Так далеко - Сильвия Дэй
– Хорошо. Перезвони Алии, как только узнаешь больше. И внимательно просматривай свои сообщения и электронную почту.
– Спасибо, Эми. – Мой голос дрожит от искренности. – Большое тебе спасибо.
– Не за что.
Отключив связь, я сердито смотрю на Рохелио.
– Вопрос о том, чтобы отправить Дариуса в тюрьму, даже не рассматривается.
– Не тебе решать, когда дело касается Эми, – категорично заявляет он. – Или соседа. А теперь звони доктору Гольдштейну.
Я сажусь, чувствуя легкое головокружение. Разговор с Джозефом Гольдштейном еще больше выматывает меня. Во время разговора приходит видеозапись Сюзанны, и я пересылаю ее доктору. Мы смотрим ее вместе, и я изо всех сил стараюсь не терять самообладания. Мне больно видеть своего сына таким… неуравновешенным. Я с трудом его узнаю, и у меня сердце разрывается, когда я вижу, как сильно он нуждался в моей помощи, пока я была слишком сосредоточена на «Бахаран-фарма». И на себе.
Закончив разговор, я чувствую себя опустошенной. Подняться на ноги – это усилие, все мое тело словно отяжелело, но я справляюсь. Я всегда каким-то образом нахожу способ справиться.
– Эй. – Рохелио хватает меня за руку и притягивает к себе, заключая в крепкие объятия.
Это уже перебор.
Я плачу, потом разражаюсь рыданиями. Рохелио крепче прижимает меня, нежно покачивая. Он достаточно умен, чтобы ничего не говорить, и достаточно добр, чтобы быть терпеливым. Я давно поняла, что источник слез бесконечен, но все равно, кажется, прошла целая вечность, прежде чем мои слезы закончились. Рыдания перешли в икоту, а затем наконец в прерывистое дыхание.
Я отстраняюсь, вытирая лицо.
– Я безумно устала. – Тяжело вздыхаю. – Но мне нужно идти. Я не могу позволить Кейну разбираться с этим в одиночку.
– Хочешь, я пойду с тобой? – предлагает он.
– Да, но нет. – Мне удается улыбнуться, когда он выдавливает из себя смешок. – Нам нужно собрать всю информацию для Гольдштейна. Если ты сможешь найти соседа, это очень помогло бы. Нужно с ним связаться, по крайней мере покрыть его медицинские расходы и по возможности предотвратить судебный процесс. Должен быть способ договориться с ним об урегулировании.
– Я его найду. – Я киваю, зная, что он может. – По дороге я позвоню Рамину и узнаю, что мы можем сделать, придерживаясь рамок закона. Мне придется рассказать ему о том, что происходит. Как мне это сделать?
– Ты – крепкий орешек. Ты можешь все. – Я смотрю на него и чувствую признательность за все, что он сделал для меня за последние несколько недель. – И почему тебе не на двадцать лет больше?
Он подмигивает.
– Ты мне льстишь.
Я отмахиваюсь, когда он направляется к двери:
– Самоуверенный ублюдок.
Мне требуется несколько минут, чтобы умыться и снова нанести макияж. За это время я укрепляю свою решимость. Я совершала ошибки, чтобы достигнуть того, что имею сейчас, но я могу их исправить. Моя разрушенная семья была постоянным источником беспокойства. Пришло время воссоединить ее, залечить все раны, которые ослабляют нас, чтобы мы могли продолжить строить нашу империю. Возможно, будущее будет выглядеть не так, как я всегда надеялась и представляла – мне просто придется с этим смириться.
Если я чему-то и научилась за прошедший день, так это тому, что план не обязательно должен быть выполнен именно так, как я хочу, лишь бы желаемый результат был достигнут.
Выйдя из ванной комнаты в свой кабинет, я пользуюсь моментом, чтобы осмотреться. Столько элементов декора было тщательно подобрано для достижения оптимального эффекта. Мне нужно выглядеть сильной, успешной, влиятельной, властной…
Жаль, что я не уделяла столь же пристальное внимание благополучию своих взрослых детей.
32
Алия
Несмотря на утренние пробки, дорога до пентхауса не занимает много времени. Поездка в лифте кажется более долгой. Выйдя в вестибюль, я вижу двух охранников, которые кивают мне в знак приветствия, но Витте не появляется в дверях, как обычно. Это сразу же настораживает. Что-то не так. Что-то случилось. Кругом звенящая тишина, и жутковатая атмосфера усиливается, когда я вхожу в гостиную.
Пентхаус с его насыщенной темной энергией напоминает гробницу. В то время как за окнами ярко светит солнце, внутри царят полумрак и прохлада. Я чувствую озноб и слегка дрожу.
Положив сумочку на столик у дверей, я прохожу дальше и задаюсь вопросом, не пришла ли я первой. Это кажется невозможным, учитывая, что уже одиннадцатый час. Я иду по коридору к кабинету Кейна, но его там нет. Хозяйская спальня тоже пуста, только в вазах стоят свежие цветы, что, как ни странно, усиливает ощущение заброшенности. Я хожу кругами, пока, наконец, не слышу голоса, когда приближаюсь к библиотеке. Я останавливаюсь и прислушиваюсь.
– …забрал все! И ты хочешь, чтобы я спокойно к этому относился? – Голос Дариуса звучит странно. Тембр изменился, и он хриплый.
– Я не смогу помочь тебе все исправить, если ты будешь только обвинять и кричать, – парирует Кейн. – Ты должен рассказать мне, как мы до этого дошли, если хочешь, чтобы я нашел выход.
– Как мы до этого дошли? – Дариус смеется, и снова его смех звучит странно. – Помнишь, как ты ушел из дома, не сказав ни единого гребаного слова, и так и не вернулся, оставив нас с родителями, которым было наплевать на все, кроме самих себя?
Я вздрагиваю всем телом, поражаясь как его словам, так и озлобленности, с которой он их произносит.
– Дариус, черт возьми, это было много лет назад! Это не имеет никакого отношения к твоим нынешним проблемам!
– Давай начистоту, брат. Оставаться в тени того, кто не хочет иметь с тобой ничего общего, значит разбираться со всем дерьмом самостоятельно. Это все, что я делал! Моя беда – если тебе угодно это так называть – в том, что я пытаюсь защитить свою жену от стаи стервятников!
– Защитить, отравляя ее? Это все прекрасно объясняет.
– Это был не яд! – В его отрицании слышны тревожные нотки истерии.
Сделав глубокий вдох, я шагаю вперед.
– Не знаю, почему ты думаешь иначе, но ты был для меня всем, – признается Кейн хриплым голосом. – Мой отец ушел. Твой меня ненавидел. Наша мать была… Черт, я не знаю, кем она была. Она изменилась после того, как отец нас бросил. Жаль, что ты не знал ее раньше. У меня не было никого, кроме тебя. Ты был моей семьей. Ты должен знать, что я любил тебя – и по-прежнему люблю.
– Мне стоит тебя пожалеть? Потому что отец бросил
