Первокурсник - Моника Мерфи

– Калеб признался, что в школе они часто перепихивались.

Теперь моя очередь открывать рот от удивления:

– Грейси, что ты делаешь?

– Ничего! Хочу быть ее подругой. – Она улыбается. – Как там говорят: держи друзей близко, а врагов еще ближе?

– Не думала, что ты настолько интересуешься Калебом.

– Не знаю, что чувствую к Калебу. И к любому другому мужчине, если уж на то пошло. Они все смешны. – Она отмахивается. – Ты знала, что Джексон сегодня поет в Strummers? Сегодня у него сольник.

– Да ты что! – Я вспомнила, что в прошлый раз мне очень понравилось его выступление. – Может, мы с Тони сможем пойти и поддержать его.

– Калеб сказал, что он собирается пойти… и пригласил меня. – Она закатывает глаза. – А я отказалась.

Я ей горжусь.

– Приятно было отказать ему?

– Ага, не то слово. – Она вскакивает на ноги. – Пойду быстро приму душ и буду собираться.

– Еще же рано.

– Хочу сегодня выглядеть на все сто, – говорит она с лукавой улыбкой. – Я в настроении подцепить мальчиков.

– О боже. – Я нервно смеюсь, хотя в глубине души завидую ее настроению. Жаль, не чувствую себя такой беззаботной, какой кажется Грейси. Но пора побыть взрослой девочкой и кое-что уладить.

* * *

Через несколько часов раздается звонок в дверь. Грейси давно ушла – она вышла пораньше, чтобы успеть посмотреть на Джексона в Strummers вместе со всеми, прежде чем пойти на вечеринку. Я написала Тони, пригласила его к себе, и он охотно согласился, что меня обнадежило. Но сейчас я хватаюсь за все положительные детали, так что я, возможно, преувеличиваю.

Я открываю дверь. Вижу его, одетого в кожаную куртку, которая была на нем на прошлом концерте, черную футболку и джинсы. У меня во рту пересыхает.

Он слишком красив, чтобы описать его словами.

– Привет. – Он улыбается. Смотрит на меня с теплотой, и я на мгновение замираю, впитывая его взгляд.

Я вздрагиваю, когда он спрашивает:

– Так ты меня впустишь?

Я нервно хихикаю и отступаю в сторону, открыв дверь пошире, чтобы он вошел. Я запираю дверь и прижимаюсь к ней, наслаждаясь его видом. Пытаясь успокоить колотящееся сердце. Выигрываю время, чтобы придумать, что сказать дальше.

– Ты ведешь себя странно, – заключает он.

– Калеб рассказал тебе все, что он услышал, – перебиваю я Тони, когда он начинает что-то говорить.

Мы смотрим друг на друга, и мое сердце начинает биться еще сильнее.

– Да, рассказал, – говорит он тихо. – А потом пояснил, что ты говорила с отцом.

Я киваю, не отходя от двери. Боюсь, что если отойду, то рухну на пол.

– Лори рассказала ему о нас.

Он напрягается:

– Конечно, рассказала. Они, наверное, сравнивали с Хеленой данные.

– Поэтому я и разыграла эту драму, понимаешь? Как будто между нами ничего такого.

– Ясно. – Он кивает. – Понял. Я бы, наверное, сделал так же. Вообще-то, я так и сделал, когда писал отцу.

– Точно. – Я чувствую облегчение, но не настолько, чтобы отлипнуть от двери. – Я наговорила такого дерьма. И я рада, что Калеб рассказал тебе.

Тони хмурится:

– Чему это ты радуешься?

– Что у тебя есть друзья, которые настолько о тебе заботятся, чтобы сказать правду, которая может причинить боль. – Я тяжело сглатываю. – Знаю, что в твоей жизни не так много людей, которым ты доверяешь, Тони. Тебя подводила твоя семья и твоя бывшая. У тебя довольно небольшой круг общения, и я прекрасно понимаю почему. Ты впускаешь в свой круг немногих, потому что не хочешь, чтобы тебе делали больно.

Он молча кивает.

Я снова сглатываю. На этот раз это непросто: горло как наждачка.

– Ты впустил меня, и теперь я в ужасе, что все испортила.

Он ничего не говорит. Господи, как это нервирует. Он справляется с этой ситуацией молча. И я понимаю его. Люди порой много говорят, когда слова не нужны. И зачастую те, кто много болтает, говорят то, что не имеют в виду.

И только все портят.

Я отказываюсь нести всякую ерунду. Поддержу его игру в молчанку. Я ничего не говорю в ожидании его ответа.

– Я понимаю, почему ты так сказала, – бормочет он. – Когда Калеб впервые рассказал мне, я был готов замкнуться и отгородиться от тебя. Легче думать о ком-то плохо, чем попытаться понять, почему он что-то сказал или сделал.

– Ага, – соглашаюсь я, не зная, что ответить.

– Это мой обычный режим. Я всегда так поступаю. Отгораживаюсь от людей, когда думаю, что они собираются бросить меня. Калеб прояснил мне кое-что. Сказал, это я испортил отношения с Софи в том году, потому что понимал, что она выберет не меня, а учебу, которая важна для нее, ее жизни и будущей танцевальной карьеры.

Конечно, она так и сделала. Я поступал неправильно, и я, черт возьми, знал это, но все равно делал. Я отгородился от нее и не оставил ей выбора, кроме как порвать со мной, потому что… – На его лице появляется выражение боли. – Я забыл ее, богом клянусь, но так больно осознавать, что это я все испортил, сам того не осознавая.

Мое сердце замирает и смягчается. Ненавижу видеть его боль. На его лице написаны страдания.

– У всех есть свои методы преодоления трудностей.

– Ага. А мои портят мои отношения. Я заканчиваю их до того, как они успевают причинить мне боль, думая, что со мной все будет хорошо. Но это неправда. В итоге я все равно остаюсь несчастным. – Он на мгновение опускает взгляд, как будто не может посмотреть мне в глаза. – Я и с тобой так хотел поступить. Закончить все прежде, чем ты навредила мне еще больше, – признается он.

– Ты… ты все еще чувствуешь это? – спрашиваю я нерешительно, боясь услышать ответ.

Подняв голову, он медленно и осторожно подходит ко мне. Он встает прямо передо мной, его тело слегка прижимается к моему, я чувствую на лице его теплое мятное дыхание. Этот запах жвачки дает мне надежду. Значит, он подумал о свежести дыхания. Значит, планировал меня целовать.

Я хочу засмеяться над собой, но не могу.

– Нет, – отвечает он, посмотрев мне в глаза, а я приподнимаю голову и смотрю на него. – Не думаю. И мне неважно, что скажут наши родители. Пусть Хелена разрушит наши с отцом отношения. Пусть завладеет бизнесом. Мне все равно.

Я хочу протянуть руку и коснуться его, но прижимаюсь ладонями к двери.