Анри Труайя - Голод львят
— А, ничего!.. Дебюкер был первым по физике, первым по естест…
— Это как дважды два!
Воцарилось молчание. Даниэль подумал, что до знакомства с Дани ему никогда не бывало скучно с Лораном. Значит ли это, что любовь неизбежно портит дружбу? Оставшись наедине с приятелем, он поражался, до чего долго тянется время, подобно гостю за обедом, который с нетерпением ждет, когда принесут следующее блюдо. К тому же его не покидало чувство двуличия, предательства. Он мечтал о хорошем поступке, который поднял бы его в собственных глазах. Перевести слепого через улицу, уступить в метро место старушке… Воспоминания о бойскаутском движении теснились у него в голове. Глупости! Он уже вырос из таких подвигов. «Если бы противопоказывалось спать с девушками, у которых есть братья, сколько их осталось бы в девственницах!» — подумал он лицемерно.
Дани вернулась вся улыбающаяся.
— Мама спрашивает, не хочешь ли ты остаться у нас сегодня вечером на ужин! — сказала она Даниэлю, останавливаясь на пороге.
Несколько сбитый с толку, он пробормотал:
— Это очень любезно с ее стороны… Не знаю… Да, пожалуй… Только мне нужно позвонить.
Она протянула ему руку:
— Пойдем!
— Постарайся выкрутиться, старик! — сказал Лоран. — Это будет отлично!
Даниэль позволил увести себя к телефону, который помещался в прихожей на маленьком столике. Стоя рядом, Дани щекотала ему согнутым пальчиком впадину уха.
— Перестань, — сказал он, — иначе я уже не сдержусь!
По телефону ему ответила Кароль. Даниэль ожидал некоторых сложностей с ее стороны. Но она сухо сказала: «Ладно» и повесила трубку.
Едва он закончил разговор, как Даниэла быстро поцеловала его в губы. Он испугался и обернулся. Обе двери, ведущие в прихожую, были закрыты. Несомненно, девушки гораздо смелее в родном доме, где им знаком малейший шум.
— Я страшно рада, что ты смог все уладить! — сказала она.
Даниэль сделал вид, что тоже рад, но его сомнения возрастали: теперь, когда брат обманут, предстояло обманывать родителей! Он вернулся с Дани в комнату к Лорану и до обеда мучился оттого, что не мог увязать удовольствие провести вечер в семействе Совло с внутренней потребностью в честности.
Госпожа Совло, которую дети называли просто Марианна, пришла узнать, как дела у сына. Он уверил, что чувствует себя лучше и хочет есть. Но мать не поддалась уговорам — для него будет только овощной бульон с сухариками. Она была высокой, крупной брюнеткой со светлыми, слегка раскосыми, как и у дочери, глазами. Даниэль, совершенно не обративший на нее внимания в прошлом году, когда был представлен ей, теперь таращил на нее глаза — как-никак мать любовницы! Она поинтересовалась его успехами в учебе, Лорану посоветовала надеть халат и причесаться, если он не хочет вызвать недовольство отца, ласково провела рукой по щеке Дани и увела всех в гостиную.
Господин Совло сидел в кресле сбоку у камина и читал детектив. Это был любитель курить трубку и размышлять. Инженер по профессии, он слыл рассеянным человеком. По словам Дани, все серьезные решения в доме принимались Марианной. «Мама — это локомотив!» — говорила она. И действительно, облаченная в черное платье, с пышным бюстом и быстрыми жестами, эта женщина вызывала представление о паре, силе и тяге. В противоположность ей господин Совло, худой, бледный блондин, улыбающийся, изысканный, казалось, всегда пребывал в состоянии насмешливой беззаботности. Даниэль нашел его симпатичным, но вызывающим робость.
Виски, как это было принято у Эглетьеров, здесь не подавали. Гостиная, меньшего размера и не такая богатая, как на рю Бонапарт, была обставлена удобной простой мебелью в английском стиле, из полированного красного дерева с подушками из старой кожи. На стене чисто-зеленого цвета располагалась в ряд серия охотничьих гравюр, изображавшая всадников в красных куртках верхом на скачущих лошадях. Через открытую дверь в столовую Даниэль увидел круглый стол, над ним кожаную люстру с шариками и цепочками. В этот момент служанка, необычайно молодая и суетливая, позвала хозяйку, чтобы обсудить с ней кулинарные затруднения.
Нежданно-негаданно для себя Даниэль очутился посреди семейства Совло перед тарелкой супа. У Эглетьеров никогда не подавали суп, у Совло от него исходил превосходный запах щавеля и сметаны. А какое оживление за столом! Родители были здесь только для того, чтобы задавать вопросы, удивляться и развлекаться. Говорили о занятиях в лицее. Лоран снова пустился в атаку против точных наук. Отец смеялся в ответ:
— Ну и досталось же мне! Если тебе это не нравится, не отбивай охоту у других! Уверяю тебя, что поэзия и даже тайна могут скрываться за самыми сложными расчетами!..
