Ускользающий город. Инициализация (СИ) - Булавин Евгений

Как я обожаю симулякр, эту придумку чудаков-постмодернистов! Со времён фонограмм, первого ксерокса и раскрученного «трёхмерного» фильма про синих инопланетян его стало заметно больше.

И обошлась мне эта технология будущего за сущие копейки. С учётом оборудования, библиотеки на пять сотен голографических сэмплов и лэптопа, я потратил пятьсот долларов, двести из которых ушли на доставку и установку. В ответ за такую, мягко говоря, халяву, анонимный благодетель попросил лишь неограниченный доступ к лэптопу, откуда он загружает какие-то технические сводки.

Кто я такой, чтобы быть против?

Найти нужный сэмпл стало проще с тех пор, как в систему добавили голосовой поиск. Текстовый не добавили до сих пор… На запрос «джунгли» мне предложили пятьдесят семь превью. Я остановился на файле «опушка» и включил инициализацию.

Экран погас. Шершнями загудели невидимые кулеры. Проекторы ожили, выводя подрагивающими лучами фантастическую картину никому не известного сетевого художника. Таинственные деревья, чуть тронутые прохладной дымкой, вздымались до яшмового заката, в котором уже начали витать космические поветрия ночи. На передний план выходили деревья более приземистые, словно сгорбленные в поклоне, и желтоватая трава. Система дополнила картину стрёкотом насекомых и журчащей перекличкой птиц.

— Прошу, — сказал я до крайности изумлённой Алисе, которая наблюдала разворачивающееся волшебство с отвисшей челюстью.

«Что… как это?», она опасливо подошла ближе и тронула кустик, который тут же лёг, невесомый, ей на руку.

— Скажем так — принял участие в эксперименте.

Осторожно переставляя ноги, она приблизилась ко мне и тоже увидела изображение в профиль.

— Как на бумажные листочки с режущей стороны смотреть, — улыбнулся я, пряча лэптоп обратно в нишу на стене.

«Знаешь, когда я посмотрела на это спереди…», сказала Алиса.

— Анфас, — почему-то поправил я.

«Анфас…» кивнула она, «я кожей ощутила ветерок. Такой… с неизвестными, но приятными запахами. А сбоку… в профиль… увидела лишь наставленные друг за другом плоскости».

— Именно поэтому ракурс так важен в моей работе. Хм. Ну что ж, — я взял её под руку и проводил на начало тропинки. — Стой здесь.

Затем приволок штатив с заранее установленным на нем фотоаппаратом, оценил картинку в объектив…

— Чуть левей, пожалуйста.

Началось то, что я называю неизбежной рутиной. Клиентка крутится перед камерой в «рабочих» позах, подчерпнутых из модных журналов или социальных сетей. Я стараюсь превратить эту посредственность в нечто оживлённей восковой фигуры, либо наоборот, удерживаю её от реконструкций картин Босха, и жму иногда на кнопку. Звучит чуть проще, чем кажется.

Разноцветными треугольниками на верёвочке тянутся передо мной ее фотографии, эти блеклые слепки лица — не того, что мы видим в зеркале или пытаемся явить другим.

Нельзя сказать, что Алиса ходит ко мне оттого, что хочет добавить больше красок в свою серую жизнь. О, нет, потенциал её могучей души захлёстывает, но по неинтересной мне причине Алиса не находит ему выхода.

Все просто и в духе рыночных отношений — яркие образы-пустышки в обмен на кусочки её лица. И частая смена масок, этих обёрточных бумаг, на деле оказавшихся наждачными, обтачивает лицо до состояния действительной серости. Плоские, совершенно плоские лица без рельефа и даже двухмерных чёрточек.

Здесь важно не само фото. Портрет Дориана Грея — дело давно минувших лет. Важно то, что происходит вокруг. Я искажаю их, делая одухотворённей и чище — с поверхностного суждения того, кто смотрит на фотку. Я искажаю клиентов в угоду их же вкусов, превращая одну из самых малозначимых (но такую привлекательную) граней души в статичную маску… Слепок.

Поначалу им нравится, им хочется ещё, но в один прекрасный момент они начинают осознавать (но чаще — осязать) разрыв между собой и образом.

И они возвращаются ко мне, в студию. Чтобы… измениться? Я же фотографирую их, а они меняются, как хотят…

Нет!

