Александр Изотчин - День учителя
Сидя в подвале, Мирошкин иногда думал о том, как бы все скверно сложилось, если бы Лexy не убили. Историю с Верой он вспоминал теперь с затаенной гордостью. Ведь другой на его месте, наверное, не устоял бы перед соблазном продолжить общение с доступной девушкой, попользоваться ею, «добить подранка», а Мирошкин нашел в себе силы удержаться, а то еще неизвестно что бы вышло из всей этой истории. «Еще бы залетела от меня и тогда… — это «тогда» Андрей старался не представлять. Он брался за книгу.
* * *Из кабинета директора послышался звук закрывавшегося сейфа, и через мгновение на пороге показались Ароныч и здоровый бритый мужик в кожаной куртке, с большой золотой цепью на шее. Левой рукой мужик зачем-то придерживал нос, а правую, судя по всему, только что пожимал на прощание директор. «Значит, со следующей недели можем приходить?» — уточнил на прощание родитель, наклонивший свое круглое лицо к невысокому Гордону и ставший оттого очень похожим на быка. «Конечно, конечно, — успокоил его директор, — ребенок не виноват в том, что вы так долго отдыхали в Испании и не смогли вовремя подать документы. Мальчика нельзя лишать образования. В понедельник приводите Федю в 1-й «А» класс». Успокоенный «бык» торопливо покинул канцелярию, по-прежнему не отрывая руки от лица. Ароныч оглядел людей, ожидающих приема, и кивнул Мирошкину: «Зайдите».
Пройдя в кабинет, Андрей Иванович занял место сбоку у длинного стола для совещаний, упиравшегося в стол, за который уселся директор. Ароныч открыл было рот, чтобы начать воспитывать проштрафившегося педагога, но тут зазвонил телефон, и Гордон отвлекся на получение очередных поздравлений. Мирошкин в который уже раз начал рассматривать директорский кабинет. Здесь нестерпимо смердило, и теперь Андрей Иванович понял, почему уходивший от Гордона посетитель прикрывал нос: «Мурка опять окотилась». В углу кабинета у окна действительно стояла коробка, в которой вокруг матери копошилось четверо или даже пятеро котят. Школьная кошка раз в год регулярно исчезала из канцелярии и возвращалась уже глубоко беременной. Нагуливала она потомство бог знает где, но рожать предпочитала только в кабинете Гордона, инстинктивно чувствуя, что здесь самое безопасное место. Ее старались не пускать, но она каким-то образом всегда проникала сюда и производила котят, затаившись, то за диваном, то под шкафом. И уже вскоре новорожденные вместе с не отходившей от них мамашей начинали распространять по кабинету зловоние. Их пытались прогонять, но Мурка упрямо прорывалась со своим выводком обратно. В конце концов Гордон решил относиться к ее родам как к неизбежности и по возможности минимизировать их вредные последствия. Теперь, когда в школу являлась отяжелевшая кошка, Лидия Петровна ставила в угол директорского кабинета коробку с каким-нибудь старым тряпьем. Котята по крайней мере не ползали и не мочились по всему кабинету, а сидели в коробке. Подросших, их обычно разбирали дети. Все учителя школы уже имели дома по Муркиному отпрыску, лишь Андрей Иванович отказался брать себе кошку, чем испортил отношения с Лидией Петровной, которой, чтобы не приваживать к школе новых кошек и котов, приходилось вместе с завхозом Екатериной Дмитриевной топить невостребованных животных…
Андрей Иванович оторвался от «кошкиного дома» и выглянул в окно. Там стоял давешний родитель с золотой цепью на шее и что-то втолковывал по мобильному телефону. Через полминуты, закончив разговор, он сел в припаркованный у школы джип и уехал. Мирошкин вспомнил звук закрывавшейся сейфовой двери и перевел взгляд на Гордона. Маленький, краснолицый, лысый, с сохранившимися только над ушами остатками когда-то буйной рыжей шевелюры, директор, сидя за столом, как бы прикрывал своим телом стоявший за ним сейф. Учителя говорили, что Ароныч берет за поступление в школу ребенка из другого района две с половиной тысячи долларов. «Интересно, сколько он содрал с этого золотоцепного за то, чтобы его Федя начал учиться в первом классе с октября месяца», — подумалось Мирошкину. Учителя, конечно, люди интеллигентные, они понимали, что считать чужие деньги не принято, но все-таки пытались прикидывать доходы Гордона и всякий раз немели от получавшихся цифр. Кроме поборов с родителей директор сдавал часть школы арендаторам. Задержавшиеся после уроков педагоги наблюдали, как с наступлением вечера здание школы заполняется неизвестными людьми. То были студенты и преподаватели некого Нового юридического института, которые занимались в школьных классах. По утрам учителя обнаруживали последствия этих занятий — грязный пол, оставленные под партами бутылки и фантики. Парты, кстати, будущие юристы также исписывали надписями. А Наталья Николаевна Кречетникова