Анри Труайя - Семья Эглетьер
— Понимаю, — сказал Козлов. — Судя по всему, это стоящий юноша.
— Да.
— Ему очень повезло.
— Наверное, мне еще больше!
— Странно! Вы кажетесь человеком совсем другой эпохи!
— Я?
— Да. Вам чужды зависть, ненависть, презрение, увлечение дурацкой модой, вы любите всех, кто вас окружает!
— Я еще не рассказала вам о самом чудесном человеке! — воскликнула она. — О моей тете. Дома мы зовем ее Маду. Она нас вырастила, меня и братьев. А сейчас живет одна в провинции. Она антиквар. У нее тонкий вкус и проницательный ум…
Франсуаза опять заметила в глазах Козлова благодарность и одобрение, будто он получил от нее как раз то, чего желал. Он слушал ее, как меломан скрипку, исполняющую без единой фальшивой ноты любимую мелодию.
Они подошли к подножию каменной лестницы, ведущей на верхнюю набережную. Город окутывали туманные сумерки. Словно дым, смешанный с грифельной пылью, поднимался с земли навстречу вечеру.
— Мне пора домой, — сказала Франсуаза.
Козлов остановился. Лицо его снова застыло. Он пристально посмотрел на девушку и наконец произнес:
— Я никогда не забуду этой прогулки, Франсуаза.
— Я тоже, — тихо ответила она.
Он проводил ее и, прощаясь перед открытым подъездом, задержал руку Франсуазы в своей. На пороге своей квартиры стояла консьержка. Прохожие сновали взад и вперед по узкому тротуару. Франсуазу толкали со всех сторон, в любую минуту могли появиться отец, братья, Кароль. На душе у нее было тревожно и радостно.
— До свидания, — сказал Козлов.
Он отпустил ее руку. И вдруг она осталась одна. Козлов словно растаял в толпе. Мимо, рыча, проехал автобус, равнодушные пассажиры выглядывали из его окон.
XIV
Не вставая со стула, Жан-Марк обернулся и посмотрел, плотно ли закрыта кухонная дверь. Ему все время казалось, что плечи его и лодыжки стынут на сквозняке. Он то и дело сухо откашливался. Лучше всего помогал аспирин. Жан-Марк принял две таблетки до завтрака, запив их вином, и на целых три часа головная боль утихла. А теперь температура опять поднимается. Неужели все пасхальные каникулы грипп так и не отвяжется от него? И всегда-то в «Феродьер» не очень весело, а если еще придется сидеть дома!.. Озноб усиливался. Руки и ноги ломило, голова была словно в тумане. «У меня тридцать восемь и пять, не меньше». Нужно бы снова лечь в постель. Но ему было скучно одному в своей комнате. Здесь, на кухне, возилась у плиты Кароль, и это развлекало Жан-Марка. Она вздумала напечь к обеду блинов. Одно из деревенских развлечений. В Париже Кароль и близко не подходила к кастрюлям, но здесь, в Бромее, на нее вдруг напал кулинарный стих. Соседка, госпожа Тьер, приходила только утром, чтобы убрать комнаты. Весь день семья обходилась без прислуги, и Кароль твердила, что в восторге от этой свободы. Главным ее чтением стала поваренная книга, которая вся топорщилась закладками. Сейчас эта книга, открытая на главе о блинах, лежала на столе рядом с Кароль. Время от времени она заглядывала туда с поистине вдохновенным усердием. Кароль туго стянула вокруг бедер слишком широкий белый фартук и, чтобы не портить прическу, соорудила тюрбан из первой попавшейся под руку косынки. Изумрудный шелк на редкость удачно оттенял тонкость ее черт и янтарную прозрачность кожи. В этом необычном наряде она взбивала в большой миске жидкое светлое тесто, от которого исходил аромат ванили.
— Куда ты столько развела, — лениво проговорил Жан-Марк.
Не переставая орудовать веселкой, Кароль обернулась к нему, и глаза ее лукаво блеснули.
— Знаю я ваши аппетиты. Ты один съешь не меньше дюжины.
— Что-то сегодня мне не хочется.
— Потому что сейчас только пять часов!
— Нет, мне нездоровится.
Кароль окунула кончик указательного пальца в тесто, чтобы проверить его густоту, вытерла руку тряпкой и, приняв вид заботливой матери, подошла к Жан-Марку.
— У тебя и в самом деле неважный вид! — сказала она, приложив прохладную ладонь к его лбу.
Жан-Марк закрыл глаза. По его лицу разлилась приятная свежесть.
— Поди к себе и ляг, — настаивала она.
— Не хочу.
— У меня есть интересный детектив. Возьми его! Ты и не заметишь, как пролетит время!
Он помотал головой. Кароль, недовольно пожав плечами, сказала: «Ты упрям как осел!» — и вернулась к своему занятию. Жан-Марк посмотрел в окно: фруктовые деревья в саду окутала зеленоватая дымка, горизонт обложили серые облака, скоро будет дождь!.. Вот уже три дня, как семья в Бромее. Вся семья, кроме Филиппа! Ему как нарочно пришлось вылететь в Нью-Йорк. Дела задержат его там до конца апреля. Жан-Марк жалел, что отца нет с ними. Он не мог поболтать ни с Франсуазой, погруженной в учебники русского языка, ни с Даниэлем, который, едва рассветало, отправлялся с приятелями лазить по скалам в лесу Фонтенбло и появлялся только к вечеру грязный, усталый, весь в ссадинах. «Что за радость доводить себя до такого состояния?» думал Жан-Марк.
