Анри Труайя - Голод львят
Он схватил ее за руку и повел на каменную лестницу, которая вела к набережной. Она не понимала, что произошло. Какой поворот на сто восемьдесят градусов! Жонглер, клоун! Но у него был такой несчастный вид. В этом пальто с обтрепанными рукавами! Они вышли к улице.
— Бистро напротив вам подойдет? — спросил он. На перекрестке зажегся красный свет, перекрыв поток автомобилей. Они бегом пересекли набережную Малаке. Перед бистро Франсуаза остановилась, собрала силы и сказала:
— Нет.
— Вы не хотите?
— Нет.
Он грустно улыбнулся, не меняя выражение глаз:
— Тем хуже.
— Я пойду домой, — прошептала Франсуаза.
Он отпустил ее. Ступив три шага, она обернулась и увидела, как он открыл дверь бистро.
VI
— Тебе не надоело? — спросил Жан-Марк, снова закрывая свою тетрадь по административному праву.
— Надоело, — отвечал Дидье Коплен. — Не знаю ничего более нудного! Перейдем к гражданскому?
Жан-Марк посмотрел на часы — четыре. К половине пятого он ждал Валерию де Шарнере. Как раз есть время подготовиться, навести порядок в комнате… Он не мог понять, почему она согласилась к нему прийти по первому звонку. Несомненно, у нее кризис.
— Нет, — сказал он, — у меня свидание. Извинишь меня?
— Если я правильно понял, мне нужно сматываться!
— Пять минут раньше или позже дела не меняют!
— Это девушка с факультета?
— Нет.
— Ты с ней спишь?
— Нет еще!
— Во всяком случае, не забудь сегодня вечером прийти ко мне!
— Да, но поздно, — сказал Жан-Марк. — Отец приглашал на ужин. Я обещал быть.
— Приходи, когда захочешь, но я на тебя рассчитываю. Мне бы хотелось все-таки, чтобы ты познакомился с Жаклин!
Главное слово было произнесено: Жаклин! С тех пор как в Дидье вцепилась эта студентка с медицинского факультета, он стал другим: мечтательным, озабоченным, рассеянным. Разумеется, у него были «серьезные намерения», у дурачка! Жан-Марк стукнул его по плечу кулаком:
— Поклянись, что ты не сделаешь глупость и не женишься на ней!
Дидье покачался на стуле и засмеялся, поднимая стакан:
— Клянусь!
— Даже если она умопомрачительна (а я лично не сомневаюсь, что она такова!), женившись, ты все испортишь. Представляешь себе учебу, когда жена в доме, а может, и малышня? Нет, старик, в нашем возрасте не стоит особенно к кому-то привязываться. Имей смелость быть в любви немного мерзавцем! Иначе тебе конец!
Жан-Марку показалось, что он слышит голос собственного отца. От этой поднимавшейся в нем другой личности ему стало не по себе.
— Мы об этом снова поговорим, когда ты ее увидишь, — пробормотал Дидье, вставая и собираясь уходить.
Он снял свой пиджак со спинки стула и набросил на плечи. Открытое лицо, большие очки в черепаховой оправе излучали уверенность. «Какой хороший парень!» — подумал Жан-Марк. И сразу нахмурил брови. В коридоре приближались шаги. Кто-то постучал в дверь — это Валерия пришла раньше времени. На полу валялись разбросанные книги, у кровати пара ботинок, около умывальника грязное белье… Жан-Марка раздражал этот беспорядок, но ему не хотелось суетиться при Дидье, раскладывая по местам вещи.
— Входи! — сказал он.
Появилась Валерия, белокурая, тонкая, белокожая. На ней был хорошенький желтовато-коричневый костюмчик, отделанный черной тесьмой. Жан-Марку льстила ее элегантность. Но способен ли был Дидье оценить изысканность женского туалета? Он поздоровался с Валерией, сказал напоследок Жан-Марку: «Значит, сегодня вечером, точно, старик, да?» — и быстро ушел.
Валерия окинула взглядом комнату:
— Здесь прелестно! Ты легко ее нашел?
— Да, через одного приятеля.
— А сейчас живешь здесь один?
— Как видишь…
— Я совершенно ничего не вижу! Может, тут целый гарем, за этой ширмой!
— Нет, это душ!
Она со звонким смехом прошла, села на край диван-кровати и откинулась назад, опершись локтями на матрас. Втянув голову в плечи, выставив вперед грудь, Валерия в упор смотрела на Жан-Марка. Но он видел только свои стоптанные башмаки, валявшиеся на полу. Желтая кожа на них деформировалась, истончилась, поизносилась и почернела от чистки. Это старье, уже никуда не годное, с которым он никак не решался расстаться, неожиданно вызвало у него ужас.
— Ну как твое впечатление от Штатов?