однажды наткнулась даже на использованный презерватив, который его владелец, видно решив похвастать мощью своей потенции, повесил на учительский стул. Несчастная Наталья Николаевна не знала, как прикоснуться к «этому», а между тем под дверью ее кабинета уже стояли дети. Словесница отправилась к Гордону, и тот направил ей на помощь Екатерину Дмитриевну, которая, нацепив на руки резиновые перчатки, удалила из кабинета литературы следы оргии. Говорили, что директор имел объяснение с ректором института, занимавшим по вечерам школьную канцелярию, и на какое-то время студенты прекратили оставлять в классах следы своей жизнедеятельности, но потом все началось вновь. Завучи, составлявшие своеобразную гвардию Гордона, при каждом удобном случае растолковывали учителям, что директор «крутится» для нужд школы, хотя какие нужды удовлетворялись таким образом, было непонятно — учителя могли привести только один пример, когда «посторонние» деньги влились в школьное хозяйство, а не в карман к директору. Случилось это пару лет назад: ученик шестого класса из шалости разбил в кабинете биологии стекло в шкафу. Гордон вызвал родителей мальчика, имел с ними долгий разговор, который, как слышали сидевшие в приемной учительница биологии и Лидия Петровна, завершился уже знакомым стуком сейфовой двери. Через неделю в кабинете биологии заменили все шкафы и повесили новые шторы. Но в остальном школьное здание пребывало в упадке — оно не видело ремонта уже лет двадцать, и за это время обветшало страшно.
Ряд помещений, примыкавших к спортзалу, был уже несколько лет как отгорожен от детей и педагогов стеной, в которой, правда, имелась дверь, но она все время была закрыта. Вход в это школьное крыло сделали с улицы, и возле него постоянно стояли автомобили. Какое-то время эти помещения арендовала автошкола. Потом арендаторы начали меняться. А однажды в понедельник дети и физрук, явившиеся на первый урок, обнаружили около загадочной двери, отделявшей школу от чьего-то офиса или склада, три выставленных вдоль стены гроба. Оказалось, в тот момент арендатором выступала гробовая фирма. Как и Наталья Николаевна, физрук Денис Олегович Муравьев устроил скандал, сходил к директору, но случай был более вопиющим, даже сравнительно с тем, что произошло в кабинете литературы, — возникла опасность расползания информации о гробах среди учеников и их непростых родителей. Ароныч, видно, струхнул и решил сгладить противоречия — сбегал к арендаторам, гробы они больше не выставляли, а учителя вдруг начали получать ежемесячную доплату — сто рублей (деноминированных). Клевреты Гордона активизировались. «Вот и нам начали деньги подкидывать», — вещали они. Денис Олегович обозвал это пособие «месячными», а когда через какое-то время выплаты прекратились, зло пошутил, что у «Ароныча произошла задержка». Поскольку «месячные» больше не возобновились, учителя поняли — в отношении к ним у директора наступил «климакс». Судя по всему, Гордон решил, что подобные выплаты только увеличат огласку. Намекая на историю с кабинетом биологии, он предлагал учителям самим проявлять активность, указывая: «Вы плохо используете возможности родителей». Некоторые учителя начали «использовать» эти «возможности» более активно, и Ароныч закрывал глаза на их фокусы. Особенно прославилась среди детей и педагогов учительница начальных классов Диана Гранитовна, организовавшая в своем классе новую услугу — продленку, предложив родителям сдавать за это удовольствие по пятьдесят рублей. Во время дополнительных занятий Гранитовна, как попросту звали ее за глаза в школе, делала с ребятами домашнее задание, и они, соответственно, учились хорошо. А вот у родителей, отказавшихся «взять дополнительные услуги» и забиравших детей после уроков домой, дела пошли соответственно плохо. Как они не старались, дети их не вылезали из двоек и троек. «Ты только прикинь, Андрей, сколько она имеет, — возмущался Муравьев, — у нее в классе тридцать человек, да еще зарплата, да ей уже больше шестидесяти, у нее и пенсия идет!»
Гранитовна не была одинока, но все-таки то, что вымучивали из детей учителя, было крохами в сравнении с тем, что имел Ароныч, который регулярно ездил отдыхать за границу и часто посещал свою дочь и внука, давно уже проживавших в Израиле. Там, как точно знали все учителя, у потомства Гордона был свой дом, и дочь директора не затрудняла себя работой. «Да и откуда у этой дуры деньги на дом?! — доказывала коллегам несостоявшаяся мирошкинская теща Татьяна Семеновна, хотя с ней никто не спорил. — Знаю я ее. Она же нашу школу окончила, потом он ее на филфак пропихнул, она еще и в школе поработала какое-то время. И муж ее бросил, тоже потому, что дура-дурой! Гордон им все в Израиле купил. Всю жизнь за отцом просидела».