Я фотографирую их, и они меняются на фото. Они хотят менять маски, но ни в коем случае себя. Я могу по-настоящему гордиться собой. Я сделал то, о чем мечтают многие. Я воплотил Фотошоп за пределами компьютерного пространства.

В каком-то роде эта сессия вышла ретроспективой всех предыдущих. С каждой фотографией она расковывалась настолько, насколько раньше — после целой сессии. Черта, после которой мы уже вовсю шутили, смеялись, дурачились и вдвоём выбирали декорации, прошла для нас незамеченной.

Яна испытывала почти эйфорическое удовольствие от иллюзии того, что она сама решает, какое фото вышло, а какое нет, где она красивее, а где очаровательней, какой ракурс удачней, а какой приемлемей… при этом всецело полагаясь на суждение «профессионала». Почему-то, если обернуть арматуру в бархат, многим начинает нравиться.

«Ничего себе!» — воскликнула она, узнав, что мы засиделись до ночи. — «Мне, наверное, грозит дополнительная оплата?»

Люблю, когда животрепещущие вопросы задают вот так, под маской несерьёзности.

— Нет, что ты. Все включено.

«Даже то, что ты потратил на меня весь день?»

— Это приятный бонус.

«Бонус? Не главное, а всего лишь приложение?»

— Разумеется, — ласково улыбнулся я, мысленно прикладывая руку к лицу. — Очаровательное приложение к работе, которое за пределами работы может стать важней самой Вселенной. У меня есть идея, как нам взбодриться.

«Полагаю, я выделю на тебя пару часов», улыбнулась она и кокетливо опустила взгляд.

Уголки моих губ поползли вверх. Забавно, что некогда воспеваемую free woman сместила та, кого я бы назвал busy woman.

«Что предлагаешь?»

— Не сейчас! Сюрприз же. — Я вдруг задумался, что есть некое сходство в словах «сюрприз» и «сюрреализм». — Людмила, будьте добры такси!

«Вызываю!»

— Пойдём в раздевалку, — повернулся я к Яне. — У меня есть кое-что особенное.

«Из новой коллекции?!» — воскликнула Яна, точней… а, какая разница!

Я состроил загадочное лицо и передал ей вешалку. Вторую, с мужским костюмом, забрал себе и ушёл переодеваться в подсобку. Честно говоря, веяния последних нескольких сезонов начали меня изрядно смешить. Эти штаны в обтяжку, куртка «ухоженный бомж» с шарфом и шапкой «гламурный Петрович», эти ботинки «начищенные до блеска недоберцы»… Всё лучше гейских фантазий, коими традиционно пичкают нас летние коллекции.

Яна ждала в коридоре. На ней был светло-красный жакет, под которым проглядывалась кофточка, тёплые шорты бежевого цвета, леггинсы и эти отвратные угги, кои вновь стали покорять черепные коробки обывателей. Полный боекомплект по-русски холодного весеннего сезона.

Людмила Карповна благополучно свалила домой, поэтому студию закрывал, как всегда, я. Улица встретила нас мраком, тронутым кое-где ржавым свечением фонарей. Из-за дождя все вокруг казалось картинкой из старого телевизора, подёрнутой рябью помех.

— Стой, — придержал я её за локоть. — Нужно собраться.

Я закрыл глаза, вбирая в себя десятки таких же я, которые подобно мне обслуживали своих клиенток весь этот день и тоже адски устали. Отпустил я только тех, кто тоже ушёл с девушками.

— Ну-с, навстречу неизвестности!

Яна не поверила, что мы едем в «Шесть имён». Даже таксист переспросил. Самый пафосный клуб Чернокаменска столь дорог, что подавляющее большинство модных даже вспоминать о нем предпочитает… никогда.

Когда машина остановилась на углу красивого неоготического здания в самом центре Полуострова, откуда исходила ритмичная аура того, что некоторые называют «музыкой», Яна взглянула на меня, как на паренька в потёртом свитере, который заявляет, что воон та синяя «Багатти» — его.

Взгляд этот я чувствовал и когда продирался через разодетую очередь, достигнув мрачного типа на фейсконтроле. На его пучеглазом лице буквально кипело раздражение. Непропорционально короткие руки отмахивались от… мухи?