Жаркое лето Хазара - Агагельды Алланазаров
Смерть сына сломила дух Хасара.
Мир стал для него тусклым и неинтересным, жизнь утратила всякий смысл.
Хасар много раз слышал, что нет ничего страшнее потери своего ребенка, но и подумать не мог, что такое испытание выпадет на его собственную долю. Не думал и не гадал, а оно случилось.
Похоже, эта беда давно подстерегала его, чтобы однажды неожиданно ворваться в его жизнь и разделить ее надвое.
Слишком много для нее было предпосылок, чтобы беда могла обойти стороной Мамметхановых. Сначала жена внесла в его жизнь смуту, потом и вовсе разрушила спаянную, как казалось всем, семью.
Вслушиваясь в плачущие голоса, Хасар временами уходил в воспоминания о счастливых днях жизни Арслана.
… Детство Арслана… Малыш весело носится по дому, а потом садится то на колени деда, то на руки бабушки. А то кидается в объятья отца, Хасара, потом бежит к матери – Дунье, что-то щебечет. Чувствуя, как все вокруг любят его, заливается счастливым смехом. А вот они с невестой в свадебных нарядах входят в дом… Вот он играет с сыновьями, которые по очереди прыгают на него и «воюют» с ним, одерживают победу…
Потом он возвращается мыслями к Дунье и к тому, как она сломала жизнь себе и всем своим родным. И вот теперь ко всем прежним несчастьям еще и эта смерть добавилась.
В том, что случилось, что жизнь повернулась к нему обратной стороной, в первую очередь Хасар винил себя. «Мы прогневали Бога, потому что не довольствовались тем, что было нам дано, мы не справились с выпавшими на нашу долю трудностями, мы оказались людьми, которые не видят дальше своего носа!» Он корил и винил себя в том, что не смог вовремя увидеть, к чему приведет их с женой разлад, не смог предотвратить нависшую над его семьей угрозу, не принял своевременных мер.
Но теперь было поздно раскаиваться, счастье навсегда покинуло его.
Ему не оставалось ничего другого, как признать поражение, признать, что счастливая жизнь с Арсланом, с Дуньёй ушла от него навсегда. Ему осталось до конца дней жить с болью от потери взрослого сына, от этой невосполнимой утраты, жить тоскуя о нём. В эти минуты Хасар понял, что проиграл борьбу со своей жизнью.
Ему вспомнилась русская поговорка «За все надо платить», и он счел гибель сына его и Дуньи платой за последние безумства, местью Всевышнего за то, что они не смогли удержать дарованное им счастье.
Помимо родственников проводить Арслана в последний путь пришло много знакомых и друзей, сейчас их двор был полон народу.
Старик с коротко остриженной бородкой, распоряжавшийся похоронами, вошел в комнату, где сидели мужчины, и обратился к Хасару:
– Хасар, вы тоже идите, попрощайтесь с покойным!
Он дал понять, что настало время выносить покойного.
Хасар помог дяде подняться с места и подал ему стоявшую в углу трость, потом вместе с ним направился в соседнюю комнату.
После того, как все попрощались, покойного положили на табыт.*
Погода была холодной, неприветливо-хмурой. Снова пошел снег, как будто желая завернуть покойного в свое белое покрывало.
Арслана отнесли на кладбище, где был похоронен его дед, и положили рядом с ним.
Когда участники траурной процессии возвращались с кладбища, снегопад неожиданно прекратился. Сидя в машине, Хасар, только что предавший сына земле, поверил, что природа, пролив белые слезы, таким способом попрощалась с Арсланом, и на душе у него немного стало спокойно.
* * *
Дунье трудно было находиться в доме, от которого она отвернулась, держать траур. Но у нее не было выхода, она обязана была находиться здесь и оплакивать безвременно ушедшего сына. Близкие к этому дому женщины, окружавшие ее, не высказывались по ее поводу, но она всеми фибрами своей души чувствовала, как осуждают они ее, как винят во всех бедах семьи и в том числе в гибели Арслана. Винят за то, что она растоптала свою семью, предала мужа и детей.
Хотя домашние старательно делали вид, что ничего не знают, не высказывали своих мыслей и относились к Дунье по-прежнему, разделяя с ней ее материнское горе.
Дунье становилось все труднее находиться в доме, погрузившемся в траур, она была недовольна собой, чувствовала себя виноватой, и от этого ей становилось еще хуже, она начинала задыхаться.
Жена Ходжа то и дело заходила в комнату, расстилала сачак и приносила что-нибудь из еды для сидящих женщин, при этом она старалась не обидеть и Дунью, приглашала ее к сачаку, обращалась к ней, как к своей свояченице: «Энеси*, вы тоже садитесь поближе, перекусите что-нибудь!» Дунья не знала, сколько еще времени она сможет выдержать такое.
Дети, хоть и видели печальные лица взрослых, оставались детьми, а потому вели себя, как обычно. Не понимая, что происходит, они предавались своим детским шалостям, носились по комнатам и шумели. Тон всем этим шумным играм задавал младший сын Арслана Сердар.Взрослые отвели с собой старшего сына Арслана Айназара, чтобы тот мог попрощаться с отцом, но Сердар был еще слишком мал, чтобы понимать такие вещи.
Чтобы он не испугался криков при выносе покойного, его вместе с другими детьми увели в другое место. Чувствуя, что случилось что-то нехорошее, мальчик пока что не понимал, что навсегда разлучается с отцом. Может, поэтому он иногда бросал взгляд на сидящих мужчин, искал глазами отца.
Будучи постарше, Айназар вел себя сдержанно, словно понимал, что потерял самого главного в своей жизни человека. Он молча сидел рядом с Хасаром, в окружении угрюмых небритых мужчин.
Сердар чаще всего порхал возле женщин. Его интересовали детские игры, поэтому и вопросы он задавал соответствующие. Один раз он подошел к плачущей матери и спросил:
– Мама, а где мой водяной пистолет, который купил мне папа?
– Дома!
– Почему ты не взяла его с собой, я хочу с ним играть!– захныкал малыш. Но тут Дунья потянула внука за руку и обняла его.
– Иди ко мне, сынок. Мы очень спешили, поэтому забыли его взять с собой. Хотя и знали, что в последнее время ты никуда без него не ходишь… Вот приедем в Ашхабад, и я тебе много новых игрушек накуплю.
– А мы купим большого надувного верблюжонка, которого видели вместе с папой?
– И его купим.
– А когда мы в Ашхабад поедем?..
– Поедем! – Дунья вдруг поняла, что отсюда
