Исмаил Гезалов - Простор

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

ЗДЕСЬ ОТСУТСТВУЕТ КУСОК ТЕКСТА СО СТРАНИЦ 2(3) ПО 10-ю ВКЛЮЧИТЕЛЬНО

Земли непаханой — глазом не окинешь! Почва добрая, тучная! Недалеко расположен большой крепкий колхоз «Жане турмыс». На первых порах он вам по-соседски поможет. Климат там тоже здоровый. Смело можете строить на берегу озера совхозный посёлок. Горячим южным ветрам преграждают путь высокие скалы. По берегу тянется густая роща. Летом всё в цветах, голова кружится от их запаха!

Мухтаров говорил с увлечением, глаза возбуждённо блестели.

— Но озеро солёное, — сказал Соловьёв. — Где мы будем брать воду?

— Да. Это проблема. В будущем мы предполагаем провести водопровод от Иртыша. Пока же придётся бурить колодцы. Министерство обещало дать бурильное оборудование.

— Когда начинаем строительство? — спросил Соловьёв.

— Уже не терпится? — понимающе улыбнулся Мухтаров. — Завидую вам. Я бы и сам туда поехал. Хорошее это дело — начинать!

Соловьёв родился в Ленинграде, в семье рабочего-революционера. Навсегда сберёг он в памяти облик отца, погибшего в первые дни октябрьской бури: суровое, изъеденное металлической пылью лицо, рано поседевшие усы, серые упрямые глаза.

С детских лет Игнат пошёл работать и уже подростком вступил на отцовский путь — светлый путь борьбы за народное счастье. В годы гражданской войны, комсомольцем, бился с беляками, а когда рассеялся дым последних сражений, молодого бойца послали в Москву учиться. Но закончить ученье ему не пришлось: по заданию партии Соловьёв, уже коммунист, отправился в Казахстан — «раздавать земли баев бедноте». В Казахстане он застрял надолго. Борьба с байскими бандами была жестокой, и не раз жизнь Соловьёва висела на волоске. Как память о прошлых боях до сих пор хранится у него отделанная серебром и золотом сабля, на клинке которой вычеканена дарственная надпись: «И. Ф. Соловьёву от казахских большевиков».

Здесь, в Казахстане, он заочно окончил сельскохозяйственный институт и женился на молодой учительнице из Павлодара. Вскоре родился первенец Вадим, и потекла семейная жизнь в дружбе, труде и счастье. Соловьёв работал агрономом в зерносовхозе, Наталья Николаевна учила совхозных ребятишек, сын учился.

Перед самой войной Вадима проводили в Ленинград: он поступил в артиллерийскую спецшколу. К тому времени в семье Соловьёва появилась дочка Ксения.

Война, обрушившаяся на нашу Родину, заставила Соловьёва взяться за оружие. Сначала он сражался под Москвой, потом попал в родной Ленинград, защищая город, в котором провёл детство, город, где пролилась кровь его отца. Здесь он надеялся разыскать сына, от которого не было никаких вестей. Но после долгих поисков Соловьёв узнал, что сын его убит.

Окончилась война, гвардии капитан Соловьёв вернулся в Казахстан, в край, который стал его второй родиной. Долгожданное свиданье с женой было и радостным и печальным: оба они ни на минуту не забывали о сыне. Наталья Николаевна за годы войны постарела, в волосах появились серебряные пряди, вокруг глаз — лучики ранних морщин.

А дочка Ксения выросла, училась в школе. Потеряв сына, мать и о?ец всю любовь перенесли на дочь.

Постепенно жизнь вошла в обычную трудовую колею. Страна залечивала нанесённые ей вражеским нашествием раны, заживали раны и в сердцах человеческих.

Соловьёв по-прежнему работал агрономом, работал, не жалея сил, словно навёрстывая время, отнятое войной. Наталья Николаевна преподавала. Ксения, окончив десятилетку, уехала в Ленинград, сдала экзамены в строительный институт. Тяжело было Соловьёвым расставаться с дочерью, но уж очень хотелось, чтобы училась она в городе, который после гибели сына стал ещё роднёй и дороже. К тому же не могли они не считаться с желанием дочери, которую ещё в школе одолела упрямая мечта — сделаться строителем, возводить города.

В 1953 году Соловьёва неожиданно перевели на работу в трест совхозов.

И Соловьёв затосковал.

Он, пожалуй, не выдержал бы и взбунтовался, если б не увещевания жены, которой пришлась по душе новая работа мужа.

— Ты уж не молод, Игнат, — говорила она ласково. — Это в молодости хорошо носиться по полям и до хрипоты спорить с директорами и бригадирами. А тебе теперь нужен покой. Устали мы, Игнаша, и постарели…

— На пенсию уходить не собираюсь, — сдерживая раздражение, протестовал Игнат Фёдорович. — А от этой бумажной работы устаю больше, чем от прежней!

