Самсон Шляху - Надежный человек
— Минутку, минутку… Но кто же сделал меня обер-кельнером, если не ты… не вы?
— Давай пропустим по одной! В основном этого добился ты… пардон, ты… единственный человек, с которым я чувствую себя свободно. Потому и прихожу сюда. А ты, часом, не продаешь меня? Э–э, не коммунистам, нет, этим ты не нужен, как‑никак обер–кельнер… А вот немцам? Они не… Ты всего–навсего шимпанзе и не способен понять, что такое нервное напряжение. Черепная коробка! — Он постучал себя пальцем по виску. — Раскалывается и раскалывается… Хоть бы никогда больше не видеть этого Кранца!
Он нахмурился, на лице появилась злобная гримаса, усиленная опьянением. Остервенело заскрипев зубами, схватил стакан, готовый раздавить его в ладони.
— Ну его к бесу, твоего Кранца, — смотри, поранишь руку! — Тудораке отнял стакан, стал наливать в него вино. — Стоит ли обращать внимание, если ничего плохого все‑таки не говорит! Давай выпьем!
— То‑то и оно, что не говорит, гадина, ни слова… Зато все до мелочи знает, все… Как смерть, ходит за мной… Следит, чтоб не вздумал как‑нибудь пощадить кого‑либо из своих… — Он чокнуЛся с Тудораке, как видно обрадованный его сочувствием. — А из‑за венгерки готов глаза выдрать: достань хоть из‑под земли!
— Каких это… своих ты когда‑нибудь щадил? Что он мелет, скотина?
— Тише, слышишь, тише, — он посмотрел на кельнера совсем ясными глазами, пытаясь уяснить: с чего тот так раскричался? — Дескать, покрываю молдаван…
— Но ведь эта… как ты говоришь, мадьярка… молдаванкой быть не может… Ну и пусть не ест дерьма, если не хочет! — Кельнер пьяным жестом свалил со стола стакан. — Правильно говорит один клиент…
— Держи и больше не разоряйся, — Кыржэ благосклонно протянул ему другой стакан, предварительно налив в него вина. — Ты читал или нет рапорт, поступивший из Кишинева? — обращаясь как равный к равному, спросил Кыржэ, протягивая Тудораке открытый портсигар.
— Ты! Сначала сам… Бери, бери!
Больше всего он боялся — как бы не переиграть, не слишком показать опьянение. Но, кажется, в конце концов удалось убедить собутыльника, будто он сейчас свалится с ног…
— Мне тут говорил один клиент… Не сегодня–завтра намечается большой прием. Будто бы прибудет его преосвященство митрополит…
— Что ты мелешь, орангутанг! Не сегодня–завтра...
— Ты ничего не знаешь, зато мне рассказывал один клиент. Да–да…
Самодовольно попыхивая сигаретой, кельнер с горем пополам поднялся на ноги — не торопясь, не выказывая излишнего любопытства. Хорошо бы передать эксперта с рук на руки какому‑нибудь гостю из его же банды и таким образом улизнуть, встретиться с Сыргие. Однако он почувствовал, что не может держаться на ногах… Что тут было делать?
— Остановись — буду стрелять! Хи–хи! — пробормотал внезапно Кыржэ.
— Из рогатки или… бутылочной пробкой! — добавил Тудораке, незаметно глянув на часы. Цифры так и плясали у него перед глазами.
— Разве не знаешь, какая штука у меня вот тут, в кармане? Все еще говорят: «мертвая рука»! — с восторгом выкрикнул Кыржэ. — Вытащу пистолет — и паф! Паф! Иди назад, горилла, тут еще что‑то есть на донышке!
Тудораке больше не мог. «Что бы сказал Волох, если б увидел меня в таком состоянии?» С трудом дотащившись до ближайшего стула, он свалился на него как сноп.
Через какое‑то время его разбудила женщина, убиравшая в зале.
— Поднимайся, поднимайся, грехи тяжкие. Давай раздену, уложу спать. Опять напился с этим клиентом.
Тудораке обалдело таращил свои большие глаза.
— А где же он? — спросил погодя, оглядывая опустевший зал.
— Когда еще ушел, господи боже…
— Извозчика вызывали?
— И не думали. Нужен ему твой извозчик, как же... Даже слышать не хотел. До чего здоровый человек, будто бык. Тебе бы так… Пошел пешком. Давай, сынок, давай, уложу где‑нибудь на диване. Пока придешь в себя...
— Вот почему я и не вышел на встречу, — с облегчением вздохнул Хобоцел после того, как сделал это вынужденное отступление.
— Говори, говори дальше, эти ищейки в штатском все еще проходят по одному. Арьергард… — сказал Волох, понуждая кельнера продолжать свой рассказ. — На этот раз пронесло — не слишком принюхивались. Итак, кишиневские сыщики ищут мадьярку? Всплыла на поверхность история с немцем? Это очень серьезная опасность. Откуда все‑таки Кыржэ получил сведения? От кого? Не помнишь: он говорил о встрече в ресторане или о других тоже?
