Белые лилии - Саманта Кристи
То, что я вижу перед собой, вызывает только жалость. Девушки на грани анорексии с искусственными животами, прицепленными под обтягивающими платьями. Их груди, увеличенные хирургическим путем, вываливаются из так называемой одежды для беременных, плотно облегающей их тощие тела.
Если настоящие беременные женщины решат, что они должны выглядеть так же, то мне жаль их детей, потому что они, наверное, умрут от голода, даже не успев родиться.
– Привет, Гриффин! – в унисон произносят три модели, проходя мимо.
Я киваю в знак приветствия:
– Добрый день, девушки!
Я слышу, как одна из них шепчет что-то про то, что у меня умерла жена, и они уходят, бросая на меня грустные взгляды.
Когда мы прерываемся на обед, Кэти Филдс – одна из многообещающих фотомоделей этого года – садится в режиссерское кресло рядом со мной. Она жует мини-морковку, виноград и кусочек какого-то неизвестного мне фрукта – все вместе они едва заполняют ее десертную тарелочку.
– Я слышала, что случилось с твоей женой. Мне очень жаль, – говорит она.
Я откусываю от своего сэндвича с индейкой и, даже не проглотив, бормочу с набитым ртом:
– Спасибо.
– Я рада, что ты вернулся к работе. Все эти остальные фотографы просто ужасны.
– И почему же? – спрашиваю я.
Она дотрагивается до моего колена.
– Ну, просто они – не ты, Гриффин. Вот почему.
Какой глубокомысленный ответ. Я снова откусываю сэндвич, чтобы не вступать с ней в беседу.
Она протягивает руку и накрывает мою ладонь. Потом тянет мою руку к своему фальшивому животу.
– Хочешь потрогать моего ребеночка? – хихикает она.
Я отдергиваю руку, прежде чем она успевает положить ее на подушку, спрятанную у нее под одеждой. Она скептически смотрит на меня. Готов поспорить, не многие мужчины откажутся от возможности потрогать красивую фотомодель. Может, я вообще первый. Я качаю головой:
– Нет, спасибо, Кэти. У меня дома то же самое, но по-настоящему.
Она хмурит свои идеально выщипанные брови:
– Э-э-э… Я думала, твоя жена умерла.
– Да, – говорю я. – Но у меня все равно будет ребенок. Это долгая история.
Кэти недоуменно смотрит на меня, но я не успеваю ей ничего объяснить, потому что девушек приглашают подправить макияж. Кэти передает мне тарелочку с остатками своего обеда – почти не тронутого.
– Мне пора. Ну что ж, удачи, Гриффин.
Следующие три часа я думаю только о том, как бы побыстрее вернуться домой. В дом, где я живу вместе со Скайлар. В дом, который, я надеюсь, станет местом, где мы вдвоем будем растить Эрона.
Но когда я туда возвращаюсь, я жалею, что не остался на работе.
Еще не зайдя на кухню, я уже слышу его голос. Мистер Еда. Со дня их последнего свидания прошла целая неделя. Целая неделя обмена взглядами, нечаянных прикосновений и оптимистичных разговоров. Целая неделя без Джона. Я даже подумал, что, может, он уже сошел со сцены, хотя и не спрашивал об этом Скайлар напрямую.
Он замечает, что я иду к ним. Готов поклясться, что он уже собирался уходить, но, заметив меня, он поворачивается и целует Скайлар. В губы. Это не страстный поцелуй. Без языка. Это поцелуй, единственная цель которого – поставить на место вашего покорного слугу.
Потом он гладит ее живот, и я чуть не сбиваю сукиного сына с ног. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не накинуться на него, не вспороть ему брюхо и не размазать внутренности по стене в качестве абстрактной живописи. Скайлар замечает мою реакцию и быстро провожает Джона до двери – а он следует за ней, как выдрессированный щенок.
– Мне нужно закончить еще несколько дел, но я заеду за тобой в шесть, – Джон явно обращается к Скайлар, но его глаза прожигают меня. Он вызывает меня на дуэль. На дуэль, в которой я твердо намерен победить.
У Скайлар на кухне звонит телефон. Она говорит Джону, что он может просто захлопнуть дверь, и идет отвечать.
– Я его провожу, – говорю я.
Скайлар широко раскрывает глаза, предупреждающе качает головой и берет трубку.
Я хлопаю Джона по спине. Это не дружеское похлопывание. И даже не сердечное. Это похлопывание, которое говорит: «Если ты еще раз дотронешься до моего ребенка, я тебя убью ко всем чертям!»
Я молча провожаю его до порога, открываю дверь и выпускаю его, сверля взглядом. Я не произношу ни слова, но я на сто процентов уверен, что совершенно ясно донес до него свои чувства.
Джон переступает через порог, потом оборачивается и фальшиво произносит:
– Скайлар – уже большая девочка, Гриффин. Она сама способна принимать решения. Ты, может, теперь и живешь тут, но это не дает тебе права контролировать ни ее, ни ее ребенка.
Я наклоняюсь поближе к его лицу.
– Если тебе дорого твое смазливое личико с жемчужно-белыми зубами, то никогда больше не говори мне ничего про моего ребенка, – и захлопываю дверь. В боковое окно я вижу, как Джон разворачивается и спускается по ступенькам, качая головой.
– Что это было?
Я оборачиваюсь и вижу, что Скайлар стоит подбоченясь и ждет объяснений.
Я с невинным видом пожимаю плечами.
– Просто проводил Джона.
– Что ты ему сказал про ребенка?
– Просто посоветовал ему не говорить со мной об этом.
Скайлар приподнимает брови.
– Посоветовал?
– Кажется, еще я добавил, что в противном случае испорчу ему лицо.
– Гриффин! – ахает она. – Ты не можешь угрожать всем мужчинам, с которыми я встречаюсь! Это нечестно! У тебя нет на это права. У тебя был шанс. И ты сделал свой выбор.
– Нет, не сделал! – Я поглаживаю трехдневную щетину на лице. – Черт побери, Скайлар! Я выбираю тебя. Тебя и Эрона.
– Я так не могу, Гриффин. Ты не можешь просто исчезнуть, а потом вернуться и ожидать, что я впущу тебя в свою жизнь, словно ничего не случилось.
– Ты возмущена, что мне нужно было время, чтобы погоревать о смерти жены? – Я знаю, что это подлый удар, но я отчаянно ищу хоть какую-нибудь зацепку.
Скайлар хватается за голову.
– Ну конечно, нет! – кричит она, глядя на урну с прахом. – Но ты мог бы позвонить. Мог написать письмо или эсэмэс. Мог не оставлять ту ужасную записку. – Она ходит взад и вперед по гостиной. – Два месяца, Гриффин! Два месяца я думала, что я – самая большая ошибка в твоей жизни, а теперь ты хочешь, чтобы я просто забыла об этом?
– Прости, Скайлар. Сколько раз я должен это повторить?
