Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс
Бен поразмыслил над её вопросом и тут же разозлился.
– Почти год прошёл, Ким!
– Да? – спросила она, глядя в пространство, как будто подсчитывала месяцы. – А я-то понадеялась, что ты спасёшь меня от очередной скучной воскресной ночи с моими кошками.
– Прости, – сказал он.
Она пожала плечами.
– Это твой окончательный ответ? Я не могу повлиять на твоё мнение?
– Вряд ли.
– Ларе Барнс очень повезло. – Тон Ким резко изменился, и она взяла свою сумку. – Я думаю, ты это понимаешь, да?
– Да, – ответил Бен со слабой улыбкой. – Понимаю.
Ким Ландау поднялась из-за столика и быстро вышла, задержался только запах её духов.
Бен обдумал её слова. В его представлении Ларе Барнс как раз здорово не повезло. То, что произошло с ней, было жестоко и опустошающе.
– Я считаю, скорее это мне посчастливилось, – сказал он пустому полукабинету.
Голос Лары во время вчерашнего разговора слегка дрожал. Бен немедленно пожалел, что не поехал с ней, хотя не то чтобы его приглашали. Услышав, что за ней гнались по всему кладбищу Пер-Лашез, он чуть не сорвался брать билет на рейс в Париж, но Лара заверила его, что Гастон Буше и некий джентльмен Барроу не собираются рисковать. Но он давно понял: Лара часто думала, что справится, и бралась за непосильные задачи, не осознавая этого. Так получилось с домом: Лара просто ухватилась за возможность купить его, понятия не имея, как его починить, – и с радиостанцией, за которую она выложила целое состояние. Лара была импульсивной. И если ей казалось, что она видела Тодда Саттона, значит, она сильно нервничала. Не он ли спровоцировал её галлюцинации тем, что поторопил события и позвал её на приём в качестве своей спутницы.
Вернувшись в участок, Бен снова вытащил дело Питера Бомонта: четыре толстые папки, расположенные в хронологическом порядке. Он уселся с кружкой горячего кофе и начал медленно осматривать каждый листок, ища запись или клочок бумаги, где говорилось бы о другом деле. Снова увидев почерк отца после стольких лет, Бен почувствовал укол ностальгии.
В бумагах отца данных о Питере было больше. Там была прикреплена фотография Питера Бомонта – желтоватая из-за засветки, но даже на ней можно было увидеть загар. Это был отчётливо летний снимок. Питер смеялся, выгоревшие на солнце длинные волосы контрастировали с более тёмными русыми бакенбардами. Бен изучил фотографию – что-то в этом человеке выглядело очень знакомым, но он не мог точно понять, что.
Другой ручкой и в другое время на фото бегло вписали телефонный номер. Поискав его в досье, Бен обнаружил, что номер принадлежал Фионе Бомонт; отец добавил к фамилии «Кинси» с пометкой «вышла замуж второй раз». Бен проверил «Фиону Кинси» в старой телефонной книге Керриган Фоллз и нашёл Ф. Кинси, зарегистрированную по адресу Ноулз-стрит, 777. Он позвонил по номеру, пытаясь мысленно подсчитать её нынешний возраст. Ей сейчас, должно быть, семьдесят четыре или семьдесят пять лет. Немного шансов, что она ещё жива, хотя в 1997 году – была, согласно телефонной книге.
На шестом гудке Бен уже собирался повесить трубку, когда женский голос ответил:
– Алло?
– Это Фиона Кинси? – Бен параллельно перебирал небольшую стопку фотографий Питера Бомонта. Он заметил моментальный снимок с выпускной церемонии старших классов. Здесь также была женщина с длинными светлыми волосами и в ультракороткой мини-юбке, которые тогда были в моде. Женщина была старше Питера, но выглядела скорее как его старшая сестра, а не мать. В правой руке у неё болталась сигарета, а левой она шевелила кисточку на академической шапочке Питера. На обратной стороне фотографии Бен увидел надпись: «Фи и Питер».
– Да, – сказала женщина гнусаво и недоверчиво.
– Меня зовут Бен Арчер. Я…
– Я знаю, кто вы, – сказала она безразлично. – Я знала вашего отца.
– Да, – машинально сказал он. Её прямота застигла его врасплох. В трубке на фоне слышалось что-то похожее на звук тиканья часов с маятником. – Я хотел спросить, можно ли приехать, чтобы поговорить с вами о вашем сыне?
Повисла долгая пауза.
– Мне бы этого не хотелось.
Бен прочистил горло, стараясь выиграть время, чтобы понять, что сказать дальше.
– Можно спросить, почему?
– Мистер Арчер, – произнесла она с трудом, как будто ей было больно расходовать силы на то, чтобы говорить. – Вы знаете, сколько людей топтались у меня под дверью, спрашивая, можно ли поговорить со мной о моём сыне? И знаете, сколько мне пользы от этих разговоров? Нисколько. Я старая женщина. Я слепа, у меня рак печени. В неизлечимой стадии. Питер мёртв, и довольно скоро мы с ним встретимся. На данный момент вам нечего мне рассказать, и мне нечего рассказать вам. Питера больше нет. Куда он делся или почему – больше неважно, по крайней мере для меня, поэтому, пожалуйста, окажите мне любезность, не беспокойте меня. Я хорошо относилась к вашему отцу. Он сделал всё, что мог, но с делом моего сына потерпел неудачу. Как и мы все. Для некоторых вещей, мистер Арчер, уже слишком поздно.
Горечь её слов легла на него тяжким бременем. Бен указательным пальцем постучал по фотографии. По запискам отца он видел, что тот отработал все версии по делу, но старуха Кинси была права. Его отец и всё полицейское управление потерпели неудачу.
До этого момента Питер Бомонт был для него просто именем – второй стороной дела Тодда Саттона. Но горе этой женщины было заразно. Оно просочилось по телефонной линии и обернулось вокруг него, как вьющаяся лиана.
– Можете хотя бы рассказать, каким он был? Я его не знал.
Женщина вздохнула. Бен расслышал скрип старого кресла, которое передвигали по полу – он представил себе пол кухни, потом тяжёлый звук, с которым кто-то устроился на сиденье: скелет, способный дышать.
– Честно говоря, мистер Арчер, некоторые вещи я помню ясно как день. Он везде таскал с собой старую гитару «Фендер», постоянно стукался ею о косяки и дверцы машин. У него был для неё старый ремень, но не было чехла, и он просто забрасывал её за плечо. Её отдал Питеру мой давний ухажёр – она уже досталась ему потрёпанной, и лучше ей не стало. Красивая гитара, конечно, жаль её… Питер терпеть не мог стричься и носить обувь, когда был ребёнком и пока он не покинул нас… – После этого слова она ненадолго примолкла. – Ну, он всегда ходил босиком. У него были красивые ступни. Я знаю, это странное воспоминание, но я хорошо помню его в то последнее лето: как он носится вокруг, босоногий, загорелый, искусанный пчёлами, – и его волосы, целый водопад длинных лохматых светло-русых волос, совсем
