Григорий Терещенко - Горячее лето

Больше его тянуло к Днепру, который почти никогда не замерзал в этих местах. Здесь ему всегда было легко и отрадно. Дома же тоскливо и неуютно. Вот и сегодня уже более двух часов бродил по городу. День давно погас, и вечер, такой огнистый, потихоньку растаял и перелился в ночь. А ему так не хотелось уходить отсюда. Встала луна и заиграла в холодных водах Днепра золотистой дорожкой. Наконец он покинул набережную. Снег приятно поскрипывал под ногами. Было многолюдно. Луна, казалось, пристально вглядывалась в каждого с огромного вечера.

И вдруг он лицом к лицу встретился с Ириной. Она остановилась, словно наткнулась на что-то, и торопливо стала поправлять платок. Вербин смотрел на нее, не отрывая глаз.

Это была их первая встреча наедине после того памятного чистого неба.

— Как вы тут оказались? — первым нашелся Вербин.

— К знакомой ходила.

— Вот не ожидал… Да еще здесь.

— Почему же, в одном городе живем.

— Вы спешите?

В сердце что-то кольнуло. "Нашел о чем спрашивать!" Ирина пожала плечами.

— Может, погуляем по парку?.. К набережной пойдем. Днепр во все времена года хорош.

— Пойдемте в парк, — сказал она. А сердце то сладко замрет, то быстро забьется. Он поднял глаза и встретил взгляд Ирины, устремленный прямо на него. — На набережной много народа, а тут мы будем одни.

Ирина пошла первой. Григорий Петрович — за ней.

Парк был здесь молодой. Старые деревья лет десять назад повыкорчевывали и посадили молодой ельник, березы, кустарники.

— Присядем на эту скамейку, что ли?

Ноги у Ирины дрожали, вся она как-то обмякла, опустилась без сил. Вербин сел рядом, взял ее руку.

— Нет!..

Ирина резко высвободила руку и уставилась на аллею. "Почему я такая трусиха? Ведь нравится мне Григорий Петрович!"

Зимой эта аллея не освещалась. Но от белого снега и луны здесь было светло. Ирина попыталась даже встать, но он удержал ее и заглянул в глаза — черные, большие, глубокие, еще больше потемневшие от волнения.

— Вот мы и встретились, Ирина!

Ирина смотрела на кустарник. Вдруг оттуда выскочил заяц и тут же присел, повел мордочкой, понюхал воздух. Вербин тихонько свистнул. Заяц повел ушами, подпрыгнул и пустился наутек.

Ирина засмеялась:

— Напугали вы его. И надо же было косому забраться в город, где столько людей. Вы знаете, я испугалась! Бог знает что подумала.

Она взяла руку Григория Петровича и рассмеялась легко и радостно. И удивительное дело: не чувствовалось ни страха, ни напряженности.

— Григорий Петрович! Как я ждала этой встречи!..

Голос ее был нежный, воркующий…

Всю ночь, до самой зари, не сомкнула глаз. Думала. Разбудил ее горячее сердце Григорий Петрович. Полюбила Ирина его. Без него и радость не в радость. И не ответила бы она, за что полюбила. Наверное, такая судьба, и никуда от нее не уйдешь.

Из Краматорска, куда посылали его выбивать металл, Алексей вернулся вечером, поэтому на работу, как всегда, пришел за полчаса до начала смены. У доски приказов и объявлений он остановился. Здесь уже висело социалистическое обязательство.

"Без меня приняли".

Он стал читать:

"Мы, комсомольцы и молодые рабочие, включившись в социалистическое соревнование, берем на себя следующие обязательства:

Добиться повышения производительности труда в первом полугодии на семь процентов за счет:

а) снижения убытков от брака на пять процентов;

б) внедрения новой техники;

в) рационализации и изобретательства…"

А ниже шел подробный план намеченных мероприятий по улучшению качества выпускаемой продукции.

"Ну что ж, над обязательствами поработали всерьез, кажется, цифры взяты не с потолка, — решил Алексей. — Конечно, и семь процентов не так легко добиться, если не займемся реконструкцией цеха. Только здесь мы имеем неисчерпаемый резерв. Судя по обязательствам, этот вопрос упускается".

Алексей не успел дочитать, как рядом оказался Олег.

— С приездом, Алексей Иванович! Будет металл?

— Обещают отгрузить.

— Читаете? Ну и как?

— Да, Олег, обычные семь процентов. Как стандарт. Реконструкция могла бы дать не семь процентов.

— Об этом мы думали. Поэтому и взяли обязательство только на первое полугодие.

Увидев Стрижова, Алексей попытался закрыть лежащий на столе лист кальки. Несмотря на мороз, главный инженер был в осеннем пальто и шляпе. Из дому, наверное, в шапке-ушанке пришел. Шляпу в кабинете надел.

