Гылман Илькин - Восстание в крепости
Но тут опять раздался голос Демешко, на сей раз совсем рядом:
— Да ведь ты заставил городового прослезиться!
Анатолий сдвинул фуражку с глаз и увидел солдатские сапоги.
Демешко стоял над ним.
— Чего разлегся? Вставай! — Он легонько толкнул товарища в бок. — Расстроил полицейского, спровадил его отсюда, а теперь решил вздремнуть? Ну и хитрец!..
— Отвяжись, Степан! — сказал Анатолий, не поднимая с лица фуражки. — Дай отдохнуть малость.
К счастью гармониста, в этот момент послышался голос Бондарчука:
— Степан, пусть книга будет пока у тебя.
Он протянул Демешко сложенную вдвое брошюру.
— Нет, нет, — замотал головой Демешко, — я на плохом счету у начальства. Пусть Дружин спрячет. На него никто не подумает, он у нас святым слывет. Скоро молиться будем на него.
Дружин не стал возражать, взял брошюру и сунул ее за голенище.
Бахрам и Аршак объяснили солдатам, как кратчайшим путем, через сады, пройти к казармам, а сами с товарищами двинулись к городу той же дорогой, по которой недавно ушел верзила городовой.
После вечерней проверки офицеры батальона по приказу Добровольского собрались в его приемной. Среди них был и капитан Смирнов. Последнюю неделю ему сильно поздоровилось. Он, как всегда, был бледен, ввалившиеся глаза лихорадочно блестели. Уже несколько дней он не следил за своими тоненькими усиками, не помадил их, не подкручизал, и сейчас они уныло свисали вниз.
Смирнов стоял в стороне, не принимая участия в оживленной беседе офицеров и рассеянно слушая их болтовню.
"Господи, как им это не надоест?! Каждый день одно и то же! — думал капитан. — Хорошо бы сейчас домой! Приказал бы Василию сварить крепкий кофе, выпил бы и завалился в постель!.."
Шло время, а подполковник все не вызывал. По словам адъютанта, он был занят составлением срочного ответа на депешу, полученную из Петербурга.
Наконец из кабинета вышел курьер, прибывший после полудня из Тифлиса, попрощался с офицерами и выбежал на улицу.
Офицеры, ожидая, что их вот-вот пригласят к командиру, начали спешно приводить себя в порядок, оправлять мундиры, причесываться.
Но получилось не так, как они думали. Вместо того чтобы вызвать к себе офицеров, подполковник сам вышел к ним.
— Господа офицеры! — сказал он. — Я хочу сию минуту произвести проверку солдатских казарм. Прошу сопровождать меня.
Повинуясь приказанию командира, офицеры двинулись за ним следом.
Добровольский начал проверку с казарм, расположенных в крепости. Он, как всегда, был груб и жесток, ко всему придирался, кричал, выходил из себя, нагонял страх на подчиненных.
Улучив момент, капитан Гассэ кивком головы дал понять своему денщику, чтобы тот мчался в город и предупредил взводных. Благодаря этому, когда Добровольский появился в казармах восьмой роты, там царили идеальная чистота и порядок.
Расторопный капитан был удостоен благосклонной улыбки командира батальона.
Весть о неожиданном визите Добровольского, хоть и поздно, долетела и до солдат седьмой роты. Они кинулись наводить в казармах порядок.
Дружин был ни жив ни мертв. Он думал о брошюре, которую еще днем спрятал у себя в сапоге.
Но командир батальона в сопровождении офицеров уже появился на пороге их казармы.
— Взвод, смирно! — раздался голос фельдфебеля.
Солдаты замерли у своих кроватей. Фельдфебель отрапортовал. Началась проверка.
Бледное, восковое лицо капитана Смирнова, стоявшего у двери, еще больше пожелтело. Он словно наперед был уверен, что Добровольский непременно к чему-нибудь придерется и распечет его.
В казарме второго взвода командира батальона разгневало только то, что у одного из солдат под подушкой был найден старый переводной французский роман.
Смирнова это не особенно взволновало, так как он знал, что чтение романов армейским уставом не запрещено. Но у подполковника, когда он увидел книгу, глаза налились кровью. Он разорвал ее пополам, швырнул на пол и начал топтать сапогами. Затем гневно посмотрел на командира роты и процедил:
— Гос-по-дин ка-пи-тан! Да будет вам известно, солдатам батальона чтение запрещено! Книга для солдата — яд! Или вы этого не знаете?
— Знаю, господин подполковник.
