Аркадий Крупняков - Марш Акпарса
Расположенные на опушке леса воины с пищалями положили оружие на треноги, приготовились к залпу.
— Фити-и-ль!
Но отсыревший порох на полках не загорался, и залп вышел жидким — всего несколько хлопков. Воины, отбросив пищали в сторону, схватились за привычные им луки со стрелами. Но было поздно. Передняя ногайская сотня врезалась в ряды защитников.
Санька мигом посадил своих пушкарей на коней (пушки все равно стрелять не могли) и бросился в самую середину сечи.
Акпарс повел тысячу всадников наперерез волне татар, которая катилась от Чалыма вслед за ногайцами.
Алим-Акрам с двумя тысячами джигитов спустился вниз по горе с другой стороны Чалыма и схватился с воинами Топейки и Ковяжа. Пакман налетел на Акпарсову тысячу.
Все смешалось вокруг, и трудно было понять, на чьей стороне перевес: тут валится с седла навзничь убитый всадник, там с горы катится на ребре железный щит, здесь встает на дыбы пораженный в грудь конь.
Гнутся, трещат и ломаются копья. Свистят стрелы. Сыплют искрами, ударяясь друг о друга, сабли. Поет, крутясь, праща, ржут кони.
Смерчем налетел Акпарс на врагов, расколол лавину татарских всадников пополам, выскочил к самому Чалыму. Повернув коня, снова бросился в самую гущу боя. До самого черенка покрылась кровью сабля, брошен иссеченный шит, Акпарсу подали другой.
Но увлекся Акпарс, больно глубоко вклинился в ряды врагов, остался лишь с горсткой телохранителей. Вот погиб от сабли один из них, упал другой... Не замечает ничего Акпарс, рубит саблей во все стороны. Не видит, что с правой стороны выпустил Мамич свежую сотню, и она должна решить исход битвы. Мчится конная лавина, всадники легли на гривы коней, склонили пики — несутся прямо на Акпарса.
Не видит Акпарс высокого ногайца, что, склонившись над гривой коня, мчится за ним с копьем наперевес. Ударить копьем в спину — на это ногайцы большие мастера. Такие удары смертельны. Вся сила человека и разбега лошади вкладывается в этот удар. Уже совсем догнал ногаец Акпарса, сильнее пришпорил коня, поднял острие копья. Еще миг — и случится страшное!
То ли услышал Акпарс за собой топот коня, то ли сердцем почуял опасность, обернулся... и резко приник к шее коня. Копье со страшной силой ударило в левое плечо, пробило кольчугу... Акпарс упал на землю, тяжело охнул. Мир осеннего дня померк, покрылся темнотой.
Бой все еще продолжался. Справа от Чалыма ногайцы торжествовали победу, а там, где к илему подступает лес, воины, ведомые Топейкой, откололи от врагов добрую сотню, загнали их в лес и взяли в плен. Было похоже, что пленные сами захотели этого, и молодой сотник Алтыш признался, что их Мамич заставил воевать насильно. Отведя пленных к пушкарям, Топейка помчался на поле боя. Вдруг видит, мчится ему навстречу Акпарсов конь без седока, золоченое седло, подарок царя, подвернулось под живот лошади.
«С Акпарсом беда!» — подумал Топейка и огрел своего коня плеткой. Конь вынес его на бугор как раз в тот момент, когда ногаец, ударивший Акпарса, проскочил мимо него вторично и, нагнувшись до земли, ловко подхватил окровавленное тело Акпарса, бросил поперек коня.
Вырвав из ножен саблю, Топейка гаркнул:
— Ребятушки! Выручай Акпарса! — И бросился за ногайцем.
408
Десяток воинов кинулись за ним...
Никто в пылу битвы не заметил, как солнце поднялось на небосклоне, обогрело землю.
Никто, кроме Саньки.
Пока вокруг холма кипела сеча, Санька незаметно отделил своих пушкарей, оттянул их к наряду. А там сторожевые высушили фитили, проветрили зелье, забили ядра в пушки.
И больно кстати. Санька сунул в руки пушкарей факелы, растолкал к пушчонкам. Вот уж и дымят факелы, а крайний пушкарь, закрыв правый глаз и скривив губу, держит прицел. Несется свежая сотня, стелются над всадниками волосяные бунчуки. Еще миг — и сомнут ногайцы Акпарсовых воинов.
Первое ядро ударило в переднюю лошадь, переломило ей ноги, покатилось дальше, круша все на пути. За первым второе, третье. Ногайцы взвыли. Задние не могли остановить неистовой скачки, кони падали в кучу, всадники пулями вылетали из седел, обрывая стремена.
Пушки за бугром ухали не переставая — для разогретых стволов сыроватый порох еще лучше идет. Следующее ядро угодило в средину сотни, расхлестнуло лавину на две части. Дрогнули ногайцы, повернули коней...
