Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий
— Это нечестно, Игорь… — прошу, потому что хочу этого так сильно, как будто раньше вообще никогда и не знала, что такое испытывать желания. — Покажи мне. Я должна знать.
— Еще нет… — выдавил он сквозь зубы.
— Сейчас… пожалуйста, — взмолилась, не стыдясь того, как это звучит.
— Сама не знаешь, о чем просишь…
Он открыл глаза медленно, словно поднимал толстенный покров брони над своей душой, и когда наши взгляды столкнулись, я буквально задохнулась от дикой смеси чувств. Страха, уязвимости, желания, тоски, безумной потребности в тепле и полной обреченности от того, что назад уже и правда не повернуть никогда. Как будто отныне и навсегда больше невозможно дышать тем же воздухом, что раньше. Словно он стал смертельно ядовитым без флюидов именно этого человека напротив. Если лишишься его — умрешь. Все. Точка. И это не его эмоции. И не мои. Они наши. Единые. Общие. В той самой высочайшей степени, в какой только могут быть.
Я важна для него… как никто и ничто в этом мире. Я нужна ему больше самого мира. Я и есть его мир. А он для меня? Он для меня так же? Это не озарение — настоящий взрыв мозга. Реакция, у которой нет обратного хода. Необратимая, фатальная и настолько мощная, что на мгновение замерзает все вокруг, даже время. И от этого жесточайшая паника ударяет в меня. Рванувшись, я тщетно пытаюсь разорвать контакт, остановить это, хоть и прекрасно осознаю, что это невозможно. Причем стало невозможным не прямо сейчас, а, возможно, было всегда. Но я еще не готова утонуть совсем, смешаться с ним без шанса на разделение.
Но теперь Рамзин не позволяет мне даже попытаться ускользнуть. Обхватывает моё лицо, фиксируя почти болезненно, и не отпускает взгляд, удерживает его своим горящим так, что закрыть глаза просто невозможно.
— Нет… теперь нет, Яна, — рычит он у самых моих губ. — Теперь ты знаешь… Знаешь, что можешь ранить меня с легкостью, можешь уничтожить… Можешь заставить невыносимо страдать. Можешь вынудить сделать все, что угодно… Кроме одного — отпустить тебя. Потому что это ты меня ни за что никогда не отпустишь.
— Нет! — я тщетно пытаюсь трясти головой в его захвате.
Не хочу этого признавать. Этого просто не может быть. Это всегда был он. Он меня преследовал. Он меня удерживал и не хотел отпускать. Я лишь смиряюсь с неизбежности нашей губительной тяги к друг другу.
И тут понимаю с поразительной ясностью, что все еще вцепляюсь в его волосы до онемения в пальцах. Я его держу! Держу так сильно, как будто он мой единственный шанс на выживание.
— Не хочу этого, — шепчу в отчаянии и, вырвавшись из его захвата, сама целую его. — Не хочу хотеть всего этого… — его губы еще упрямо сжатые, и мои соскальзывают на его немного колючую щеку. — Не хочу так невыносимо хотеть тебя! Не желаю в тебе нуждаться.
Рамзин обхватывает меня за талию руками и прижимает к себе, все еще только позволяя целовать жесткую линию его челюсти и скулы, но уже выдавая себя, вздрагивая от каждого касания моих губ.
— Если бы ты знала, как я не хотел всего этого безумия с тобой, — усмехается он и выдыхает резкий стон, когда я добираюсь до его шеи. — Но с этим ничего не поделать.
— Это все голая физиология… Или какая-то ваша мистическая драконья хрень! — Кому я это говорю? Кого убедить стараюсь? — Я не верю во всю эту чушь с судьбой.
Я трусь о его судорожно дергающееся горло лицом, целую и прикусываю кожу, желая снова услышать этот низкий голодный мужской стон. Руки, окончательно распоясавшись, нахально устремляются на юг, моментально добираясь до пояса его штанов. Ни секунды не сомневаясь, обхватываю его член через плотную ткань и сжимаю, кайфуя от его жесткости и тяжелой пульсации. Торжествую, получая в ответ сдавленный хрип, превращающийся в такой желанный стон яростного рамзинского нетерпения. Его объятия становятся стальным обручем, одна рука так знакомо захватывает мои волосы, подставляя под его карающий за дерзость рот. Да, вот от такого него я пьянею и улетаю. Таким я его вожделею каждой клеткой и такому хочу сдаваться раз за разом.
Но Игорь властно отстраняет меня от себя, хотя я и вижу, как тяжело вздымается его грудь и жестко сжаты челюсти, будто он борется с желанием вцепиться в мою плоть, оставляя следы своего обладания повсюду.
— Посмотри на меня, — огрубевшим голосом хрипит он. — Чем это бы ни было изначально… сейчас перед тобой только я. И хочу я тебя, Яна. Я. Даже если это чертова голая физиология, она только моя. Никакой гребаной мистики. Только ты и я.
Рамзин алчно блуждает по моему телу взглядом, продолжая удерживать меня за плечи. Смотрит, не пропуская ни одного изгиба, бесстыдно исследуя и имея меня глазами так, как умеет только он. Так, что я начинаю задыхаться от этого визуального контакта, как от полноценной ласки. Задерживается на моей отяжелевшей груди, и от этого мои соски съеживаются и ноют, умоляя о возвращении его рта. Но Рамзин продолжает свой зрительный вояж дальше, и я ощущаю жар, который скатывает вниз, следуя за направлением его взгляда. В этот момент осознаю, что сижу уже совершенно голая с широко раздвинутыми ногами перед ним, и он может прекрасно видеть, что творит со мной его близость. Рамзин буквально прирастает глазами к моим уже совершенно мокрым складкам, будто их вид просто завораживает его. Он не скрываясь с шумом втягивает воздух, и его губы искажаются в голодной усмешке. Как у хищника, который знает, что его добыче уже никуда не деться. Все, что он видит, уже его, и он может себе позволить посмаковать момент предвкушения. А меня обливает таким жаром от этого столь знакомого мне по прошлому его выражения лица и противоречивого чувства, когда ты и точно знаешь, что жертва зверя, но при этом и единственное, что он видит и желает в мире, и он от тебя зависим гораздо больше, чем ты от него.
Но прямо сейчас я не согласна мириться с ожиданием и поэтому пытаюсь сдвинуть ноги, лишая Рамзина желанного зрелища. Потому что теперь я знаю, как спровоцировать моего хищника. И хочу это делать не случайно, как раньше, а совершенно намеренно. Рамзин совсем по-дикому сверкает на меня глазами и, резко наклонившись, подхватывает мои ноги и пристраивает на своих плечах. Обхватывает бедра и втискивается между ними, вынуждая снова раздвинуть до предела. Моя задница оказывается на самом краешке
