Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

—    Не могли, Ирина,—сказал Акпарс.— Садись рядом, грешить вместе будем.

—    Здравствуй, Ковяж,— Ирина присела рядом с Акпарсом.— Ты что-то плохо поправляешься.

—    Грудь болит,—тихо отвечает Ковяж.

—    А как же — у друга в гостях побывал,— смеется Топейка.

—    Хватит тебе смеяться,—Акпарс глянул строго на Топейку.

—    Я не смеюсь. Я правду говорю. Разве я его слов не помню: «Мамич—нашему народу друг».

—    Не надо, Топейка,—тихо сказал Ковяж.—Я за эти слова дорого расплатился. Но зато правду узнал. Я уже Акпарсу го­ворил: посылай меня на кровососов в любое время, жизни не по­щажу. Мне бы только поправиться.

—    К осени выздоровеешь, гляди,—ласково сказала Ирина,— скоро хлеб свежий поспеет. Он лучше всякого лекаря.

—    Я недавно в Казани был,—после некоторого молчания ска­зал Акпарс,—с князем Александром долго разговаривал. Сильно ругается воевода, и правильно ругается. Вы, говорит, больно не

любите, когда чужие люди на вашу землю приходят. Не любим, говорю. Тогда какого шайтана за порядком в своем крае не сле­дите? Татары под вашим носом, на вашей земле ханство подняли, черемисским его назвали, а что в нем черемисского? Хан—ногаец, воевода—вашего извечного врага сын. Уссейн-сеиг из Крыма при­блудный, и не поймешь кто. Если, говорит, не хотите, чтобы наши ратники вашу землю топтали—сами с Мамич-Берды разделывай­тесь. Да и, честно говоря, ратников нам царь-государь не даст — они все Астрахань воевать ушли. Я обещал воеводе порядок в на­шей земле навести. После уборки хлеба с Мамич-Берды, видно, воевать придется.

—    Я Мамичу глотку бы перегрыз!—воскликнул Ковяж.—Но как подумаю, что луговых братьев убивать придется...

—    Зачем убивать?—сказал Топейка.—Луговые черемисы сами теперь видят, что в Кокшамарах их враги сидят. Луговым только помочь надо, они сами на хана войной пойдут.

Хлеба уродились в этом году на редкость хорошие, и праздник Нового хлеба справляли вместе, а не в каждом дворе, как раньше.

Вся округа собралась на берегу Юнги. Ночью перед праздни­ком выпал дождь, и утром лес, умытый и посвежевший, благоухал всеми запахами земли.

Люди приходили на берег и слушали песню, которую пело чу­десное лето. Соткана эта песня из звона речных струй, из много­голосого щебетанья птиц, из шелеста листьев, из трелей жаворон­ков в небесах.

Каждый верил: песню лето поет для праздника жатвы. И каж­дому хотелось подпевать этой песне.

Праздник начался молением. На широком лугу стоит сноп сжатой ржи. Карт Аптулат надел широкую темную рубаху и вы­нес к снопу большую деревянную плошку—спутницу всех моле­ний. На рубахе медные пластины с изображением змей и дико­винных птиц. К карту подошли Акпарс, Топейка, Ковяж и еше несколько мужчин. Акпарс первым сорвал со снопа несколько ко­лосков, растер их ладонями, зерна бросил в плошку. Это же про­делали Ковяж и Топейка. Затем один за другим подходили люди, срывали колоски. Аптулат поднял наполненную зерном плошку, люди встали на колени. И понеслась в небеса молитва:

401

—    Кугу юмо! Взрастил ты нам хлеб, и мы благодарны тебе! Теперь выйдем мы на поле и, взявши серпы, станем жать; дай нам прибыль в снопах. Потом, когда снопы кладем мы в копны, и в копнах, боже великий и добрый, дай нам прибыль. А когда на поле во всех краях мы будем класть клади, и тогда прибыль нам дай. Юмо великий, юмо добрый! Зерна из колосьев выбивши, мы будем бросать их на ветер, и в ворохе зерен дай нам прибыль. Подобно волжским пескам пусть сыплется в наши

Марлі А кпарса

лари зерно хлеба. А когда хлеб испечем мы, неистощимую при­быль в хлебе нам дай. Пусть мы этим хлебом голодных, прихо­дящих накормивши отпустим, просить приходящих с хлебом от­пустим, одну часть зерна вперед положим, две части в запас по­ложим— в этом помоги нам. Когда с родственниками и с семь­десят семью друзьями есть и пить будем, да не истощатся наши запасы. Боже великий и добрый, прибылью хлеба обрадуй нас!

—     Прибылью хлеба обрадуй нас!!! — повторили все.