— Знаете, но, видно, плохо! Вы должны зарубить это у себя на носу, господин капитан! Понятно?
И, круто повернувшись, Добровольский двинулся к выходу.
У двери он заметил ведро с водой, вид которого ему почему-то не понравился. Он пнул его ногой. Ведро с грохотом перевернулось, вода разлилась на полу, забрызгав черные лакированные сапоги подполковника.
Добровольский еще больше обозлился. Досталось даже адъютанту, который кинулся вытирать ему ноги.
И все же Смирнов считал, что проверка прошла удачно. Он боялся худшего.
Но если кто действительно чувствовал себя на седьмом небе, тая это солдат Дружин. Когда до второго взвода долетела весть о внезапном налете Добровольского, солдат подумал, что кто-то донес командиру батальона о спрятанной у него в сапоге запрещенной брошюре и тот пришел специально с намерением накрыть его с поличным. Конечно, Дружин был бесконечно рад тому, что Добровольского в казарме уже нет и все обошлось благополучно.
До самого отбоя в казармах только и говорили, что 6 неожиданной проверке. В эту ночь многие уснули не сразу.
Далеко за полночь солдат, лежавший рядом с Сырожкиным, услыхал, как его сосед заворочался в кровати и глубоко завздыхал.
— Что с тобой, Сергей? — шепотом спросил он. — Чего ворочаешься? Али не спится?
— Нутро горит. Пить хочется… — ответил Сырожкин.
— Тьфу, дурачина! Встань да напейся.
— Ведро-то пустое. Не видел разве, как командир саданул?
— Сходи к часовому. Попроси у него.
— Дело говоришь.
Сырожкин, как был в нижнем белье, накинул на плечи шинель и вышел во двор…
Когда он вернулся, сосед по койке опять открыл глаза и спросил:
— Напился?
— Напился, братец. Чуть не помер от жажды.
— А чего так долго ходил?
— Искал…
— Ну, с богом, спи спокойно.
Сырожкин лёг. Поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобнее на соломенном матрасе, затем свернулся клубком, как еж, и закрыл глаза.
Кто-то из солдат в противоположном углу быстро-быстро забормотал во сне, потом что-то выкрикнул.
"Небось приснилось, что стал офицером, — злобно подумал Сырожкин. — И сразу орать. Наверно, на денщика…"
Рядом на койках двое отчаянно храпели, словно соревновались, Один — тонко, с легким присвистом, почти без пауз; другой — с промежутками, зато мощно и громко.
Храп раздражал Сырожкина, действовал ему на нервы, злил.
"Ишь как выводят, скоты! — скрипел он зубами. — Чисто звери в клетках!"
На миг ему показалось, будто в комнате действительно притаились голодные хищники, готовые броситься на него и растерзать на куски.
Он открыл глаза. Ах, если можно было бы встать, выйти, пройтись по двору, вдохнуть в себя свежесть летней ночи! Он бы тогда, наверное, избавился от этих адских мук.
Но это было невозможно. Выйти сейчас — значило выдать себя с головой. Оставалось одно: терпеть. Терпеть и ждать. А это было всего мучительнее. Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело ее разорвать. Кровь гулко стучала в висках. Время шло томительно, медленно. Каждая минута казалась Сырожкину вечностью.
"Боже, какая пытка! Что они тянут? Или не поверили мне? А вдруг заложат под казарму динамит и мы все взлетим на воздух к чертовой матери? — мелькнула у него в голове фантастическая мысль. — Что же произойдет? Получится месиво из человеческого мяса и крови! Э, да все равно! Пусть делают что хотят! Только бы поскорее!"
По соседству скрипнула койка. Сырожкин посмотрел туда. Погребнюк сидел на кровати и натягивал сапоги. Затем встал, набросил на плечи шинель и, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить товарищей, вышел.
"Как удачно получается! — обрадовался Сырожкин. — Просто великолепно. Жаль только, что все спят и никто не видел, как Погребнюк вышел".
Впрочем, его сожаление оказалось преждевременным.
Когда Погребнюк, вернувшись через минуту, переступил порог, он нечаянно задел ведро. Ведро с грохотом ударилось о стену. Несколько солдат проснулись, подняли головы, тараща на вошедшего заспанные глаза. По его адресу посыпались бранные словечки, кое-кто даже припустил матом.
Погребнюк молча подошел к своей койке, стащил с ног сапоги и лёг.
Из залитых лунным светом сеней через распахнутую дверь в комнату ворвалась струя прохладного воздуха.
