Анри Труайя - Голод львят
— Я имею в виду в финансовом плане, — пробормотал Филипп.
— Нет, — признал Козлов. — Но я, в общем, не жалуюсь. Располагая этой работой и моими переводами, я всегда выкручусь.
— Даже когда вы будете не один?
— Безусловно!
— Среди моих клиентов есть два крупных акционера «Издательства Шевалье-Виньара». Если вы хотите получить какую-то постоянную и хорошо оплачиваемую должность в этом издательском доме, я мог бы…
Козлов остановил его, выбросив вперед раскрытую ладонь, будто пытался защититься от лобового удара быка:
— Ни в коем случае!.. Я дорожу своей независимостью. Надо жить с постоянной возможностью терять свое время, уделять внимание вещам, которые не приносят никакой выгоды, пренебрегать правилами и принципами. Денег нам всегда будет достаточно, не правда ли, Франсуаза?
Франсуаза сияла, между тем как у Филиппа черты лица напряглись. «Он боится, — решил Козлов. — Он еще размышляет, стоит ли отдавать мне свою дочь! Как увлекательно!» Кароль дипломатично вмешалась:
— Я считаю, что Франсуаза выше всех этих материальных вопросов!
Козлов улыбнулся ей: «Эта — наша союзница. Она даже помогает нам. Почему бы это?» Привыкшему к молодым и открытым лицам, позволяющим легко разгадать себя, ему не удавалось определить нрав этой женщины, защищенной не подлежащими оглашению условностями. В ней все было вымерено, высчитано, грациозно, однако она наводила на мысль о насилии и об одержимости. Муж, тот был куда естественнее. Деловой человек и жуир. Это бросалось в глаза. В какой-то момент он поперхнулся подрывными речами будущего зятя, который придавал деньгам мало значения. Теперь же снова ринулся в бой:
— Где вы рассчитываете жить после свадьбы?
— У меня. Квартира моя вполне пристойна.
— В каком районе?
— На рю дю Бак.
— О, это в двух шагах! — с радостью воскликнула Кароль. Потом, повернувшись к Франсуазе, шепнула: — А что вы решили насчет даты, моя дорогая?
— Насчет даты? — переспросил Козлов, высоко подняв брови.
— Да. Когда вы рассчитываете пожениться?
Козлов посмотрел на Франсуазу: она трепетала.
— Чем раньше, тем лучше, мне кажется, — сказал он. А сам подумал: «То, что я делаю — чистое безумие!»
У него закружилась голова от серьезности выбора. Возрождение или самоубийство. Несомненно, и то и другое вместе. Какая превосходная кухня! Этот брак встряхнет душу. Он нуждался в этом, иначе бы умер от скуки. И она, нежная, сияющая, и этот ее взгляд ягненка. В свои девятнадцать, свои пятнадцать, свои восемь сидит перед троими взрослыми, которые обсуждают ее будущее.
— Требуется время, чтобы все подготовить, напечатать приглашения, так что, думаю, раньше февраля не стоит планировать, — сказал Филипп.
— Февраль — это замечательно, — согласился Александр.
Филипп поглубже уселся в кресло и положил ногу на ногу. Но плечи оставались расправленными. Козлов понял, что тот готовится сделать какой-то вираж.
— Есть еще один деликатный вопрос, который мне хотелось бы обсудить с вами, — сказал Филипп. — Думаю, вы не будете ничего иметь против, если я со своим нотариусом оформлю контракт о разделе имущества, который защитит как ваши интересы, так и интересы моей дочери. В наше время необходимо, чтобы каждый из супругов располагал полной свободой маневра в том, что касается его личного состояния. Во всяком случае, я считаю…
Он нанизывал готовые штампы, и Козлов одобрял их, отчетливо кивая подбородком. Еще и нотариус! Это было великолепно! Франсуаза, похоже, терпела страшные муки. Она слишком хорошо знала Козлова, чтобы не догадываться о его мыслях. Непроизвольно она покраснела и пролепетала:
— Прошу тебя, папа, ничего не делать с нотариусом. Ни у Александра, ни у меня нет личного состояния и…
— Это принципиальный вопрос! — сухо сказал Филипп.
— Ваш отец совершенно прав! — превзошел всех Козлов.
Он едва сдерживался от смеха. Филипп адресовал ему, как мужчина мужчине, полный благодарности взгляд. Затем, закрепив этот первый успех, продолжал важным и густым, словно намазанным маслом, голосом:
— Франсуаза, конечно, сказала вам, что хотела бы — что совершенно естественно — сочетаться церковным браком?..
— Она мне пока еще ничего не говорила, но это само собой разумеется! — ответил Козлов с нарастающим восхищением.
После нотариуса — кюре! Эта последовательность неизбежна! Было даже некоторое величие в этом мещанском вздоре.
— Полагаю, вы православный? — спросил Филипп.
