Ян Потоцкий - Рукопись, найденная в Сарагосе
Мы собрались в обычную пору, и цыган, пользуясь свободным временем, продолжал свой рассказ.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВОЖАКА ЦЫГАН Я вам рассказал о своем удивительном венчании. Наша жизнь с женой тоже была своеобразна. После захода солнца открывались ставни, и я видел всю внутренность помещения, но она не выходила из дома, и я не имел возможности приблизиться к ней. Только в полночь за мной приходила дуэнья, а под утро отводила меня обратно.
Через неделю герцогиня вернулась в Мадрид. Я предстал перед ней в страшном смущении. Я совершил кощунство по отношению к любви, которою пылал к ней, и горько упрекал себя за это. Она же, наоборот, отнеслась ко мне с невыразимой ласковостью. Всякий раз, оставаясь со мной с глазу на глаз, она отбрасывала прежнее холодное обращение; я был для нее братом и другом.
Однажды вечером, вернувшись к себе и как раз запирая дверь, я почувствовал, что кто-то тянет меня за полу. Повернулся и увидел Бускероса.
– Наконец-то ты мне попался, – сказал он. – Кавалер Толедо жалуется, что давно не видел тебя, что ты от него скрываешься и что он не может понять, чем ты занят таким важным. Я попросил у него двадцать четыре часа сроку, чтоб обо всем ему в точности доложить. Мне повезло. Но ты, сударь, помни, что должен относиться ко мне с почтением: ведь я женат на твоей мачехе.
Последние слова напомнили мне о том, какую роковую роль сыграл Бускерос в судьбе моего отца; я не мог удержаться, чтоб не обнаружить к нему неприязни, и мне удалось от него отделаться.
На другой день я пошел к герцогине и рассказал ей об этой злосчастной встрече. Мое сообщение, видимо, очень ее огорчило.
– Бускерос, – сказала она, – это шпион, от которого, кажется, ничто не скроется. Необходимо уберечь Леонору от его любопытства. Сегодня же отправлю ее в Авилу. Не сердись на меня, Авадоро, я это делаю для счастья вас обоих.
– Сеньорита, – ответил я, – условие счастья – исполнение желаний, а я никогда не стремился стать мужем Леоноры. Однако должен признаться, что теперь привязался к ней, и любовь моя с каждым днем становится все сильней, если можно так выразиться, так как днем-то я как раз ее никогда не вижу.
В тот же день я пошел на улицу Ретрада, но никого там не застал. Все двери и окна были заперты.
Через несколько дней после этого Толедо вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
– Я говорил королю о тебе. Наш милостивый государь посылает тебя в Неаполь с донесением. Питерборо, этот знатный англичанин, хочет встретиться со мной в Неаполе по очень важным делам. Однако его величество не пожелал отпустить меня, и ехать придется тебе. Но это как будто не очень тебе улыбается, – прибавил он.
– Я бесконечно благодарен его величеству за милость, – ответил я, – но у меня здесь, в Мадриде, есть покровительница, без согласия которой я не могу ничего предпринимать.
Толедо с улыбкой промолвил:
– Я уже переговорил об этом с герцогиней; сегодня же повидайся с ней.
Я пошел к герцогине, и она мне сказала:
– Милый Авадоро, ты знаешь, в каком положении находится испанская монархия. Король стоит одной ногой в могиле, и с ним угаснет австрийская ветвь. В столь критических обстоятельствах каждый истый испанец должен забыть о себе и всеми возможными средствами служить родине. Твоя жена – в безопасном месте. Леонора не будет писать тебе, так как она не умеет писать; кармелитки этому ее не обучали. Я заменю ее и, если верить дуэнье, вскоре смогу прислать тебе такие вести, которые заставят тебя привязаться к ней еще больше.
При этих словах герцогиня опустила глаза, густо покраснела и сделала мне знак удалиться.
Я отправился к министру за распоряжениями, которые касались внешних отношений и охватывали также вопросы, связанные с управлением Неаполитанским королевством, так как последнее хотели всеми способами привязать к Испании. На другой день я выехал и совершил путешествие со всей возможной поспешностью.
Я принялся выполнять данные мне поручения с усердием новичка, но в минуты, свободные от работы, думал только о Мадриде. Так или иначе, а герцогиня любит меня, призналась мне; породнившись со мной, она исцелилась от страсти, однако сохранила привязанность, которой я видел тысячи доказательств. Леонора, тайное божество ночей моих, подала мне чашу наслаждений руками Гименея. Воспоминание о ней царило над всеми моими чувствами, так же как и над сердцем. Тоска моя по ней сменилась чуть не отчаяньем. Кроме этих двух женщин, весь остальной прекрасный пол был мне совершенно безразличен.
Письмо герцогини я получил вместе с бумагами от министра. Оно было без подписи и написано измененным почерком. Я узнал, что Леонора ждет ребенка, но больна и очень ослабела. Вскоре я получил известие, что стал отцом и что Леонора тяжко страдает. Сообщения о ее здоровье как будто подготовляли меня к ожидающему меня вскоре страшному удару.
Вдруг в Неаполь приехал Толедо, когда я всего меньше этого ожидал. Он кинулся в мои объятия.
– Я прибыл по делам королевства, – сказал он, – но, откровенно говоря, меня прислали обе герцогини.
Тут он подал мне письмо, которое я распечатал, дрожа. Содержание его я предвидел. Герцогиня извещала меня о смерти Леоноры и выражала мне самые нежные, дружеские соболезнования.
Толедо, издавна имевший на меня большое влияние, употребил его на то, чтобы меня успокоить. По-настоящему я не знал Леоноры, но она была моя жена, и мысль о ней влекла за собой чудные воспоминания о нашем кратком супружестве. Хотя скорбь поутихла, я все же был печален и подавлен.
Толедо все дела взял на себя, и, когда они были улажены, мы вернулись в Мадрид. Неподалеку от ворот столицы кавалер вышел из коляски и крутыми тропинками провел меня на кладбище кармелиток. Там он указал мне на черную мраморную урну. Надпись на постаменте гласила, что это могила Леоноры Авадоро. Я облил надгробье горючими слезами и несколько раз возвращался к нему, прежде чем пойти приветствовать герцогиню. Она на это не обиделась, наоборот, при первой же нашей встрече выразила мне почти трогательное сочувствие. Провела меня в дальнюю комнату и показала ребенка в колыбели. Волнение мое достигло крайнего предела. Я упал на колени, герцогиня протянула мне руку и велела встать, после чего сделала знак удалиться.
На другой день я явился к министру, который представил меня его величеству. Толедо, отправляя меня в Неаполь, искал повода выхлопотать мне какую-нибудь милость. Я был удостоен звания кавалера ордена Калатравы. Хотя награда эта не ставила меня на одну доску с первыми сановниками, но все же к ним приближала. С тех пор обе герцогини и кавалер Толедо старались при всяком удобном случае показать, что смотрят на меня как на равного. Я был обязан им всей своей карьерой, и они с радостью следили за моим возвышением.
Вскоре после этого герцогиня Авила поручила мне устроить одно дело, которое у нее было в Совете Кастилии. Я исполнил это поручение с усердием и осмотрительностью, которые повысили уважение моей покровительницы ко мне. С каждым днем герцогиня становилась ко мне все благосклонней. И тут начинается самая удивительная часть всей истории.
После возвращения из Италии я поселился опять у Толедо, но сохранил за собой и прежнее жилище на улице Ретрада, стеречь которое оставил слугу по имени Амвросио. Дом напротив, тот самый, где я венчался, принадлежал герцогине; он был на запоре, и никто там не жил. Однажды утром ко мне пришел Амвросио и стал просить, чтоб я прислала кого-нибудь на его место, и притом человека храброго, так как в доме напротив после полуночи творятся странные дела. Я хотел, чтоб он объяснил мне, что это за дела, но Амвросио стал уверять, что со страху ничего не видел и ни за какие сокровища на свете не согласится провести ночь в моем доме – ни один, ни с кем-нибудь другим.
Во мне проснулось любопытство. Я решил этой же ночью убедиться воочию, что там происходит. В доме оставалась еще кое-какая обстановка, и я после ужина туда перебрался. Велел одному из слуг лечь спать в прихожей, а сам устроился в комнате с окнами на прежний дом Леоноры. Выпил несколько чашек черного кофе, чтоб не заснуть, и дождался полуночи. Это был час, когда, по словам Амвросио, появлялись духи. Чтоб не вспугнуть их, я погасил свечу. Вскоре я увидел в доме напротив свет, который двигался, переходя с одного этажа на другой, из одной комнаты в другую.
Ставни не позволяли мне увидеть, откуда этот свет исходит, – но на другой день я послал к герцогине за ключами от ее дома и пошел его осматривать. Я не нашел там никакой обстановки, никаких следов чьего-либо пребывания. Открыв по одной ставне на каждом этаже, я ушел.
Вечером я снова занял свой наблюдательный пункт, и в полночь в доме напротив снова заблестел тот же свет. Но на этот раз я увидел его источник. Женщина в белом с лампой в руке обошла медленным шагом все комнаты первого этажа, поднялась на второй и исчезла. Лампа освещала ее слишком слабо, чтобы можно было рассмотреть черты лица, но по светлым волосам я узнал Леонору.
