Мятежный - Л. Дж. Шэн
Когда папа умер, мне казалось, что мама испытала облегчение. Он умер самым глупым из всех возможных способов – упал и сломал шею. Ступеньки, ведущие в здание, где располагался его офис, были мокрыми. В последний день его жизни я сказала маме, что мне нужна новая обувь, и в ответ она сказала:
– У нас нет денег. У твоего отца появилась новая семья. Вторая. Возможно, к ним и уходит весь доход.
Я повернулась к папе и посмотрела на его растерянное выражение лица.
– Это правда?
Он не стал отрицать.
Затем очень спокойным тоном, который я позаимствовала у матери, произнесла:
– Я тебя ненавижу. Больше никогда не хочу тебя видеть.
Я до сих пор помнила тот момент, он стал моей печатью Каина[37].
Я не знала, когда именно Пэм познакомилась с Дарреном, но я хорошо запомнила момент, когда она впервые мне о нем рассказала. Это было больше похоже на объявление о королевской свадьбе. Пэм призналась, что влюбилась в мужчину и что он замечательный и заботливый. Она была уверена, что я тоже его полюблю.
Мы переехали в особняк Моргансена спустя четыре месяца после смерти отца, в тот же день, когда Пэм и Даррен поженились в мэрии Тодос-Сантоса. О моем отчиме мало что можно рассказать. Все, что он делал, он делал робко и аккуратно. Он казался безобидным и часто удивленно округлял глаза, когда с ним заводили разговор, как будто он сам не мог поверить, что достоин внимания. Я могла легко понять, почему он влюбился в Пэм. Она – актриса, которая прекрасно умела изображать нужные эмоции.
Она помогала ему чувствовать себя влиятельным и важным.
Даррен очень быстро и основательно принял на себя роль отца. Когда он узнал, что я люблю читать, то организовал целую библиотеку в своей гостиной. Он часто выбирался со мной на спонтанный шопинг и держал меня за руку.
– Хочешь это, Джешши?
Сначала меня раздражала его шепелявость. Потом она даже начала мне нравиться.
Я кивала.
– Тогда оно твое.
Он активно пытался вовлечь меня в разговор каждый раз, когда мы садились за обеденный стол. Когда я озвучивала свое желание навестить могилу отца и Пэм закатывала глаза, Даррен всегда оказывался рядом, чтобы сказать, что это прекрасная идея. Он даже покупал мне «КитКат», который я оставляла на надгробии отца, в память о всех тех батончиках, что мы делили каждое утро на остановке, пока ждали автобусы – в школу и на работу.
– Две тебе, две мне.
– Но ты ведь больше меня, папа.
– А ты еще только растешь. Запомни: само путешествие всегда лучше, чем пункт назначения.
В какой-то степени я была счастлива. Да и как не испытывать счастье, когда ты переезжаешь из двухкомнатной квартиры в Анахайме в роскошный особняк Тодос-Сантоса и в придачу получаешь обновленный гардероб и нового папу, который очень старается заполнить дыры, которые остались после твоего настоящего отца? Даррен не виноват в том, что нас искусственно внедрили в жизнь друг друга. И определенно он не виноват в том, что я скучала по своему настоящему папе так, будто он был одним из моих внутренних органов, без которого мой организм не мог нормально функционировать.
У Даррена имелся лишь один недостаток. Всего один. И, прожив столько лет с отцом, мы уже настолько к этому привыкли, что этот недостаток слился с нашей жизнью, подобно уродливой мебели, которая досталась в наследство от любимого умершего человека.
Временами он возвращался из деловых поездок в ярости. Но он, как и папа, всегда старался оградить нас от своего гнева. В первый раз, когда он ворвался в дом мрачнее тучи, мне стало страшно. Но Даррен отправился прямиком в свой домашний кабинет и не выходил оттуда пару дней. Это было, мягко говоря, странно, но уже не так ужасало. Когда он наконец покинул свой офис, он снова казался спокойным, безмятежным и вежливым.
– Мне жаль, что я шорвалша. Я обнаружил, что вложил большие деньги в отель, который не будет доштроен еще ближайшие дешать лет. Мое поведение было неправильным, такого больше не повторитша, – оправдывался он, поправляя свой смятый галстук.
Только это происходило снова. И снова. И, черт возьми, снова. Я старалась отгородиться от этого. Не то чтобы его поведение как-то отражалось на мне или маме. Иногда я слышала, как он кричал на кого-то по телефону – без шепелявости, будто момент, когда он терял свой рассудок, влиял и на его манеры поведения, – но с нами он всегда разговаривал спокойно. Однажды, на следующий день после очередной вспышки гнева, к нам зашел мужчина. Дедушка в возрасте, похожий на юриста, в брюках с высоким поясом. Я наблюдала за ними из окна спальни. Даррен чуть не ударил его прямо в лицо.
Мой отчим облажался лишь однажды, но этого хватило, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову и переписать страницы моей истории и моего будущего. Мне по-настоящему нравилось проводить время в рабочем кабинете Даррена. Я знала, что мне запрещено туда заходить и пользоваться его вещами, но я не всегда могла удержаться. В его кабинете стояли три ноутбука, и там же располагалась библиотека, состоящая из тысячи книг, большинство из которых ни разу даже не открывали.
– Выглядит хорошо, не так ли? – хвастался как-то раз Даррен. – Дижайнеры интерьера приложили ушилия, чтобы шкупить коллекцию клашшики.
Его кабинет напоминал темную пещеру, где я могла побыть наедине со своими мыслями, словами и с творчеством Пушкина.
Однажды, когда он вернулся из поездки в Гондурас, я находилась в его офисе. Лежа на темно-зеленой бархатной кушетке, с книгой Джейн Остин на груди, я спала. Шел уже четвертый час ночи.
Даррен ворвался в кабинет, захлопнув за собой дверь. Я тут же проснулась и увидела, что он держит в руке бутылку. Он никогда не брался за алкоголь. Водка. Я сразу узнала запах напитка, потому что он напоминал мне об отце. Я вернула книгу на место, поставив ее на полку над моей головой, и заправила волосы за ухо.
Даррен обернулся и заметил меня.
– Привет, Джесси.
Он не шепелявил, и я забеспокоилась. Это был признак того, что передо мной стоял Даррен, которого я совершенно не знала. Даррен, который необязательно хотел быть моим отцом.
Он запер дверь.
Я моргнула, и мне показалось, что мои глаза превратились в объектив камеры, которая сделала снимок его спины, запомнила текущий момент и отправила его в каталог мозга, как бортовой самописец.
Запомни этот кадр, Джесси.
Я не могла проглотить
