Джон Брэйн - Путь наверх
Желание вспыхнуло во мне одновременно со злобой. В воскресенье, когда я целовал ее, все, казалось, шло как нельзя лучше. Наконец-то, думал я, чувствуя, как ее тело, нежное и душистое, холеное, хорошо вымытое, а самое главное — стоящее много денег, льнет ко мне, наконец-то, думал я, у меня будет возлюбленная, которая не станет ни грызть сухарики во время объятий, ни плакать от стыда после. Все это я мог иметь и в дафтонском «Локарно».
— Вы прирожденная кокетка, верно, моя радость? — сказал я ей.— И вас еще никто ни разу не побил?
— Я имею дело только с цивилизованными людьми,— сказала она холодно.
Я глубоко втянул воздух и перевел дыхание. Злиться было бесполезно.
— Успокойтесь, я не собираюсь докучать вам.— Я заставил себя улыбнуться.— Вы слишком очаровательны, вот в чем беда.
Наступило молчание. Когда она заговорила, голос ее звучал мягче.
— Джо, вы очень неопытны. Нельзя получить сразу все, чего вам хочется. Запомните это.
— Запомню,— сказал я, не понимая в ту минуту, к чему она клонит.
6
В тот вечер, помнится, была первая читка «Фермы в лугах». Когда я приехал в театр, наш режиссер Ронни Смит был уже там. Ронни работал в банке, но, глядя на него, вы бы никогда этого не подумали. Он носил зеленые замшевые туфли, старые фланелевые брюки, желтый свитер и спортивную куртку. У него было помятое лицо и гладко прилизанные с помощью бриолина волосы, начинавшие редеть на висках; все это вместе взятое делало его похожим на профессионального актера средних лет, к чему, как мне кажется, он и стремился.
— Здорово, Джошуа! — сказал, вернее выкрикнул, он, что также являлось частью усвоенной им театральной позы.— Черт побери, у вас чудная роль. Не от мира сего.— Он дважды повторил, смакуя: — Не от мира сего. Но тем не менее вы должны работать, черт побери, вы должны работать!
— Вы нагоните на него страху,— сказала Ева, входя вместе с Элис.— «Малый-то пришел, чтоб повеселиться малость, так, что ли, дружок?»
— Привет, Ева,— сказал я.— Привет, Элис. Вы сегодня неотразимы, должен признаться.
— Вы очень любезны,— сказала она.— На самом деле я чувствую себя препогано.— Это прозвучало не слишком дружелюбно. Что верно, то верно: она отнюдь не намеревалась тут же на месте пасть жертвой моих чар.
Рядом с розовощекой, живой, задорной Евой Элис и в самом деле казалась какой-то изможденной и бледной. У нее были тонкие черты лица и волосы цвета меда, которые в тот вечер она стянула узлом на затылке. Я подумал, что фигура у нее — как с картинки модного журнала, но бюст, пожалуй, великоват. Обтянутые белым свитером груди ее, казалось, чуть-чуть обвисали под собственной тяжестью, и в этом было что-то еще более влекущее, чем упругость,— ощущение безыскусственности,— и мне вдруг захотелось коснуться их.
Я тотчас отогнал от себя эту мысль. Все это пустое! Мне припомнилось, как прижималась ко мне Ева: «Вы изумительны, мы должны что-то придумать, давайте удерем куда-нибудь…» И какой был от этого прок? Затем мне припомнилась Сьюзен на последнем спектакле: Джек ни на секунду не спускал с нее глаз, и не успел я опомниться, как он умчал ее домой в своем новом сверкающем автомобиле. Нет, Элис не для меня. Я должен тотчас выбросить эти мысли из головы, пока они там не засели слишком прочно.
Я окинул взглядом остальных участников будущего спектакля. У Херберта Даунса была небольшая ткацкая фабрика, у отца Джонни Роджерса — торговля углем, отец Энн Барлби был владельцем трех бакалейных магазинов, Джимми Мэтью, самый молодой из всех, учился в Леддерсфордском техническом колледже: он готовился стать помощником своего папаши в фамильном предприятии, как, впрочем, и Джонни. Старший брат Энн, само собой разумеется, изучал бакалейное дело, начиная с самых азов, как все простые смертные. Энн посещала Леддерсфордское художественное училище — это должно было удерживать ее от глупостей, пока она не выйдет замуж — вероятнее всего, за Джонни, отец которого успешно расширял свое предприятие под эгидой ненавистного лейбористского правительства. У каждого из них было больше денег, чем у меня, но никто не обладал по-настоящему крупным капиталом. Достигнуть их уровня было, вероятно, не так уж трудно, и поэтому я не испытывал к ним особого почтения. Я слышал, как они болтают о модных пьесах, щеголяя изысканностью своих интонаций, непринужденно, но нарочито угловато жестикулируя, и мысленно издевался над ними, словно какой-нибудь титулованный землевладелец, наблюдающий, как торговцы стараются подражать людям из общества. Но мое чувство превосходства было недолговечно: первая читка прошла для меня из рук вон плохо. ыть может, это объяснялось тем, что из-за Евы и Сьюзен я утратил душевное равновесие, но так или иначе я все время сбивался и все путал, произносил неправильно самые простые слова и почти в каждой фразе делал акцент не на том, на чем следовало. Когда я вместо «землекоп вошел к бухгалтеру» прочел «землекоп вошел в бюстгальтере», читку пришлось прервать. Я смеялся вместе со всеми, но это стоило мне значительных усилий.