— Не имеет значения! Я перейду в католичество, если понадобится.
— Я не думаю, чтобы это было необходимо, — робко прошептала Франсуаза.
— Ты узнаешь у кюре в церкви Сен-Жермен-де-Пре, дорогая, — вмешалась Кароль.
— Ну да, мы сходим вместе! — поддержал Козлов.
Он ликовал, готовый к любому маскараду… Подумать только, а еще водятся люди, которым скучно в жизни. Достаточно выбиться из своей колеи, чтобы открыть для себя новый мир. «Я у папуасов!» — заключил он со злобной радостью. И его любовь к Франсуазе росла, разгоралась, как пламя на ветру. Кароль предложила еще виски. Он даже не заметил, что выпил уже второй стакан. «Если не откажусь от третьего, скажут, что у меня слабость к спиртному».
— С удовольствием, — ответил он.
Кароль налила виски, добавила содовой воды, подхватила щипчиками кусочки льда. Филипп расслабился, довольный тем, что от начала до конца откровенно и с пользой провел беседу. Он позволил себе тоже налить немного виски, но от воды отказался. Говорить вдруг стало не о чем. Они улыбались друг другу, как покупатель и продавец, заключившие сделку. Одна лишь Франсуаза ощущала себя на небесах. Козлов поднял стакан, глядя на нее. Минуту назад она впервые назвала его по имени.
Хлопнула одна дверь, затем другая. В гостиную вошел парень, нескладный, светловолосый, обросший, резкий в движениях.
— А вот и Даниэль, наш исследователь!
Они пожали друг другу руки. Речь затем зашла о Жан-Марке, о тете Маду… Так промелькнул весь клан Эглетьеров. Козлов отметил про себя, что вот уже несколько минут забавлялся меньше. Он съел миндальный орешек, допил свое виски и встал, чтобы откланяться. Кароль сказала ему:
— Не придете ли завтра отужинать?
Подгоняемый любопытством, Жан-Марк торопливо шел по рю Бонапарт. Что означала записка Франсуазы, которую он обнаружил под дверью, возвратившись с занятий? «Ты обязательно должен прийти сегодня вчером домой на ужин. Я сообщу тебе большую, очень большую новость!» Он подумал, что если придет в семь часов, то у него как раз будет время поговорить с ней с глазу на глаз. Но дома Мерседес сообщила ему, что мадемуазель еще не вернулась. В этот самый момент открылась дверь кабинета:
— Жан-Марк, это ты? Иди скорее сюда.
Отец и Кароль сидели там, улыбаясь, в окружении старых книг.
— Ты знаешь новость? — спросил Филипп. — Франсуаза выходит замуж.
Словно оглушенный ударом, Жан-Марк прошептал:
— За кого?
— За своего преподавателя русского языка Александра Козлова.
Изумление Жан-Марка сменилось приступом такого сильного гнева, что он почувствовал, как у него слабеют руки и начинают дрожать губы.
— Это невозможно! — закричал он. — Вы этого не допустите.
— Почему? — спросил отец с раздражением.
— Потому что этот тип слишком стар для нее!.. Потому что у него нет ни гроша!.. Потому что он неизвестно откуда родом!..
Филипп усмехнулся:
— Ты упрекаешь его в том, что он русский? Вот уж не думал, что ты так узко мыслишь!
— Я упрекаю его в том, что он являет собой полную противоположность человека, который нужен Франсуазе в мужья! С ним она может быть только несчастна! Он любитель парадоксов, он смеется надо всем, что она уважает, он погряз в грехах…
— Откуда ты знаешь?
— Достаточно на него взглянуть!
— Ты часто его видел?
— Один-единственный раз, но мне этого хватило!
Филипп откинулся в своем кожаном кресле и направил на сына свет холодных зрачков:
— Мой дорогой Жан-Марк, я мог бы похвастаться своей способностью в ходе одного разговора быстро и безошибочно оценить достоинства и недостатки человека. Отчасти это даже моя профессия! Этот Козлов, конечно, не блестящая партия, но он умен, у него есть способности, и он любит твою сестру…
Жан-Марк слушал отца, но смотрел на Кароль. Небрежно сидя на уголке стола, она, казалось, была во всем согласна с мужем. Нет сомнения, что она была рада избавиться от Франсуазы и, больше того, обречь ее на несчастье. Потому что Кароль-то уж никак не могла искренне поверить в шансы этого брака. Она была слишком тонкой, слишком искушенной… Как она ни старалась скрыть свои эмоции, ее глаза выдавали испытываемое ею невероятное удовольствие. Внезапно у Жан-Марка возникло впечатление, что и отец его также не верит ни в одно из сказанных им слов. Это была гнусная комедия, которую оба разыгрывали, чтобы оправдать себя. Они походили на двух соучастников, совершивших преступление. Жан-Марк брезгливо пробормотал:
