строить отношения с «отцом-козлом».
Я прикасаюсь к руке Адама:
— Просто сделай так, как я сказала. Посвяти вечер ей. Мег нужно поверить, что она центр твоей вселенной.
— Она центр. И ты.
Адам произносит эти слова печально, словно и вправду так думает. Услышав это, легко забыть, насколько он тупой и самовлюбленный.
— Но про шахматы-то я ей расскажу, да?
Я мотаю головой, не переставая изумляться: так и есть — самовлюбленный и тупой одновременно.
Глава 36
Сегодня идет двенадцатый день с тех пор, как мой сын получил стволовые клетки моей дочери. За это время, а срок совсем еще небольшой, жизнь необратимо переменилась. Я работаю, занимаюсь делами, что-то отвечаю, когда задают вопросы, — словом, веду себя как обычно.
Ежедневно звоню Мег, говорю, что люблю ее. Ее гнев чуть-чуть утих, нежелание общаться со мной слабеет.
Через день навещаю сына. Мы играем в шахматы, и во время каждой новой встречи я с тревогой и надеждой ищу признаки улучшения.
Мы оба делаем вид, что я университетский приятель его дяди Тима. Черт, притворство для меня — вторая натура, но я не притворяюсь, говоря, что люблю его. Я дорос до любви к этому мальчику…
До Рождества — пять дней, и Ноя на две недели отпускают домой. В палате и прилегающем коридорчике суета. Я стараюсь не путаться под ногами, пока его готовят к транспортировке, пока ждут доставки из аптеки необходимых лекарств. Кира с Гордоном ненадолго выходят, и мы с Ноем остаемся вдвоем. Я спрашиваю его, кем он хочет стать, когда вырастет.
— Пилотом, — отвечает он с уверенностью человека, у которого впереди вся жизнь.
— Здорово! — Я инстинктивно придвигаюсь и взбиваю ему подушки. — Насколько мне известно, начинать занятия можно лет с шестнадцати.
Надо будет потом проверить по «Гуглу».
— Осталось подождать всего пять с половиной лет, — безмятежно говорит Ной. — И начну.
Сжимаю его руку.
— Никто не сомневается.
— А ты, кем ты мечтал стать в моем возрасте?
— Не тем, кем стал. — Я задумываюсь не столько о своих стремлениях, сколько о том, каким был в десять лет. — Вроде бы полицейским.
Ной кивает.
— Если не получится с пилотом, то да, полицейский — это круто. — И спрашивает внезапно: — А где твои мама и папа?
Что тут скажешь?
— У моего папы мама жива, — продолжает Ной. — И мамин папа тоже. Так что у меня есть и бабушка, и дедушка. Они оба такие старые!..
Я смеюсь. Ничего не могу сказать про матушку Гордона, но старому Гренджеру всего семьдесят, и за словом в карман он не полезет.
— Так где живут твои родители, Адам?
У меня пересыхает во рту. Наши взгляды на миг встречаются — и никак не разлепятся. Он догадался, кто я. И он знает: я знаю, что он знает.
— Мне бы хотелось их повидать, — продолжает Ной.
— Я…
— Это не к спеху, — быстро добавляет он, заливаясь предательским румянцем. — Расскажи мне, как ты играл со своим папой в шахматы, когда был маленьким.
Он так искусно меняет тему, что вгоняет в краску даже меня. Его вопрос пробуждает память.
Отец опять мне поддается. Я возмущаюсь, а он хохочет. И говорит, что хотел бы побеседовать со мной о маме. Быстро укладываю фигурки в коробку. Я весь внимание. Он говорит: ты взрослый, тебе уже восемнадцать. Постарайся понять маму, поставь себя на ее место. Отец рассказывает мне про то, какие у мамы случаются маниакальные обострения и приступы депрессии. И ремиссии. Я слушаю, киваю, но понять не могу. Мой отец ни словом не упрекнул мать. Как же так? Пусть она больна, но она конченая чертова лгунья.
— Адам? — голос Ноя возвращает меня назад. — Ты часто играл?
Улыбаюсь:
— Да. Хотя не так часто, как мы с тобой…
И в этот момент, когда я, возможно, уже готов сказать то, чего говорить не следует, Ной награждает меня широкой улыбкой. В горле встает ком.