—     А теперь, богу помолившись, люди, омоем свои тела, чтобы чистыми к чистому хлебу подойти нам!

И все поднялись и направились к реке. Акпарс первым раз­делся и бросился в прохладную воду.

За излучиной слышится повизгивание—там начали омовение женщины.

В реке люди ведут себя чинно: моют сначала голову, потом руки, грудь. На берегу снова звучит молитва Аптулата, он про­сит бога, чтобы с новым хлебом дал тот людям здоровье, силу, красоту и отвагу.

Когда все оделись, началось пиршество. Развязаны узелки — и на траве появились яства: хлеб, испеченный из муки нового уро­жая с малой примесью солода, пироги с луком и мясом, творог.

Аптулат вынес на середину луга ковш с вином и, подняв его к солнцу, произнес:

—     Великая Кече ава, Мать солнца, счастья и богатства, благо­слови это вино!

Люди поднимали к небу посуду и повторяли:

—     Благослови!

—     Благослови! — произнес Акпарс вместе со всеми и вместе со всеми выпил первую чарку.

Люди пили и ели, рассевшись группами, потом ходили от од­ного круга к другому, поздравляя всех с новым урожаем. Ирину и Акпарса долго не отпускали: каждая семья считала за великую честь угостить уважаемых людей.

Акпарс пил и не хмелел. Может быть, оттого, что великой ра­достью было наполнено его сердце: ведь сегодня шел первый праздник, когда не нужно было оберегаться наезда мурзаков.

Уже зазвучали во всех концах луга песни. Где-то около реки звенят гусли и задорные девичьи голоса поют:

А в Еласах на горе Березняк зеленый,

И липняк сбегает там

Вниз с горы, по склону.

А в Еласах на лугу Девушек немало,

Женихов-парней туда Тоже набежало.

А бабы собрались в один круг, тоже поют:

Яблонька распустится —

Дева запоет,

Расцветет черемуха —

Сватов парень шлет,

Зреет рожь высокая —

Мужу благодать,

Печь горит-румянится —

Радуется мать.

Топейка подошел к Акпарсу, шепнул на ухо:

—    Люди хотят твое слово услышать. Скажи им.

Акпарс кивнул, Топейка поднялся, крикнул:

—    Слушайте! Аказ говорить будет!

Замолкли песни, тишина спустилась на луг.

—    Люди! Богатый урожай вырастили мы этим летом. И весь этот хлеб будет наш. Его не надо делить с мурзой Кучаком, как раньше. И не будем мы знать голода в зимнюю пору. Раньше мы не были дружны, каждый думал только о себе. И этот праздник мы проводили каждый на своем дворе. Сегодня мы собрались вместе, чтобы встретить праздник жатвы. Да будем всегда, как сегодня, вместе: и в радости, и в горе. И счастье не уйдет из на­ших илемов, и нам не страшны будут любые враги.

Гул одобрения прокатился в ответ.

—    Спой нам песню, Аказ! — крикнул кто-то.— Мы давно не слышали твоей игры.

—    Дайте мне гусли,—попросил Акпарс, и когда их ему по­дали, тронул струны, запел:

Я вам песню спою,

Пусть вам песня моя навек остается.

Я прошел по земле

И оставил глубокий след.

С песней моей живите,

Следуйте этой песне,

Следом моим идите,

С русокими рядом идите.

Тихий, серебристый свет месяца расплескался над рекой и ле­сом. Утихли праздничные звуки, погасли поздние огни. Люди соби­раются расходиться по домам. Только на бугре, около шатра кня­зя Акпарса потрескивает угольками маленький костерок. Охранник сидит у входа и изредка бросает в огонь сухие еловые лапки.

Сквозь полотнище шатра пробивается свет. Там сидит Ирина. Уснул Аказ, а ей что-то не спится.

За шатром послышались голоса. Ирина открыла вход в шатер. В полосе лунного света появилась голова Топейки. Он сказал:

—    Чужой человек пришел, про Янгина вести принес.

—    От Янгина?! — Акпарс проснулся сразу.— Веди сюда.

Когда Топейка выходил, Ирина шепнула:

—     Обыщи сперва. Не дай бог, с оружием.

Было заметно, что Акпарс волновался. Ирина подошла к нему, но он указал ей на занавеску. Она ушла и села на лежанку. Волне­ние мужа передалось ей, предчувствие беды сковало грудь.

Топейка ввел человека, который сразу не понравился Ирине. Огромная меховая шапка, надвинутая низко на лоб, почти совсем скрывала глаза вошедшего.

—     Пусть он уйдет,— мрачно произнес вошедший и указал на Топейку.— Дело к одному Акубею.