Освальд Тооминг - Зеленое золото

Он улыбнулся и величественно кивнул: дескать, ладно, мы не мелочные, и можем признать, что со своей точки зрения вы, пожалуй, и правы.

— Значит, договорились? — обрадовался Реммельгас. — Что ж, иначе и не могло быть: ведь цель-то у нас одна. Убежден, что вы не станете спорить и с кое-какими изменениями в планировке лесосек. Пора нам наконец отодвинуть их подальше от дорог и полей, перенести в глубь леса, туда, где ждут нас огромные нетронутые запасы.

Все ожидали этих слов, и все же в комнате стало так тихо, что люди услышали, как шевелятся какие-то жучки в спичечных коробках на столе Реммельгаса, как лошадь на улице с хрустом жует сено и звякает уздечкой, как поднявшийся ветер посвистывает в голых кустах сирени.

— Ну, Осмус, разве я не говорил тебе? — шепнул Питкасте. — В самый раз тебе спеть: «Ох, трудны мои денечки!..»

Осмус поднялся. Он тоже ждал этого разговора и подготовил свои возражения. Не впервой ему было уговаривать людей и добиваться от них своего. Слава богу, у него всегда хватало влиятельности, чтоб скрутить любого. Но этот юнец выбил-таки у него из-под ног почву. Как-то противно себя чувствуешь под взглядами этих любопытствующих и злорадствующих лесников. И почему-то все заранее придуманные доводы разлетелись по сторонам, как испуганные тетерки.

Опершись обеими руками о стол, он сказал таким тихим, необычным для себя голосом:

— Еще раз предлагаю, товарищ Реммельгас, сначала обсудить этот вопрос вдвоем, обсудить основательно и по-деловому…

— Но почему? Мой план ясен, понятен, прост. Правда, от нас, работников лесничества, он потребует дополнительных усилий, ведь нам придется делать всю уже проделанную работу заново: ходить по лесу, размечать, оценивать. Но мы с этим справимся.

— А почему не примириться с планировкой Питкасте? За один год ничего не случится. — На лбу Осмуса вздулись жилы, нелегко ему было столько времени себя обуздывать. — Зачем вам все эти дополнительные хлопоты, о которых вы говорите? Лес не заяц, он от нас не убежит, еще успеем снять его и у Кяанис-озера, и на Каарнамяэ. К чему спешить с новшествами?

И, вновь обретя уверенность, Осмус улыбнулся и добавил как бы вскользь:

— Слава тоже не заяц, не убежит и она.

Реммельгас сделал вид, что не заметил этой шпильки, — не хватало еще в присутствии стольких людей обмениваться колкостями. Обойдя стол, он подошел к окну, поднял штору и, отступив в сторону, сказал:

— Поглядите на улицу, товарищ Осмус, что вы там видите?

Осмус почуял подвох, но в чем он заключался, не понял. И, пожав плечами, равнодушно бросил:

— Ничего.

— Посмотрите внимательно.

Осмус приблизился к окну. Жеребец бил копытом землю и топтал вожжи — следовало бы пойти и поднять их… Но что же имеет в виду Реммельгас? Торчат кусты сирени и жасмина. Уже прояснилось. В облаках появились разрывы, в которых видны кусочки светло-синего неба. Жаворонок, словно кем-то подброшенный, отвесно взмыл вверх и пронзительно зазвенел.

Осмус перевел взгляд дальше и вдруг понял, что имеет в виду Реммельгас: он увидел дорогу, огибавшую лесничество, а за дорогой огромную бескрайнюю пустошь. Хотя конца ее не было видно, Осмус знал, что она доходила до самой железной дороги и даже продолжалась по ту сторону. Всюду, куда хватал взгляд, почти ничего, кроме пней. Правда, одинокие елочки, придавленные когда-то при валке леса, уже выпрямились и расправили ветки, но более поздний молодняк, посеянный ветром, безжалостно заглушался бурно разросшимся ивняком и ольшаником.

— Так скажите нам, что вы видите, — вновь насел Реммельгас.

— Вырубку, — буркнул Осмус, разозлясь на то, что позволил лесничему подловить себя.

— Тут была прекрасная роща.

— Ее вырубили уже в сорок четвертом году, я тогда еще не заведовал лесопунктом, — поспешно возразил Осмус.

— Знаю. Но на другой год и на третий вырубка продолжала расти. Рубили все подряд, пока не добрались до незрелого леса. Впрочем, и тут не остановились, пошли напрямик дальше. А в то же самое время в более далеких местах, например, в Сурру, гнили от старости целые кварталы хорошего леса. Находились они далеко, где работать неудобно, и потому в Куллиару предпочитали придерживаться старой системы, порожденной послевоенными трудностями: брать лес там, где и валить его легче и вывозить удобней, — у самых дорог. Обыкновение это прочно утвердилось в Куллиару. Лес, разумеется, растет для того, чтобы им пользовались, — это верно, но не для того, чтоб его истребляли. А как еще прикажете назвать такую систему заготовок?

