Гылман Илькин - Восстание в крепости
Немного погодя во дворе послышались шаги.
Сырожкин зажмурился и замер: "Наконец-то!" Вот шаги ближе и ближе. Шло несколько человек. Он узнал скрип хромовых сапог поручика Варламова.
Вдруг опять все стало тихо.
"Неужели я ошибся? Или они ушли?" — Сырожкин приоткрыл глаза, глянул в сторону двери и увидел на полу в сенях несколько человеческих теней. Варламов шепотом отдавал солдатам какие-то распоряжения.
Сырожкин опять зажмурился, притворившись спящим.
Вот хромовые сапоги заскрипели уже по полу казармы. В следующее мгновение комната огласилась резким выкриком Варламова:
— Вста-а-ать!!!
Сырожкин даже не пошевельнулся, хотя давно ждал эту команду. Он почувствовал, как его лоб покрылся холодной испариной. Справа и слева заскрипели койки. Это вставали его товарищи.
— Встать, говорю! — снова прокричал Варламов.
Сырожкин медленно поднялся. Кто-то зажег лампу.
У кроватей в нижнем белье стояли солдаты, недоуменно переглядываясь и пожимая плечами, словно спрашивали друг у друга о причине этого таинственного налета.
Протирая глаза, Сырожкин шепнул стоящему рядом солдату с перекошенным от испуга и удивления лицом:
— Что за переполох? В чем дело?
Солдат растерянно покачал головой.
Поручик Варламов, убедившись, что все поднялись, объявил:
— Приказываю: каждый стоит у своей кровати!
У Дружина екнуло сердце, а в голове пронеслось: "Донесли!" Он заскрежетал зубами. Кулаки его непроизвольно сжались. Но он тут же постарался взять себя в руки: "Спокойствие! Прежде всего — спокойствие! Растеряться — значит заранее погубить все дело".
Выбрав момент, когда Варламов что-то шептал своим людям, он голой ногой откинул дальше под кровать правый сапог.
Начался обыск.
Ищейки Варламова заглядывали под кровати, поднимали матрасы, ощупывали подушки, рылись в солдатских сундучках.
Наконец очередь дошла до Дружина.
Поручик Варламов, стоявший у стола, сделал шаг к его кровати, затем обернулся к одному из солдат, производящих обыск, и приказал:
— А ну-ка, Малышев, загляни в его сапожки.
Солдат поднял лежавший у кровати сапог Дружина, сунул в него руку, пошарил внутри, затем перевернул и потряс над полом. В сапоге ничего не оказалось. Он отшвырнул его в сторону и пробормотал:
— Так, где же второй?..
Малышев заглянул под кровать. Второй сапог лежал у самой стены. Он опустился на колени и полез за ним.
У Дружина потемнело в глазах. Кровь ударила в голову. Ему хотелось вцепиться в глотку офицерскому прихвостню, который так усердствует, чтобы погубить своего же брата солдата! Не каждый бы удержался на его месте. Но Дружин сумел пересилить себя.
Закусив до крови нижнюю губу, он стоял, потупив голову. Грудь тяжело вздымалась.
Малышев достал из-под кровати второй сапог и, сидя ка корточках, запустил в него руку. На лице у него появилась ухмылка. Он поднял голову и ликующе взглянул на Варламова.
У того заблестели глаза.
— Есть?! — предвкушая утвердительный ответ, воскликнул он.
Малышев вытащил из сапога сложенную вдвое небольшую брошюрку и протянул поручику.
Варламов схватил книжку, раскрыл ее и жадно впился глазами в заголовок. Затем удивленно посмотрел на Дружина. Да, он нашел то, что искал! Варламов хотел было расхохотаться в лицо солдату, но, что-то прикинув в уме, не сделал этого. Его широкие брови насупились. Он кивнул Малышеву.
Солдат потянул Дружина за рукав:
— Одевайся. Пойдешь с нами.
Дружин медленно надел штаны, натянул на ноги старые стоптанные сапоги, брошенные Малышевым у кровати, и в нижней рубахе стал посреди комнаты, ожидая дальнейших приказаний.
Солдаты растерянно смотрели на товарища. Некоторые были до предела удивлены тем, что у такого тихого, всегда немного задумчивого Дружина нашли "опасную", запрещенную литературу.
Сырожкин пригнулся к своему соседу и что-то зашептал ему ка ухо, поглядывая на Дружина с деланным сожалением и сочувствием.
— Надевай гимнастерку! — бросил поручик Варламов, скривив насмешливо губы. — Или рассчитываешь снова сюда вернуться?
Дружин молча повиновался.
Одеваясь, он ни разу не взглянул на товарищей, даже на Бондарчука. На сердце давила свинцовая тяжесть. "Один из них — предатель, — думал он. — Это несомненно. Но неужели Варламов знает и о нашем тайнике в сенях?!"
— Ну, пошли! — раздался голос поручика.
"Ага, значит, остальных солдат не обыскивают, — продолжал размышлять Дружин. — Да. Измена. Донос!" Он перебрал в уме всех" кто участвовал в сходке на старой мельнице… Нет, не может быть!.. Может, подглядел кто из солдат…"
Когда Дружина увели, солдаты принялись судить да рядить, комментируя происшедшее. Каждый высказывал свою точку зрения, опровергая товарища, приводя свои доводы, словом, на все лады защищал выдвинутую им версию.
Сырожкин, собрав вокруг себя несколько человек, что-то шептал им, многозначительно кивая на Погребнюка. Солдаты угрюмо и неодобрительно косились на него.
Во всех этих разговорах не принимал участия один только Бондарчук. Он сидел на койке, задумчиво уставясь глазами в пол.
Скоро за окном забрезжил рассвет.
Глава десятая
Варламов не осмелился тревожить подполковника среди ночи, чтобы сообщить ему о результате обыска в одной из казарм седьмой роты.
Но с наступлением утра известие это молниеносно облетело весь батальон, и поручик, опасаясь, как бы кто-нибудь раньше него не рассказал командиру батальона об операции, организованной по его личной инициативе, уже на рассвете сидел в приемной командира.
Но, оказалось, подполковник был уже в курсе дела, хотя и не знал подробностей.
Увидев Варламова у себя в приемной, он, даже не поздоровавшись, сказал:
— Ну, поручик, докладывай, — и прошел в кабинет.
Варламов последовал за ним.
— Господин подполковник, — начал он с порога, — после полуночи мне сообщили, что в одной из казарм седьмой роты у солдата Дружина имеется запрещенная литература. Чтобы подозрение не пало на моего человека, я подверг обыску всю казарму. Результат подтвердил сообщение. Вот, прошу вас!
Он вынул из кармана сложенную вдвое брошюру и положил на стол.
Поручику Варламову приятно было сознавать, что он и на этот раз оправдал доверие своего командира. Он стоял перед ним в почтительной, но в то же время молодцеватой позе, высоко подняв подбородок; лицо выражало гордость и самоуверенность.
Добровольский взял в руки брошюру, развернул ее и застыл пораженный. На обложке сверху заглавными буквами было напечатано: ЛЕНИН.
Добровольский побагровел. Лицо у него затряслось. Пенсне запрыгало на носу, готовое вот-вот свалиться. Варламов даже подумал: "Странно, как оно держится!" Но пенсне не упало и тогда, когда подполковник в гневе ударил кулаком по столу.
— Для этого ли я присягал в присутствии высочайшей особы государя императора?! — загремел он.
Лицо у него стало как медь, только что вынутая из горна. Вены на шее вздулись и походили на пиявок, насосавшихся крови.
— И вы, поручик, еще смеете меня уверять, будто в батальоне все тихо и спокойно?! А это что? Нет, поручик, вы мне за это ответите головой! Выходит, они привезли сюда большевизм не только в сердцах, но и в карманах?! Что же вы молчите? Отвечайте!
Поручик откашлялся.
— Господин подполковник, я не думаю, чтобы они привезли с собой эту книжку… Они ее получили здесь.
— Молчать! — Подполковник опять что было силы стукнул кулаком по столу: жалобно звякнул чернильный прибор. — По-вашему, эта книжка упала с неба? Или выросла в кавказских горах, на диких скалах?!
— Никак нет, господин подполковник, — ответил поручик, на лице у которого гордость и спесь уступили место растерянности. — Я полагаю, у них есть связь с местными организациями… Я полагаю…
— Кому вы это говорите? Рассказывайте самому себе бабушкины сказки! Сядьте перед зеркалом и мелите языком, любуйтесь своей бараньей башкой! Да от вас ото всех разит большевизмом! Да, да, так и несет этим страшным большевистским смрадом!
Подполковник встал из-за стола и заходил по комнате, словно разъяренный лев в клетке. Затем подошел к звонку и несколько раз с силой нажал кнопку.
Вошел адъютант.
— Вызвать капитана Смирнова!
— Слушаюсь!
Адъютант щелкнул каблуками и вышел.
Добровольский, стоя спиной к Варламову, поднялся на цыпочки, потянулся, зевнул и спросил:
— Где солдат?
— В карцере, господин подполковник.