...Мчатся патыры на выручку Акпарса, а им наперерез — конники Мамич-Берды. Они уже узнали, кто попал в их руки, легко отрезали погоню и, пока шла сеча, вывезли пленного с поля боя. Узнали Санькины пушкари о пленении Акпарса — все как один бросились на выручку. Ковяжева сотня тоже примчалась на это место. Все сбились в одну кучу и не заметили, как обошли их слева ногайцы, справа — всадники Мамич-Берды. Какой уж тут бой — лишь бы живыми вырваться.
Так бесславно и горько кончился бой под Чалымом.
Хан Али-Акрам победу над Акпарсом решил отпраздновать в Кокшамарах. Что это за столица — Чалым? Дворца нет, живет Мамич в какой-то вонючей избе, гарема нет, посуды — тоже. Не будет же хан жрать мясо прямо из казана, как простой воин! Да и все равно в Чалыме делать нечего — тут Мамич-Берды один справится со всем. И хан приказал собираться ногайцам в Кокшамары, позвал Мамич-Берды, сказал:
— Оставайся тут. Моим именем дела верши.
— Ладно, — хмуро сказал Мамич-Берды. — Только прошу тебя, хан, отдай мне Акпарса.
— Он разве не подох? Бери, если надо. Сделай смерть ему тяжкой. А я еду во дворец. Завтра утром.
Под вечер в Чалым приехал Уссейн-сеит.
— Ты из Кокшамар? — спросил его хан.— Все ли там готово для победного пира?
— Готово все, о великий хан. Только Акпарса не забудь с собой взять. Поверженный враг — венец твоей победы.
— Зачем он мне? Я его отдам Мамичу.
— Видит аллах, ты совершишь двойную ошибку! — воскликнул Уссейн.— Ты лишишь себя победной заслуги, но не это страшно. Я совсем не верю Мамич-Берды. Ты думаешь он будет мстить Акпарсу? Он видит в нем союзника — хозяина всей Горной стороны. Если они договорятся — нам с тобой гибель. Пока не поздно — верни Акпарса.
Когда пришел снова позванный к хану Мамич-Берды, первым начал говорить Уссейн-сеит:
— Хан передумал. Акпарса он возьмет с собой в Кокшамары. Есть закон битвы: пленник принадлежит тому, кто его взял.
— Их взяли мои воины, и все пленники принадлежат нам,— зло ответил Мамич. — Ногайцы только мешали битве.
— Ах ты презренный! — крикнул хан. — Лесное отродье!
— Я нуратдин! Я глава всего войска, хан. Запомни это!
— Глава войска! Ты умеешь только махать саблей, а чтобы водить в бой пятидесятитысячное войско, этого мало. Нужна еще мудрость, которой у тебя нет.
— Скажи мне, кто разбил воеводу Салтыкова, кто создал ханство, кто взял Чалым?! Уж не ты ли?— крикнул Мамич-Берды и схватился за саблю. — Вылезаешь из гарема, чтобы пожрать мяса, и залезаешь снова в гарем.
— Ты много о себе думаешь! — сказал Уссейн-сеит.
— А зачем я буду думать о тебе? Вместо того, чтобы добывать победы, ты скрываешься в Казани — поочередно то от русских, то от своих же казанцев.
— Ты не только дурак, но и хвастун! — Али-Акрам ударил черенком плетки по столу. — Воеводу Салтыкова пленил не ты, а сотник Сарый, с которым был мой слуга Зейзет. И аллах знает, как взяли бы мы Чалым, если бы не совет Уссейн-сеита. Он повелел начинать бой именно после дождя, когда пушки русских отсырели. А ты, нуратдин, об этом даже и не думал. К шайтану такого нуратдина! Если ты сейчас же не выполнишь моего повеления, то можешь идти на все четыре стороны!
— Я уйду! — Мамич-Берды натянул на голову меховую шапку.— Но со мной уйдут тридцать тысяч луговых черемисов!
Уссейн-сеит понял: ссора зашла слишком далеко. Сказав, что ради полуживого Акпарса терять дружбу с Мамич-Берды не стоит, он посоветовал хану отказаться от своего повеления.
— Благороднейший Али-Акрам не хотел совсем отнимать у тебя Акпарса, — продолжал Уссейн-сеит. — Он подумал, что ты
410
его задушишь, а для пользы черемисского ханства надо Акпарса поднять на ноги. Вот потому-то мы и решили взять его у тебя. Лучше, пожалуй, оставить его здесь — дорогу в Кокшамары он все равно не перенесет. Только надо хорошего лекаря.
— Пусть остается Зейзет, — буркнул хан, разгадав хитрость Уссейн-сеита.
— Пусть остается, — согласился Мамич-Берды и вышел, не ожидая позволения.