В кухню вошла Франсуаза. Она кончила заниматься и улыбалась с отсутствующим видом, словно все еще не оторвалась от книг.
— Ты печешь блины? Вот здорово! Только не забудь добавить в тесто вишневки!
— Уже добавила, сказала Кароль. — Боюсь даже, что перестаралась!
Не зная, за что приняться, Франсуаза покрутилась на кухне, открыла дверцы буфета и вдруг заявила:
— А хлеба-то у нас нет.
— Вот так история! — воскликнула Кароль. — Я совершенно забыла послать за ним!
— Подумаешь, обойдемся, — проворчал Жан-Марк.
— Ты-то, может, и обойдешься, — возразила Франсуаза, — но не Даниэль. Он, бедняга, вернется голодный как волк! Я, пожалуй, схожу в Пюизо. С удовольствием прогуляюсь, а то голова что-то тяжелая.
— Не хватает только, чтобы и у тебя начался грипп! — забеспокоилась Кароль.
— Что ты! Просто я с двух часов сидела над учебниками.
— Не забудь взять зонтик: наверняка пойдет дождь.
— Я люблю, когда дождь бьет в лицо!
— Ну хоть волосы чем-нибудь прикрой, Франсуаза! — посоветовала Кароль.
— А что с ними сделается, с моими волосами!
Когда Франсуаза ушла, Жан-Марк вздохнул:
— Просто удивительно! Неужели девушка может так мало интересоваться своей прической и платьем?
— А ты придаешь значение элегантности? — спросила Кароль.
— Еще бы! На мой взгляд, она отражает индивидуальность женщины, а ведь это больше, чем красота!
Кароль загадочно усмехнулась и положила веселку на стол.
— Ну все. По-моему, тесто готово.
Оба помолчали. Жан-Марк потянулся и зевнул.
— Что у тебя за книжка? — спросил он.
— «Гвоздь в клоуне».
— Ну и названьице! И можно читать?
— Еще как!
— Ладно! Поднимусь к себе, полистаю.
— Книга в моей комнате, на ночном столике. Немного погодя я принесу тебе грогу и аспирин.
— Да ну его!
— Ты хочешь в конце концов вылечиться или нет?
Кароль вытолкала его из кухни; Жан-Марк был выше ее на целую голову. На правой щеке у нее белела мука́.
Он поднялся по деревянной лестнице с широкими ступенями и перилами из кованого железа, вошел в комнату Кароль и минуту постоял в нерешительности. Ставни были полуприкрыты, поэтому здесь царил приятный полумрак. Прекрасная деревенская мебель отражалась в винно-красных плитках пола. Посреди комнаты изголовьем к стене торжественно стояла супружеская кровать на низеньких ножках, широкая, непристойно самоуверенная. Возле окна на туалетном столике теснились всевозможные баночки, тюбики, флаконы и прочие аксессуары женского кокетства. Очень сильно пахло духами Кароль. Прозрачная ночная рубашка валялась на стуле. С оконной задвижки свисал чулок. Жан-Марк глубоко вдохнул в себя воздух этой комнаты, словно хотел пропитаться им, взял с ночного столика книгу и вышел.
Забравшись в постель, он мысленно похвалил себя за то, что последовал совету Кароль. Под теплым одеялом его охватила блаженная истома. Озноб прекратился. Жан-Марк раскрыл книгу. В общем-то, не так уж плохо в деревне! Что бы он делал один в Париже? Дидье уехал в Перигор к родственникам, а Валерия укатила в Шотландию. Что касается Мики, то пока он не рвался встретиться с ней… Кроме того, Маду собиралась в «Феродьер» и сообщила, что будет послезавтра. Хоть бы к этому времени выздороветь! Он стал дожидаться грога, от которого недавно отказался. Взгляд его рассеянно скользил по строчкам: все персонажи изъяснялись на самом грубом жаргоне. Уже во второй главе наездница была обнаружена в своей актерской уборной с перерезанным горлом и клочком розовой промокательной бумаги, зажатой в кулаке. «Это прекрасное женское тело, изувеченное и простертое в луже крови, являло собой зрелище, одновременно зловещее и сладострастное». «Кароль наверняка забыла про грог!» — подумал Жан-Марк и прислушался. Снизу не доносилось ни звука. «Позвать ее, что ли?» — «Ну и грязная работа! — сказал Джим Хоулен. — Если б я знал ублюдка, который все это устроил…» Жан-Марк взглянул на часы: «Двадцать минут шестого. Потом будет слишком поздно…» — «Едва он произнес эти слова, в дверях появилась роскошная блондинка с крутыми бедрами и вызывающей грудью. Меллори восхищенно присвистнул». Жан-Марк приподнялся на локте. Теперь он был уверен: кто-то поднимался по лестнице. Вошла Кароль со стаканом красновато-золотистого дымящегося грога. Она все еще была в зеленом тюрбане.