— Что еще задумали, если не секрет? — спросил главный инженер. — Какая-нибудь идея возникла?

— Да вот упражняюсь с некоторых пор. Но боюсь Григория Петровича, узнает — заклюет. Мол, отвлекаюсь от неотложных дел цеха. Черчу и думаю: не узнал бы.

— Вас, вижу, беспокоит межколесный дифференциал?

— Не только это. Без проходного редуктора не обойтись.

"А у него есть хватка, да и голова мыслящая, — подумал Стрижов о сыне. — Только разные мы. И характер у Алексея не мой. Ничего, обмозолится характер!"

— Инженеры конструкторского бюро уже внесли целый ряд конструктивных изменений, в том числе и в проходной мост, скоро "Сибиряк" запустим в серийное производство.

— А расположение температурного датчика? А с балкой переднего ведущего решено? А гидроподъемник? Расположение его?

— Давно это вас волнует?

— Все время, как только сел за руль опытного варианта "Сибиряка". Ушел с машины, а она не выходит из головы. Вот кое-что переношу на кальку.

— Да, вот тут я вижу остроумное решение, — Стрижов ткнул пальцем в чертеж. — Черт побери, и вы этим занимаетесь украдкой! На вас это непохоже.

— Да у меня же есть основная работа… А это только наброски.

— Нет, вы уж дайте их мне, я их конструкторам передам. Надо быстро вносить коренные усовершенствования в ряд узлов. Придется оставить журавля в небе, а мобилизоваться на синице. Министерство требует запустить машину в серийное производство досрочно. Досрочно — это наш партийный долг. Мы дорожим временем. Оно всегда работало на нас.

— От нас, Иван Иванович, ждут не просто машину, а хорошую машину, современную.

— Само собой разумеется.

— Кстати, в отделе научной и технической информации есть разработки узлов зарубежных машин. В них найдены новые технические решения.

— Я уже вам сказал, время поджимает. А если заново все начнем изобретать — и года не хватит. — А про себя подумал: "При повторном применении технических решений мы ведь не получим премии за внедрение новой техники".

— Да, я слышал от испытателей, что до сегодняшнего дня обрываются болты на лебедке.

— Пустяки! Это, можно сказать, решено.

"Может, следовало перевести его в экспериментальную лабораторию?"

— Хорошо, я передам вам чертежи в понедельник. Еще пару дней помозгую.

— А это что за схема?

— Новая расстановка станков в цехе. Цепочка.

— Этим пока не время заниматься.

Стрижов ведь только так, для видимости, с Алексеем разговаривал, слушал возражения. А подчиненные все реже и реже перечили главному. Не раз и сам ловил себя на том, что ним одолевает властность, неоспоримость и категоричность собственных мнений и суждении. Происходило это не от широты знании, а от положения главного инженера, и нравились ему податливые подчиненные.

— Итак, жду вас в понедельник с чертежами.

"Думающий сын, — размышлял Стрижов, — пока конструкторское бюро разрабатывает, перепроектирует, спорит, он мозгует в одиночку. В нем есть что-то стрижовское, черт возьми, талант инженера! Чего доброго, сын еще превзойдет отца. Только гордиться им придется втихомолку. Для завода и города он — Коваленко, и все тут!"

Вечером Иван Иванович спросил Татьяну:

— Почему не сказала о чертежах Коваленко?

— Каких чертежах?

— Каких! Каких! На узлы для автомобиля "Сибиряк!"

— Первый раз слышу.

— Вы же вместе работаете. Странно, никто не знает, а он мозгует над ними.

"Значит, Алексей Иванович хочет помочь создать лучшую машину, — обрадовалась Татьяна. — Конечно, он это делает втайне от нас и особенно Вербина. Тот бы не потерпел этого. Своих дел мало, что ли?"

Когда Вербин возвратился домой, часы пробили десять. Дети спали.

Жена уже была в постели. Она укоризненно глянула на него, глубоко вздохнула и отвернулась к стене.

"Я на диване лягу", — решил Вербин.

Беленькая кошечка повертелась у ног и ушла.

Вербин долго не может уснуть. Он смотрит на светящийся циферблат часов — половина двенадцатого. Не спится.

Перевернулся на спину. Вдруг перед его глазами всплывает улыбающееся лицо Ирины, ее покорные и теплые руки в его ладонях, а губы шепчут ласковые слова: "Мне с тобой хорошо!"

Надо откровенно поговорить с женой. Честно все рассказать. Больше жить так нельзя. Мы стали чужие друг другу. Я не виноват, что все распадается. Ну, зачем откладывать.