Джон Брэйн - Путь наверх

— Отчего вы хмуритесь? — спросила Элис.— Вам известно, что в этой шляпе вы похожи на гангстера? Сверните здесь направо, пожалуйста.

— Где мы находимся?

— Уже неподалеку от шоссе Сент-Клэр. И от моего дома, кстати сказать.

— Вы живете Наверху, разумеется? — Вероятно, в моем голосе прозвучала издевка: я заметил, как Элис поморщилась, и удивился сам, что за бес в меня вселился.

— Я живу на шоссе Коноплянок,— сказала она.— Не я выбирала этот дом, но, впрочем, он вполне хорош. А вы живете на Орлином шоссе, да?

— Я снимаю там комнату,— сказал я.

Мы ехали по Тополевому проспекту. Из окон большого особняка по левую сторону проспекта на мостовую упал сноп света, и до нас долетели звуки музыки. Ворота в высокой ограде были приотворены, и я увидел блеск воды и белый помост.

— Бог мой! — сказал я.— Бассейн для плавания.

— Здесь живет Сьюзен Браун,— сказала Элис.— У нее сегодня званый вечер: она справляет день рожденья.

— Как мило,— сказал я.— Вероятно, Джек в числе приглашенных. Надеюсь, я не слишком много себе позволяю, именуя его столь фамильярно?

Элис, казалось, не слышала.

— Сверните, пожалуйста, налево,— сказала она. По узкой улице мы спустились вниз и выехали на небольшую площадь. Дома в этой части города были уже поменьше: большой особняк на вершине холма был последним аванпостом мира частных бассейнов для плавания, тополей и автомобилей новейшей марки. Привокзальные рабочие кварталы простирались дальше, чем я думал: они словно щитом прикрывали Тополевый проспект от фабричного дыма долины. Узкая и крутая каменная лестница вела с площади к прямой, словно проложенной по линейке, улице с домами из песчаника. Кабачок «Сент-Клэр» находился в переулке неподалеку от площади.

В кабачке, как и говорила Элис, царил полумрак и пахло жареной говядиной и свечами. Небольшая комната за баром была совершенно пуста, только два каких-то старика сидели, сгорбившись, у огня. На стенах висели две старые гравюры с изображением Уорли и снимок дома, с которого в 1888 году сорвало ураганом крышу. В промежутках между ними поблескивали медные жаровни и украшенные бляхами уздечки. Диванчики, стоявшие вдоль стен, были обиты кожей.

Элис с удовлетворением огляделась вокруг.

— Вот где, на мои взгляд, хорошо,— сказала она.— Так уютно и уединенно, что в этом есть даже что-то зловещее.

Подошел, шаркая ногами, тощий, седой старик — хозяин кабачка.

— Добрый вечер, миссис Эйсгилл. Добрый вечер, сэр. Чем могу служить?

— Попробуйте «Старое»,— сказала мне Элис.— Вот уж это настоящее пиво. Верно, Берт?

— Очень приятный напиток, миссис Эйсгилл,— отвечал тот глухим, замогильным голосом.— Красота, а не пиво.

Пиво — темное, мягкое и душистое — оказалось и в самом деле очень хорошим. В этом уютном уголке было тепло и покойно, и мне было очень хорошо с Элис. Я не чувствовал необходимости ухаживать за ней, а следовательно, и не боялся получить отпор. Я предложил ей сигарету и закурил сам. Это была моя первая сигарета в тот вечер — я как-то забываю курить, когда взволнован,— и она показалась мне особенно крепкой и приятной, даже чуть-чуть горьковатой на вкус, что я всегда любил.

— Послушайте, Джо,— сказала Элис.— Вам и мне еще предстоит поработать вместе, и нужно, чтобы между нами все было ясно с самого начала. Почему вы все время лезете в бутылку? Мне не хотелось объясняться с вами при всех, но вы, черт вас побери, разговаривали со мной очень оскорбительным тоном. Что с вами такое? У вас комплекс неполноценности?

— Нет,— пробормотал я.

— Тогда в чем же дело?

— Мне показалось, что вы держитесь покровительственно по отношению ко мне, вот и все. Мой отец не был владельцем заводов или фабрик, но это еще не значит, что я никогда ничего не читал или не могу управлять машиной.— Я чувствовал, что мое объяснение звучит неубедительно: ведь на Элис-то я вовсе не был зол.

— Но, Джо, дорогой,— сказала она.— Кто придает этому значение? Во всяком случае, не я. Да и Томпсоны, и Ева…— Она сдвинула брови.— Должно быть, это Ева, да? Она всегда кокетничает напропалую, а потом напускает на себя чопорность. Так уж она создана, ее не переделаешь. Знаете, я бы нисколько не удивилась, если бы… Нет, пожалуй, не стоит говорить.

Я заказал еще пива.

— Раз уж начали, лучше сказать.

— Я бы не удивилась, если бы узнала, что она рассказывает Бобу о своих проделках. Они какие-то ненастоящие оба. Ведь вы же не приняли ее всерьез?