— Подумай о Ксении, Игнат, — не отступала жена, — сам знаешь: работать она может только в городе.

Соловьёв не мог согласиться с женой, но и огорчать её не хотелось. В нём соединялись горячность и хладнокровие, нетерпеливость и умение взять себя в руки. Работа в тресте претила ему, но он смирял свой гнев и до поры до времени терпел.

И в ту пору, когда терпение его готово было иссякнуть, сама жизнь пришла на выручку.

Одно его беспокоило: как отнесётся к этой перемене Наталья Николаевна.

Когда Соловьёв возвращался домой, был уже холодный вьюжный вечер. Сильный порыв ветра чуть не сбил с ног. «Да, брат, богатырём тебя не назовёшь», — невесело подумал Игнат Фёдорович и, упрямо нагнув голову, решительно двинулся навстречу ветру.

Наталья Николаевна проверяла ученические тетради. Игнат Фёдорович, не раздеваясь, подошёл к жене, поцеловал её седеющую голову, заглянул через плечо в тетрадь, на которую падал свет настольной лампы.

— С ошибками воюешь?

Проставив на полях красным карандашом резкую птичку, Наталья Николаевна обернулась.

— Что так поздно, Игнат?.. Раздевайся, сейчас поужинаем. Ты, верно, голоден как волк!..

— Да нет, есть почти не хочется.

Наталья Николаевна зажгла люстру. Соловьёв всё ещё стоял возле письменного стола, в расстёгнутом пальто, в шапке, и задумчиво смотрел на жену. Волосы её золотились в электрическом свете, а лицо было утомлённое, и вокруг синих, до сих пор не выцветших глаз лучились предательские морщинки.

— Да что ты стоишь, как памятник! — забеспокоилась Наталья Николаевна. — Где ты был?

Соловьёв неторопливо снял пальто, положил его на валик дивана, сел и указал жене на место рядом с собой:

— Сядь, Наташа. Нам надо поговорить.

— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросила Наталья Николаевна.

— Не волнуйся, выслушай меня спокойно. Видишь ли, я получил новое назначение, и оно мне весьма по душе… Мне хочется, чтобы и ты радовалась вместе со мной.

— Тебя повысили в должности?

— Ну, за этим я никогда не гнался! — рассмеялся Соловьёв и, снова став серьёзным, сказал: — Сегодня меня вызывал Мухтаров. Меня назначают директором нового совхоза… которого, правда, пока ещё нет.

— Ну вот! Я так и знала!

— Что ты знала, старушка?..

— Знала, что этим кончится. Тебе ведь на месте не сидится! Ты думаешь, я не видела, как рвался ты из треста? А чем там плохо?

— Ты не сердись, Наташа. Ведь не сам же я просил Мухтарова послать меня в совхоз.

— Но ты сразу согласился на его предложение. Ведь угадала?

— Нет, Наташа… Не сразу.

Они замолкли, думая каждый о своём; потом Наталья Николаевна сказала с горьким упрёком:

— Ты не думаешь ни обо мне, ни о Ксении.

— В совхозе мы первым делом выстроим школу, — пообещал Соловьёв. — Найдётся у нас дело и для Ксении. Совхозам тоже нужны архитекторы.

Наталья Николаевна медленно покачала головой:

— Нет, Игнат. Не о том мечтала Ксения. В совхозе ей не развернуться. Я мать и хочу для неё самого большого, самого лучшего!..

— Ты просто не представляешь, какими будут наши совхозы! — горячо возразил Игнат Фёдорович. — Мы создадим в степи настоящий город, чистый, светлый, зелёный! Агрогород! Это совершенно новая проблема для наших архитекторов.

— Когда это ещё будет, Игнат!

— О будущем Ксении тоже говорить рановато. Когда ещё она станет архитектором! Но о себе ты не думаешь! Эта работа подорвёт твои силы, которые уж и так на исходе. Тебе отдохнуть нужно.

Игнат Фёдорович безнадёжно махнул рукой, но жена упрямо продолжала:

— Нет, ты выслушай меня! У нас и так было вдоволь трудностей! Сколько ты воевал — ив гражданскую, и в годы пятилеток, и в последнюю войну. Когда же мы, наконец, заживём по-человечески!..

— Так… — горько усмехнулся Соловьёв. — Выходит, всё это время мы не жили?

— Я этого не сказала, Игнат! Мы хорошо жили, молодо, по-боевому! Но у каждого возраста свои законы.

— Перестань, Наталья! Ты об одном забыла: о том, что я коммунист!

Но Наталью Николаевну уже трудно было остановить.

— Ты давно оплатил свой долг перед партией! — сказала она запальчиво. — И партия не обидится на тебя, если ты на склоне жизни выберешь работу по силам.