Подходит медсестра — измерить давление.
— Я на минуточку отбегу за кофе. И сразу назад.
Тебе принести что-нибудь?
Он мотает головой.
В коридоре, за поворотом, в зоне «для посетителей » сидят Кира и Гордон. Они расположились на диванчике, а напротив сидит еще одна женщина и держит Киру за руку. И только когда подхожу ближе, я узнаю голос.
Кира поднимает голову:
— Адам…
Мег поворачивается ко мне и встает.
— Папа, я пришла навестить Ноя. А его выписывают.
..
Я молчу. Гордону тоже явно не по себе.
— Будто бы я просто донор, — объясняет Мег. — Кира и Гордон согласны. Не надо его смущать.
— Я побуду здесь. Все равно вышел за кофе.
Кира смотрит на меня с благодарностью. Она не хочет, чтобы мы с Мег оказались в палате Ноя одновременно, а я не хочу говорить ей, что уже слишком поздно. Ной определенно сведет фрагменты головоломки воедино, но пусть матери скажет об этом кто-нибудь еще. Ной понял, кто я такой, но считает, что донор — я. Стоит появиться Мег, и он все сообразит.
Молча обнимаю дочь. Шепчу на ухо:
— Спасибо.
Она меня не отталкивает.
Через десять минут Мег выходит из палаты. Судорожно стискиваю руки, сплетаю пальцы, так что они белеют. Дочь подходит и садится рядом.
— Славный мальчик.
— Да. — Я смотрю на побелевшие костяшки пальцев.
— Он задал мне столько вопросов… Кто я? Какая у меня семья, где я живу? Я отвечала неопределенно.
Сказала, что выбрали меня, поскольку подошли данные.
— Мег поворачивается ко мне. Пальто, лежащее на коленях, свесилось на пол; я его поднимаю. — Он так похож на тебя.
— Знаю…
— Он сказал, что сегодня утром играл в шахматы с другом. Это про тебя?
— Да .
— Хорошо. Он славный. — Голос Мег дрожит, на глазах появляются слезы. — И такой больной… — Она вскакивает, смущенная всплеском собственных чувств, наклоняется ко мне, касается губами щеки. — Не говори маме, что я была здесь, ладно?
Она накидывает пальто и выбегает.
И снова у меня нет слов. Совсем нет…
Сегодня сочельник. Неожиданно позвонила Кира и попросила отменить назначенный визит. Ной подхватил простуду, поэтому никаких гостей. Я смотрю на вырезанные вручную шахматные фигурки, которые как раз заворачивал, когда раздался звонок. Каждый год, перед Рождеством, я покупаю сыну подарок, и на день рождения тоже. Тщательно выбираю, запаковываю и позволяю себе проехать мимо дома в Хэмпстеде.
Думаю, не постучать ли в дверь и не попросить ли Киру передать сверток..
Но ни разу не решился. Думал о том, какую боль могу причинить. Сейчас я впервые мог отдать подарок сыну в руки.
Поэтому сегодня я сделаю подарки тем, кому могу.
Еду к дому, который теперь считается «домом Бет», и оставляю подарки для нее, Мег и Сибил. Подарки для Бена и Карен ждут на диване, я заберу их позже.
В голове крутятся слова Киры. В сердце заползает страх: а если она солгала, чтобы не пустить меня к сыну на Рождество? Я никогда не стану частью их семьи. Не важно, какие чувства я испытываю к Ною — или что он чувствует ко мне. Это наверняка происки Гордона. Он терпит меня просто потому, что у него нет выхода. Да, все дело в проклятом Гордоне.
Параноидальная мысль, что Гордон мечтает от меня избавиться, гвоздем засела в голове. Не хочу встречать праздник с Карен и Беном. Я не в настроении дурачиться в ресторанчике неподалеку от их жилья, не в настроении любоваться бумажными шляпками и кукольным угощением, не в настроении прыгать со стула на стул. Я даже напиться не могу как следует!
Телефон начинает вибрировать и падает со столика на пол. Поднимаю его и жму на кнопку соединения.
Мег:
— Привет, папа.
— Привет, дорогая, как ты?
— Отлично. Мы здесь все… — Она чуть не сказала «кроме тебя». — Я кое-что для тебя приготовила.
Увидимся в праздники?