— Все зависит от того, что вы под этим подразумеваете.

— То же самое, что и вы, голубчик.

— О господи, нет! Ни на секунду! — Я рассмеялся.— Каким должен я вам казаться идиотом! — И тут я вспомнил главную причину моей досады.— Джек Уэйлс… смотрел на меня сверху вниз, хвастал офицерской столовой, забыл, как меня зовут, когда я обратился к нему…

— Скоро он уедет обратно в свой университет,— сказала Элис.— И притом вовсе не поэтому вы на него злитесь. Он заявляет права на Сьюзен — вот почему, верно?

Я ничего не ответил. И только удивился, как это получилось, что мы чувствуем себя так непринужденно друг с другом. Я говорил с ней так же свободно и просто, как с Чарлзом. Это открытие несколько ошеломило меня.

— Разве я не права? — настаивала она.

— Ну ладно. Пусть так. Обыкновенная зависть. Дело в том, что такие люди, как он, всегда забирают все самое лучшее, словно по какому-то божественному праву. Мне слишком часто приходилось это наблюдать.

— Я сейчас поколочу вас,— сказала Элис.— Ведь Сьюзен не помолвлена с ним. И вы тоже как будто не женаты. Боитесь вы его, что ли? Почему бы вам не позвонить Сьюзен по телефону и не пригласить ее куда-нибудь?

— Я как-то не думал об этом,— пробормотал я вяло.

— Вам нравится жалеть себя,— сказала она.— Вместо того чтобы предпринять что-нибудь, вы просто сидите сложа руки. Может быть, вы и впрямь думаете, что вам не под силу тягаться с Джеком?

— Нет,— сказал я.— Да это и не важно — кому с кем тягаться… если он ей нравится. Но я вижу, что это не так. Просто она привыкла, что он всегда рядом, вот и все… А я мог бы ей понравиться — я это чувствую. И вот это-то и досадно. Вы, верно, думаете, что я слишком самонадеян?

— Нет,— сказала она.— Просто вы молоды и страшно неопытны, Но если вы и в самом деле так чувствуете, то, должно быть, вы правы.

Веру в интуицию я не могу считать исключительно моей привилегией — это вещь довольно распространенная,— и тем не менее, услыхав от Элис эти слова, я почувствовал, что уже ничего не могу от нее скрыть. Взглянув на свой пустой стакан, я сказал:

— Не умею пить половинками.— И сунул было руку в карман.

— Дайте я закажу,— сказала Элис.

— У меня хватит…

Она жестом заставила меня замолчать.

— Нет. И не надо спорить. Я всегда плачу за себя. У меня такая привычка еще с того времени, когда я служила в театре.

— Но я никогда не служил в театре.

— О, перестаньте! Будь вы государственным казначеем или владельцем этого кабака, мне все равно. Я люблю быть независимой и в состоянии сама уплатить за свое пиво. Ясно?

Я взял у нее деньги и заказал пиво. По правде говоря, я был доволен: «Старое» пиво стоило два шиллинга пинта, и судя по тому, как мы его пили, счет к концу вечера легко мог возрасти до девяти шиллингов. В банке у меня лежало восемьсот фунтов: жалованье, накопившееся за время моего пребывания в лагере для военнопленных, плюс то, что я получил по страховому полису после смерти родителей. Но к этим деньгам я не прикасался. Я знал, что снова собрать такую сумму мне будет нелегко, и жил на свое жалованье, а оно не позволяло мне пускаться в авантюры, которые грозили обойтись чуть ли не в десять шиллингов.

Я с благодарностью поглядел на Элис.

— Может быть, вы хотите картофельной соломки, дорогая?

— Да, пожалуйста,— по понедельникам они получают «Смитовскую». И попросите, чтобы подали солонку. Терпеть не могу этих противных голубых пакетиков.

— Я тоже люблю соленое к пиву. Хотя кусок жирной свинины с маринованным луком, пожалуй, лучше всего.

Она широко улыбнулась мне. Это была товарищеская улыбка, без малейшего кокетства.

— Согласна. У меня низменные вкусы. И я могу выпить пива не меньше, чем вы.

— Ловлю вас на слове.

— А я вас. Я с детства привыкла к пиву, а все мужчины вокруг меня, кажется, никогда не пили ничего, кроме виски и джина. И они думают, что я шучу, когда говорю, что люблю пиво, и угощают меня какой-то дрянью, которая продается в бутылках, или жидким немецким пивом.

«Старое» оказалось крепче, чем я думал. Когда я доканчивал третью пинту, теплая волна нежности внезапно захлестнула меня.

— Я хочу вам что-то сказать, Элис. Вы мне нравитесь. То есть я не влюблен в вас, нет: просто вы очень хорошая. Я могу разговаривать с вами, как с товарищем. Я могу делиться с вами… Вот, черт побери, все «я» да «я»…— Тут я снова отхлебнул пива и основательно набил рот хрустящим картофелем.