Реммельгас опустил штору и с облегчением перевел дух: наконец-то все было сказано. И, подойдя к столу, он оглядел присутствующих — как они отнеслись к его словам?

И тут вдруг старый Нугис громко крикнул:

— Это верно! — Обычно Нугис редко высказывался, если к нему не обращались. А теперь он даже добавил: — И носа не хочется высовывать из Сурру, кругом только пни да пни!

Все с удивлением уставились на старика, а маленький круглый Килькман вскочил со стула и, неизвестно кому и за что грозя пальцем, воскликнул:

— Я уж и не помню, когда была последняя порядочная зима. А когда леса были целыми, то снегу наваливало столько, что по брюхо в него проваливались.

Раздались сочувственные возгласы. Никто не одобрял придорожных вырубок. Даже Питкасте шумно потянул носом и, округлив удивленные глаза, простодушно заявил:

— В самом деле, товарищи, что же получается? Ведь лес нам не враг, а друг!

Это было так забавно, что раздался дружный смех. Реммельгасу тоже стало весело, и он с признательностью посмотрел на лесников: хороший же они народ! Стараясь скрыть свою растроганность, он обратился к Осмусу:

— Свое отношение к новому плану лесники уже высказали. А каково ваше мнение, товарищ Осмус?

Осмус зачем-то расстегнул, а потом опять застегнул пуговицу на пиджаке. С виду он казался холодным и равнодушным, но в душе весь кипел от ярости. Впрочем, не следовало выдавать своих чувств.

— Вы вступили на опасный путь, товарищ Реммельгас, — сказал он снисходительным тоном. — Вы обвинили меня в том, что лес рубят не так. Нельзя, однако, забывать одно немаловажное обстоятельство, а именно то, что не мною составляются планы лесозаготовок. Я такой же служащий, как вы, и следую указаниям, полученным мной от правительства. Мы советские люди, и у нас должна быть одна и та же цель: больше стройматериалов, больше топлива, больше шпал, больше крепежного леса!..

— Кто против этого спорит! — воскликнул Реммельгас. — Планы лесозаготовок, разумеется, следует выполнять, но как? Вот в чем вопрос. Гитлеровцы истребляли леса у дорог, сохраняя и в этом верность своим разбойничьим принципам. Они нанесли нам огромный ущерб, и нужно возместить его, а не усугублять, как мы это делаем в Куллиару. Нужно в корне изменить существующую практику. К этому-то я и призываю, предлагая перевести район заготовок подальше от дорог в вековые леса.

— Не пойму, куда же? — пробормотал Осмус, хотя сразу же догадался, о каком месте идет речь, и задал вопрос только для выигрыша времени.

Реммельгас встал и подошел к карте лесничества, висевшей за его спиной на стене.

— Главный район мы перенесем сюда.

Отыскав Сурру, карандаш Реммельгаса обвел широким кругом холмы Каарнамяэ, а оттуда двинулся к чащам Кяанис-озера и Люмату. Отметив эти места, карандаш оторвался от карты, перемахнул через коричневое пятно болота и уперся в конец его извилистого выступа, врезавшегося в кюдемаский лес.

— Стало быть… сурруские ельники! — ахнул Нугис.

Все молчали, как бы собираясь с мыслями. Все понимали, что означает простая фраза: мы перенесем район работ в Сурру. Многие тут бывали и на Люмату, и в дивном лесу на холмах Каарнамяэ. Пожалуй, один Тюур никогда туда не заглядывал. И ему уже давно прискучил этот непонятный спор.

— Каарнамяэ — так Каарнамяэ! — крикнул он раздраженно. — По мне, один черт, где будут пилить. Есть из-за чего голову ломать!

— Что ты несешь? — укоризненно оборвал его Килькман, но Тюур с видом полного пренебрежения повернулся к нему спиной. Все выжидающе глядели на Осмуса — что он скажет? Нелегко ему будет раскусить тот орешек, которым угостил его Реммельгас. Все это хорошо понимали, не первый день в лесниках служили.

Внимание всех этих плохо знакомых ему людей злило Осмуса. Уж он им всем показал бы, зайди такой разговор у него на лесопункте. В пух и прах бы разнес. А здесь, пожалуй, из этого ничего не выйдет: похоже, что Реммельгаса криком не проймешь, уж очень он уверен в себе, уж очень решителен. Нет, с ним воли нервам давать нельзя — придется строго держаться делового тона. И он наконец заговорил, но, господи, как бессвязно и неуверенно!..

— Лес у Каарнамяэ и… Кяанис-озера… расположен за… совершенно непроезжими топями… за непроходимыми чащами..