Ульмас Умарбеков - Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

— Вот что, — решительно проговорил Ганишер-ака. — Я сейчас пойду расскажу обо всем раису…

— Нет, не надо спешить, — удержал его Самад. — Всему свое время. Макет нового Мингбулака пока только в голове у вашей дочери…

Об этом случае Гюльчехра со смехом рассказала Абдулле, и ему тогда же захотелось посмотреть на этот макет. Но девушка не согласилась:

— Он еще не готов. Только наметки. На бумаге. А потом… потом, я стесняюсь тебе его показывать…

— Почему? — удивился Абдулла.

— Это моя первая самостоятельная работа. Может быть, она неудачна. Сначала я должна посоветоваться со своими преподавателями.

— Самаду показываешь, а мне так нет, — с легкой обидой в голосе сказал Абдулла.

— Самаду нельзя не показать. Ведь он у нас комсомольский секретарь. И потом, над макетом старого кишлака мы работали вместе. Да ты, я вижу, обиделся? Ну что ты, Абдулла…

Абдулла отвернулся:

— Ты мне только одно твердишь: «нет»…

— Вот и неправда! — рассмеялась Гюльчехра. — Я вместе с тобой такое делаю, что вспомню — в дрожь бросает.

— И что же ты делаешь?

— А ты будто и не знаешь?

— Не знаю, — искренне ответил Абдулла.

— Какая девушка в два часа ночи домой приходит, ты тоже не знаешь?

— Нет.

— Это плохая девушка. Иной раз я самой себя стесняюсь. А если отец узнает, что будет?

— Откуда он узнает… — Абдулла притянул ее за руку к себе. — Если только сама не расскажешь…

— А если расскажу?

И девушка испытующе посмотрела ему в глаза.

— Как хочешь…

— Нет, я пошутила. Ты сам ему об этом скажешь. Ведь все равно придется! Верно ведь, придется?

— Да, конечно, — проговорил Абдулла, обнимая ее. — Гюльчехра…

— Что?

— Это правда, что ты меня любишь?

— А как ты думаешь?

— Знал бы — не спрашивал.

— Люблю…

— А почему же ты мне говоришь «нет»?

— Я и сейчас скажу «нет»…

— Почему?

— Потому что мы еще совсем молоды!

Девушка выскользнула из его объятий:

— Ты плохой!..

— Гюльчехра…

— Смотри, кто-то идет!

И девушка метнулась в сторону. Абдулла испуганно оглянулся. Никого вокруг не было. Конечно, она опять его обманула.

Однако это не охлаждало его пыла, скорее наоборот. И он не слишком уж обижался на девушку. Она притягивала его все сильнее и сильнее. Надо же, в маленьком, неприметном, пыльном кишлаке живет очень красивая и умная девушка, всем остальным далеко до нее. Она его очень любит, и в то же время у нее хватает ума не делать глупостей.

Так у них все и продолжалось до тех пор, пока Абдулла не приехал в кишлак на летние каникулы перед пятым, последним курсом.

16

К дому бабушки Абдулла подошел в полдень. Было очень жарко. Его белая нейлоновая рубашка прилипла к лопаткам, платок, подложенный под воротник, был мокрый насквозь, хоть отжимай. Абдулла то и дело стряхивал кончиками пальцев капли пота со лба. Открывать ему не спешили, и Абдулла, переложив тяжелый чемодан из руки в руку, поднажал на дверь плечом.

Посреди двора бабушка Ходжар-буви купала внука и при виде Абдуллы с шумом уронила в таз большой кусок мыла, взметнув целый фонтан брызг. Она всплеснула руками и засеменила к Абдулле, вытирая руки о фартук.

— Да буду я твоей жертвой, дитя мое, Абдулла-джан!

Ходжар-буви целовала его в щеки, не переставая говорить:

— Ах ты, мой славный! А мы-то волновались! Почему на этот раз так задержался? Здоров ли? Как поживают домашние, как отец? Как его здоровье, ох, давно болеет, вот несчастье-то… Как Шаходат?

— А как вы сами поживаете? Как дела у дяди? Как поживает ваша сноха? — Он задавал ей свои вопросы, иначе она могла бы расспрашивать без конца.

— Я-то здорова, сынок. Здоров и дядя твой, и сноха наша, слава аллаху, все трудимся. Да вот маленький меня замучил. Абдулла, эй, Абдулла! Чего же ты, глупыш, не здороваешься со старшим братом?

— Здравствуйте!

Сидящий в тазу малыш шлепнул звонко ладошками по мокрой груди. Ходжар-буви и Абдулла рассмеялись.

— Бабушка, а ведь он уже большой!

— Конечно, большой, уже четыре года исполнилось! Жалко, не в тебя пошел, ты смирный был, послушный. А этот все куда-то пропадает. Целый день на улице. Вот и сейчас еле его дождалась. Прибежал — весь в пыли, с головы до ног. И рубаху порвал!

Абдулла присел возле малыша, вынул из таза кусок мыла, положил на траву.