— Шевалье д’Эон [6] воскрес из мертвых,— сказала Элис.— Что за мысль — эротомания в рабочей среде! — Она обращалась прямо ко мне.
— Я сам из рабочей среды,— сказал я угрюмо.— И вы можете не разъяснять вашу милую остроту. Я знаю, кто был шевалье д’Эон. Я читал о нем.
Она покраснела.
— Вам не следует…— начала она и остановилась.— Я потом вам скажу,— прибавила она, улыбнулась мне и опустила глаза в тетрадку.
С этой минуты я все время наблюдал за ней, пока не кончилась читка. Когда по ходу пьесы ей нечего было делать, она казалась мне совсем неинтересной, даже некрасивой: подбородок был у нее несколько тяжеловат, на лбу и шее залегли резкие, словно врезанные ножом морщины. Но когда она играла, лицо ее преображалось, в нем будто пробуждалась жизнь: не то чтобы вы переставали замечать его недостатки — нет, но самые эти недостатки становились какими-то милыми и трогательными. А все остальные женщины рядом с ней начинали казаться неряшливо одетыми и непривлекательными. И Ева тоже — к немалому своему удивлению заметил я.
Когда читка была закончена, Ронни некоторое время молча глядел на нас, громко сопя трубкой, играя золотым «вечным» карандашиком и перебирая в руках листы с заметками.
— Нам придется как следует потрудиться, ребята. Эта пьеса куда тоньше, чем может показаться с первого взгляда.— Он вынул трубку изо рта и указал мундштуком в мою сторону.— Джо, прошу не забывать, что вы простой, честный фермер, и, ради всего святого, не злоупотребляйте… э… хм… принадлежностями дамского туалета.— Все, за исключением меня, рассмеялись.— Пожалуй, вам лучше совсем выпустить этот кусок.
— Берегитесь, Джо,— сказала Ева.— Ронни обожает купюры. Если вы не поостережетесь, от вашей роли ничего не останется.
Ронни подарил ей сияющую улыбку.
— Все пьесы необходимо сократить наполовину,— сказал он.
— «Так считаем мы с Орсоном Уэллесом… [7]» — шепнула Элис мне на ухо.
— Ну ладно, ребята,— сказал Ронни.— На сегодня хватит. Теперь мы с Хербертом попытаемся разобраться, что автор намудрил с освещением.
— Может быть, выпьем кофе? — спросил я Элис, когда она поднялась.
— Нет, благодарю вас.
«Ну и черт с тобой»,— подумал я и повернулся на каблуках.
— А вот пивом вы меня можете угостить.
— Поедем в «Кларенс»?
— Там бывает слишком много «Служителей Мельпомены». И слишком светло и чисто. Скоро они повесят неоновые лампы. В «Сент-Клэре» куда уютнее. Темно, пахнет жареной говядиной и сальными свечками.
Ее автомобиль, зеленый «фиат-500», стоял у подъезда. Она отперла правую дверцу и приостановилась в нерешительности.
— Вы умеете водить машину?
— Как ни странно, умею,— сказал я.
— Черт вас побери, почему вы так обидчивы?
— Я и не думал…
— Нет, думали. Я просто хотела предложить вам вести машину. Большинство мужчин не выносят, когда за рулем женщина. И к тому же я вожу машину отвратительно.
Я ничего не ответил, сел за баранку и распахнул перед Элис левую дверцу.
Приятно было снова вести машину. Правда, собственного автомобиля у меня никогда не было. Я научился управлять машиной, когда служил в армии: у нас на четверых летчиков был один «остин-чэмми». Когда я включил первую скорость, мне показалось, что сейчас я снова покачу по пустынным равнинам Линкольншира с бочкой пива в багажнике, а Томми Дженкс заведет во весь голос «На маневрах», или «Коты на крышах», или «Три почтенные старушки». И меня вдруг охватила тоска по тем дням, когда я мог позволить себе истратить четыре фунта в неделю на пиво и сигареты, а эмблема в виде серебряного крылышка обеспечивала и даровую выпивку и женщин из общества. Конечно, наш «остин» был мало на что пригоден (да и не удивительно после семнадцати лет безалаберного с ним обращения), но как бы то ни было, а одна четвертая часть его принадлежала мне. Томми разбил его в лепешку на Северном шоссе под Финчли, прикончив и себя самого, и капрала, и солдата, сидевшего за баранкой «джипа», в который он врезался.