— Место не упоминал. Хотя черт его разберет: может не хочет впутывать меня? В любом случае ясно одно: немец крайне его интересует.
— Хотелось бы знать: за железной дорогой наблюдает только сигуранца? — спросил Волох. — Или же их работу контролирует и гестапо?
— Варварская орда, — проговорил Хобоцел. — Как варвары пришли, как варвары уйдут.
— Экскурсы в историю? Браво, обер–кельнер, продолжай в том же духе. Только я не согласен: то, что мы видели сейчас, скорее похоже на похоронную процессию.
— Пока что она откладывается… «Во имя христианства» — так называется это безумие. Значит, готовится... торжественная встреча с митрополитом.
— Не забудь еще об одном человеке, Тудораке. Сделай все возможное, чтобы побольше разузнать об этом Дане Фурникэ. То, что он в каком‑то контакте с твоим Михэешем, — несомненно. Только пока еще не ясно, в чем тут суть… Нас интересует не только он, но и, как бы сказать, положение, создавшееся в группе. Нужно бы узнать, в самом ли деле он наш или же — в особенности — их. Ты сам что об этом думаешь?
— Попытаюсь. Что я могу думать? Боюсь,,чтоб не оказался из тех, знаешь, которые и нашим и вашим.
— Исключается. Ну, пора расходиться. Старайся не пропускать ни одной встречи со мной, хорошо? В особых случаях присылай кого‑нибудь вместо себя. Впрочем, нет, только сам! Главным по–прежнему остается судьба Улму. Сделай все, чтобы засечь передвижение эшелонов с солдатами на станции. И опять повторяю: Фурникэ… Да, да, вполне сочувствую тебе: алкоголь есть алкоголь. И все же сопротивляйся, крепись. И скажи: ты в конце концов сам не станешь алкоголиком? В таком случае загубишь себя, всю жизнь. Дай слово, что этого не случится! — Он повернул к нему взволнованное, напряженное лицо, крепко ухватил за руку. — Как хочется верить в тебя!
XV
Илие Кику долго вышагивал вдоль забора, пока не надоело слоняться без толку, и он словно бы машинально, против собственной воли, перепрыгнул через него. Однако Сыргие дома не было. Он хотел уже спуститься в подвал мастерской, хотя и знал, в какую ярость мог прийти из‑за этого ответственный, но тут он сам попался навстречу. Правда, столкнуться лицом к лицу им помешала сестра Параскива — расплываясь в благочестивой улыбке, она очутилась внезапно перед ошарашенным пекарем, любезно взяла его за руку и стала приглашать в дом, намереваясь, как всегда, затеять душеспасительную беседу.
Волох встревожился, увидев Илие. Понял, что тот появился не просто по дружбе. Тем более что как раз накануне пришлось перенести некоторые встречи. Значит, произошло что‑то серьезное. Ведь отлично знает, что ему запрещено переступать порог этого дома! Предупреждение было самым категоричным: Илие — один из немногих, знавших адрес ответственного… Совсем не потому, что Волох не доверял пекарю — это значило бы не доверять самому себе. Того требовали обстоятельства. Располагать надежно засекреченным жильем было величайшей удачей.
Ему и так уж здорово повезло с сестрой Параскивой, хозяйкой флигелька во дворе, где он снимал комнату. Все получилось самым неожиданным образом: исколесив из конца в конец город в поисках квартиры, он очутился в этом дворе. На калитке не было запора, не видно было его и на двери дома.
Постучал раз, затем другой. Никакого ответа. Пришлось самому открыть дверь и войти. Вскоре показалась хозяйка: похоже, появление чужого человека нисколько не встревожило ее. Заметив удивление гостя, она пригласила его садиться, объяснив, что двери ее дома всегда открыты для людей. Никаких замков хозяйка не признает — если кто‑то придет со злым умыслом, значит, послала рука всевышнего. Разве его самого также не направил к ней господь? А если так, то она рада благодати, ниспосланной всевышним.
Все это больше походило на… сказку, но прошло не так уже много времени, и он разобрался в обстановке. Хозяйка принадлежала к секте баптистов, тех самых, что клятвенно отказываются брать в руки оружие, даже под страхом самого сурового наказания… Кроме того, в подвале дома, достаточно вместительном, «братия» организовала не то мастерскую, не то крохотную фабрику, оснащенную кое–какими станками и инструментом, где человек двадцать сектантов ремонтировали всякую жестяную утварь. Работа выполнялась в строгом соответствии с пожеланиями заказчиков… Однако рядом, в более темном и укромном помещении, изготовлялись свечи, иконы и прочие предметы церковного обихода.