— Значит, вот ты какой у нас шалун, а?

— Она неплавду говолит, — прошептал малыш. — Я не шалун. Бабушка! Я так и буду тут сидеть?

— Можешь вылезать, хватит. Все равно через минуту грязный будешь, — проворчала Ходжар-буви.

— Где мои штаны?

Абдулла достал с перилец помоста пыльные штаны, встряхнул их и подал малышу:

— Сможешь сам надеть?

— Конечно, Абдулла-ака…

Мальчуган отвернулся и стал надевать штаны.

— Ну, что вы там возитесь, идите сюда, — услышали они голос Ходжар-буви.

Абдулла взял за руку своего двоюродного братца и поднялся вместе с ним на террасу. После короткой молитвы Ходжар-буви стала приглашать Абдуллу сесть за стол, но он не соглашался.

— Жарко очень, бабушка, — оправдывался он.

— Ну подожди, я сейчас быстро чай приготовлю, попьешь с дороги.

— Тогда можно я немножко прогуляюсь с Абдуллой?

— Только не задерживайся.

Они вышли за ворота, и маленький Абдулла, увидев вдалеке, в самом конце улицы, детей, играющих в мячик, потащил туда старшего брата. Абдулла постоял там немного, посмотрел на ребятишек.

— Ну, пойдем обратно, — сказал он малышу.

Однако тот не послушался. Абдулла отправился один и на полдороге остановился. «Может, она дома?» — подумал он и пошел в другом направлении, к воротам Гюльчехры. Ворота были распахнуты настежь. Абдулла заглянул во двор — тихо, никого не видно. Он заколебался: то ли подождать, то ли зайти, то ли уйти. Только повернулся, как увидел Алишера, едущего на осле, с двумя большими вязанками клевера по бокам. Абдулла поздоровался с ним и спросил, где Гюльчехра.

— Она ушла к саю сказал Алишер. — Для ее макета нужна какая-то трава. Вот она и хочет собрать.

— Давно ушла?

— Да с утра. Может, позвать?

— Нет, спасибо. А до сая далеко?

— Далеко. Во-он, видите, это тальниковая роща. А потом сай[6]. Абдулла-ака, может, сбегать за ней?

— Спасибо. Наверно, она сама скоро подойдет. Если увидишь, скажи, что я приехал.

— Хорошо.

— Абдулла-ака, — обратился к нему Алишер, — скажите, а в Ленинграде хорошо?

— Мне нравится.

— Я тоже, когда буду большой, поеду в Ленинград учиться. Так отец говорит, и мама согласна.

— Мама? — поразился Абдулла.

— Не родная мама, — пояснил Алишер и оглянулся, словно опасаясь, что его могут подслушать. — Моя новая мама…

«Вот уже и новости, — подумал Абдулла. — Значит, у них мачеха… Мачеха!»

Он окинул взглядом Алишера. Нет, вроде неплохо выглядит паренек. И одежда хорошая, исправная.

— Зачем тебе клевер? — спросил он, представляя себе в лицах, как мачеха грубо приказывает пасынку ехать на поле.

— Это для моих кроликов. У меня их десять штук. Пойдемте, Абдулла-ака, посмотрим. Большие-пребольшие.

— Ладно, потом… — Абдулла провел рукой по лицу, как бы стирая неприятное видение. — Так ты скажи сестре, что я приехал.

Хорошо.

После разговора с Алишером он решил не откладывать свидание с Гюльчехрой. А бабушка подождет… Солнце пекло немилосердно. Может, поэтому очень длинной показалась ему дорога. Абдулла весь вспотел, наконец снял с себя рубашку, забросил ее за плечо.

С облегчением вздохнул он в тальниковой роще. Здесь было намного прохладнее. «А она хорошее место отыскала, — подумал Абдулла. — Почему же мы сюда раньше не приходили?» Тут он вспомнил, что они днем-то никогда и не гуляли, а ночью сюда, пожалуй, не доберешься: дорога трудная, неровная.

Он быстро прошел через рощу и очутился у берега сая. Гюльчехры не было видно. «Может, ушла?» Сердце у него застучало. Встав на цыпочки, Абдулла увидел в просвете между кустами маленькую зеленую полянку и направился к ней. Раздвинув ветви тальника, он остановился как вкопанный. Прямо у самой воды на розовом мохнатом полотенце лежала на спине Гюльчехра, закинув ногу за ногу. Лицо ее было закрыто несколькими листиками щавеля. Короткое узкое платье открывало ноги до середины бедер. Девушка была босиком и слегка покачивала маленькой узкой ступней. Ложбинка на груди в вырезе платья то увеличивалась, то уменьшалась в такт ровному дыханию.

Пожирая ее глазами, Абдулла, стараясь не наступать на сучья, тихонько подобрался к девушке и замер. Потом опустился на колени возле ее изголовья. Когда его губы коснулись листика щавеля на ее глазах, Гюльчехра вскрикнула и схватилась рукой за сердце.