Этот вопрос, который ему задавали раз сто, вывел его из себя. Повторяя одно и то же, чтобы объяснить свое восхищение, он в конце концов начал в нем сомневаться. Он чувствовал себя актером, которому надоела его лучшая роль.
— Потрясающе! — сказал он просто. — А ты, кажется, была в Шотландии?
— Да.
— Хорошо?
— Замечательно! Я целыми днями скакала на лошади.
— И все?
— Нет. Хочу еще сообщить тебе, что я уже больше не девственница.
Она произнесла это каким-то развязным тоном, задрав кверху нос, прищурившись и сверкая глазами.
— А! — сказал он. — Мои поздравления.
Он вовсе не удивился. Но эта новость, вместо того чтобы его обрадовать, поскольку избавляла от сложностей, скорее, расстроила. Как если бы Валерия лишила его всякого повода для уважения, как если бы теперь он уже не был свободен в своем выборе! Жан-Марк достал из шкафа бутылку виски, принесенную накануне из отцовского погреба, минеральную воду «перье», стаканы и расставил все на полу перед диваном. Одновременно быстрым движением задвинул башмаки с глаз долой. Но они натолкнулись на ножку дивана и остались стоять на виду.
— Ты не хочешь спросить, как это было? — поинтересовалась Валерия.
— Ну, знаешь, это всегда происходит более или менее одинаково…
— Невинности меня лишил друг моего отца.
Намеренное уточнение не вызвало никакой реакции у Жан-Марка. Он сел по-турецки прямо на коврик и налил виски.
— Потрясающий тип, — продолжала Валерия. — Старик! Сорок пять лет! Но красивый, спортивный, умный. Грек, который читал Верлена, представляешь, что за человек? Он, как и я, был в гостях у Донагов. Ночью пришел ко мне в комнату…
— И сейчас ты его любовница? — спросил Жан-Марк.
— Ты что! У него жена-прилипала, дети-пиявки… Я быстренько отступила!..
— У тебя после этого были другие?
Закинув назад голову, она сделала большой глоток виски.
— Нет.
— Ты сожалеешь?
— Я тебе это скажу чуть позже.
Она настойчиво его изучала. Он делал вид, что не понимает значения ее взгляда, чтобы дать себе время ощутить желание. Но чем больше повторял, что она красива и доступна, тем меньше волнения он испытывал.
— Иди ко мне, — сказала Валерия, поманив его пальчиком.
Он сел рядом с ней на диван. Она дотронулась до его руки. Но Жан-Марк вспомнил другую руку, прикоснувшуюся к нему, когда он держал руль автомобиля. Как он был взволнован тогда и как холоден сейчас! Чего ему не хватало? Кожи Кароль, духов Кароль, музыки ее слегка хрипловатого голоса? Он упорно гнал от себя воспоминания, которые буквально переполняли его, и изо всех сил старался увлечься молодым лицом, медленно к нему приближавшимся. Это лицо было для него неизвестной планетой. Бледной, необъятной, холодной. Их губы встретились. Жан-Марк продлил поцелуй, ощутив какую-то жалкую слабость у себя в паху. Кароль по-прежнему стояла у него перед глазами: ее обнаженный силуэт в полумраке, ее грудь, ее движения, когда она снимала белье. Он откинул назад голову. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Валерия протянула руку, развязала Жан-Марку галстук, распахнула воротник, расстегнула пуговицы на сорочке, погладила кожу у него на груди. Кароль делала это по-другому. Лучше! А эта маленькая ручка подростка с сухой ладонью, это лицо порочного ребенка, на котором жизнь еще ничего не отметила… Дура набитая! Даже не попросила мужчину задернуть шторы, создать интимную обстановку! Эта уж, наверное, не побоялась бы и при полном свете показаться голой, потому что была уверена в своих бедрах, груди, шее! Ей было нечего скрывать! А значит, и нечего дать! «Да нет, она потрясающая! Любой бы на моем месте…» Жан-Марк весь дрожал, но ничего не мог сделать и готов был расплакаться в тот момент, когда она, с полузакрытыми глазами, с легкой улыбкой на губах, кончиками пальцев гладила его грудь, словно нащупывающий дорогу слепой. Одним прыжком он вскочил, задернул двойные шторы и вернулся к ней. Может, в полумраке все пойдет лучше. Он раздел ее. Она позволяла ему это делать и помогала, шепча:
— Я люблю тебя, люблю…
Он положил ее, уже обнаженную, на диван. Луч света, проникавший через неплотно задернутые шторы, достаточно освещал девушку, чтобы вызвать желание. Наклонившись над ней, он смотрел на нее, вдыхал ее запах. У нее были длинные ноги, плоский живот, маленькие и круглые груди с твердыми сосками, торчащими, как наперстки. И все это, молодое, упругое, ничем не благоухало. Жан-Марк ласкал ее. Она слегка постанывала. А он никак не решался. Он разделся, не переставая смотреть на нее. Белокожая! Блондинка!