— А вы, Даниэль, тоже гуманитарий, как Лоран? — спросила госпожа Совло.
Под взглядом ее небесно-голубых глаз, устремленных на него, Даниэль смутился.
— Гуманитарий — это громко сказано! — ответил он.
— Доклад, который он написал о своем путешествии в Кот-д’Ивуар, просто за-ме-чательный! — сообщила Дани.
Даниэль скромно отпирался: он лишь подробно, день за днем записывал все свои приключения. Госпожа Совло попросила его что-нибудь рассказать. Он не решался, но ободренный неравнодушными глазами матери и дочери важно пустился в воспоминания о своем африканском опыте. Став центром внимания, Даниэль уже толком и не знал, что ел. Служанка поменяла тарелки. Господин Совло подливал в стаканы вино, а он все говорил без умолку. Никогда еще он так явно не ощущал себя не просто мужчиной, но и сильной личностью. В этой простой и дружной семье он чувствовал себя свободно. Несомненно, Дани стала ему ближе, дороже после того, как он узнал ее родителей.
— Расскажи еще историю о хирургической операции в джунглях! — напомнила Даниэла.
— Это, может быть, не подходящий момент, — сказал он. — Я испорчу вам аппетит!
Супруги Совло заверили, что у них крепкие нервы. «Вот люди, которым как минимум сорок, и, несмотря на это, с ними не чувствуешь дистанции», — заключил Даниэль в порыве воодушевления. И, предоставив овощному рагу остывать в тарелке, начал:
— Это было в окрестностях Бондуку. Наш джип увяз в болоте…
В процессе рассказа он наблюдал за своим окружением. У него возникало смутное предположение, что отец Лорана видел в нем друга сына, а мать — друга дочери. У женщин на самом деле больше интуиции, чем у мужчин. Взгляд госпожи Совло не отпускал его. И в этом взгляде ощущалось тепло и умное расположение. Как если бы она мысленно заняла место дочери и одобрила ее выбор. Одновременно и льстило, и немного смущало то, что тебя так тщательно изучает, оценивает, одобряет особа с приятной внешностью и зрелым умом. Не раз и не два он заметил, как женщины обменивались нежными взглядами. Они понимали друг друга без слов. Ему приходилось сбиваться в своем рассказе. Дани как-то призналась ему, что мать любит ее больше, чем Лорана. В этом не было ничего удивительного: Лоран прямолинеен, грубоват, необаятелен, тогда как Дани!.. «Я обедаю с ней в кругу семьи», — мысленно повторял он в восхищении. И ему представлялось, что он уже свой человек в этом доме, где суп благоухал запахами лета и где мебель предназначалась для того, чтобы ею пользоваться, а не любоваться. На десерт подали охлажденные фрукты. Как раз то, что было ему по душе!
— А вы планируете совершить еще одно путешествие? — спросила его госпожа Совло с интересом, который Даниэль счел очень лестным.
Он сразу догадался о всей тревоге Дани, передававшейся ему через стол. Слабая женщина, она восставала против зова натуры. Это была вечная борьба строительниц гнезд с покорителями горизонтов.
— Не исключено! — сказал Даниэль. — Все будет зависеть от моих занятий, от профессии, которую я выберу…
— Да, — заметила госпожа Совло, — в вашем возрасте планы меняются каждый год…
Было ясно, что она успокаивает своего ребенка. Этот союз матери и дочери растрогал Даниэля: любимый одной женщиной, он покорил обеих!
Кофе в гостиную принесла Дани, маленькая божественная подавальщица с невинным профилем. Один кусочек сахара для мамы, два кусочка для папы… Невозможно было и подумать, что она уже не девственница. И что виноват в этом был он, Даниэль, которого несведущие родители дочери осыпали знаками внимания! Даниэль крутил ложкой в напитке, черном, как его душа. Рассеять его угрызения совести могла только улыбка Дани. Она свернулась калачиком на кожаном канапе, прямо напротив матери, Лоран положил ноги на подлокотник своего кресла и так отдыхал, подняв высоко колени и опустив на сиденье спину, господин Совло, утопая в большом кожаном кресле, курил свою трубку, которая время от времени, засорившись, посвистывала. Даниэль закурил сигарету и принял непринужденную позу.
— Знаешь, папа, — сказал Лоран, — мы с Даниэлем разговаривали целый час: для нас обоих экзамен на бакалавра — это катастрофа!
