Поврежденные товары - Л. Дж. Шэн
“Я... Лев, я...” - Хриплю я.
“Ты справляешься с этим, вот кто ты есть. Помощь уже в пути. А теперь напомни мне, в каком году женщинам разрешили начать танцевать балет?”
1681. Он пытается отвлечь меня, и я ценю это, но мой рот слишком отяжелел, чтобы отвечать.
“Голубка?” Его голос - колыбельная, окутывающая меня, как шерстяное одеяло. “Ты там?”
Мои веки опускаются, тьма поглощает меня. Смерть холодна, тиха и прекрасна, и она так близко, что я чувствую ее дыхание на своей коже. Первая мысль, которая приходит мне в голову, - это насколько я эгоистична из-за того, что заставила его пройти через это, услышать, как я умираю, после всего, через что он прошел.
“Ответь мне, Бейли!” Я слышу звон бьющегося стекла, за которым следует череда проклятий. Испуганный голос "какого черта" на заднем плане. Это мужчина, и я не знаю, почему я испытываю такое облегчение, видя, что вот-вот умру, но, по крайней мере, у Льва есть друг, который позаботится о нем.
Я слышу, как Лев уходит с вечеринки, отмахиваясь от просьб сыграть пончика на струнах. “Просто подожди”, - отчаянно повторяет он мне на ухо. “ Они будут там с минуты на минуту, Голубка. Держись крепче ради меня, ладно?
“Лев...” Я задыхаюсь. “Приехать? Сюда? На новенький?” Невнятно произношу я.
“Да”, - отвечает он, не сбиваясь с ритма. “Я уже в пути. Ты просто продолжай ждать, хорошо?”
Пена покрывает заднюю стенку моего горла, слезы мешают мне видеть. Я сжимаю свой браслет. Черная рваная нитка с серебряной горлицей. У Льва есть такая же, которую он никогда не снимает.
Неудивительно, что твое имя на иврите означает "сердце", хочу я сказать ему. Ты схватил мое зубами и проглотил целиком.
-Как выглядит небо, Голубка? Я слышу, как хлопает дверца его машины.
Последние слова, которые я могу произнести перед тем, как выйти из системы, - “Облачно…, возможен дождь”.
ГЛАВА 2
Бейли
Три дня спустя
Моя щека прижата к прохладному окну папиного Range Rover. Я смотрю, как калифорнийская весна расцветает зеленью, желтизной и голубизной. Перелет из аэропорта Кеннеди в Линдберг Филд прошел так тихо, что нас троих можно было легко принять за незнакомцев. Несколько слов, которыми мы обменялись, были пустее моего желудка.
Мама: Не хочешь пообедать, милый?
Я: Нет, спасибо.
Мама: Ты уже несколько дней толком не ела.
Я: Я не голоден.
Папа: Ты уверена в этом, Бейлс? Мама купила тебе суши в аэропорту. Мы знаем, что ты ненавидишь еду в самолетах.
Я: Дело не в еде, а в окружающей среде. Влажность и давление в кабине на высоте тридцати тысяч футов меняют наше восприятие вкуса и запаха.
Папа: Понял, Эйнштейн.
Я: Пастерски.
Папа: Что?
Я: “Понял, Пастерски”. В честь Сабрины Гонсалес Пастерски. Гениальная женщина-физик. Как, по-вашему, мы сможем разрушить стены патриархата, если каждая заметная фигура в сфере культуры - мужчина?
Папа: О, Кей. По крайней мере, ты снова говоришь как Олд Бейли.
Мама: Как сейчас с болью, Бейли?
Я: Лучше, спасибо.
Я не думаю, что боль от переломов и травм спины на самом деле прошла. Она просто притупилась из-за всего остального, что произошло за последние три дня. После моего звонка Льву произошло несколько событий. Кто-то взломал дверь моего общежития и засунул Наркан мне в ноздрю. Я пришел в себя, а потом меня начало рвать повсюду — на пол, стены, ковры, называйте что угодно. Они положили меня на каталку и отвезли в больницу Маунт Синай. Студенческий зал был битком набит любопытствующими. Они подсоединили меня к аппаратам. Проткнули мне вены иглами. Провели тонну тестов. Прочистил мне желудок.
Мама и папа пришли туда посреди ночи, похожие на привидения. Первые несколько часов я притворялась, что сплю, просто чтобы не смотреть им в лицо. Унижение даже не начало прикрывать это. Передозировка - это такая неприятность, которую даже Дарья не приносила к ним на порог. Проблема с наркотиками - это то, что случается с детьми других людей. Дети, которые не растут в испанских колониях площадью в полтора акра с двумя бассейнами, таймшером в Хэмптоне и ежемесячными посещениями магазинов в Женеве.
К тому времени, как наступило утро, я неохотно открыла глаза.
Когда они засыпали меня вопросами, я солгал. Я мог бы по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я лгал за всю свою жизнь — честность не составляет труда, когда ты никогда не делаешь того, чего стыдишься. Но я понял, что это уже не так. Теперь у меня действительно был секрет — я все время жаждал снотворных и обезболивающих. Зависел от них, чтобы справиться с ежедневными тревогами и травмами. Так начался мой роман с нечестностью. По правде говоря, роман - это еще мягко сказано.
Бейли Фоллоухилл и Нечестность сейчас состоят в устойчивых, всепоглощающих отношениях.
Я сказал родителям, что это разовый случай. В первый раз я купил обезболивающее.
“Я думал, что покупаю сверхмощный Мотрин, а не Викодин с примесью фентанила!” Я серьезно объяснила, пытаясь выглядеть такой же шокированной, как и они. - Ты же знаешь, я бы никогда не сделала глупости, мам.
Она посмотрела на меня взглядом, который говорил: "Ты лучше этого". Но, честно говоря, прямо сейчас? Я не уверен, что это так.
И вот мы здесь, три дня спустя. Возвращаемся в мой родной город Тодос-Сантос. Мой второй семестр был сокращен, и мама сказала мне, что правление собирается пересмотреть мое зачисление и дать нам ответ к концу учебного года. Посмотрим, смогу ли я пересдать свой физический тест.
Миллион мыслей в истерике проносятся в моей голове, руки размахивают, натыкаясь друг на друга. Что, если они не примут меня обратно? Что будет с моей провальной оценкой? И все занятия, которые я пропущу? Как я должен смотреть в глаза людям, которые видели, как меня вывозили на каталке, с остатками моего рамена и желудочной кислотой, стекающей по подбородку? Дарья знает? А дядя Дин знает? А что насчет Найта? Вишес, Милли и Вон?
Одно могу сказать точно — Катя знает и оказалась хорошим другом, судя по сообщениям, которые она оставляла на моем телефоне.
Катя: Я не могу поверить, что ты сделал это в нашей КОМНАТЕ.
Катя: К твоему СВЕДЕНИЮ, тебя вырвало прямо на мою одежду. Например, мне нужно
