Любовь в холодном климате - Нэнси Митфорд
Была назначена новая дата, был приготовлен еще один пудинг, и по просьбе Нормы я пригласила на это время моего дядю Дэви, чтобы составить пару ее сестре. Норма, подобно леди Монтдор, смотрела на донов сверху вниз, а что касается студентов, хотя она, конечно, должна была знать, что такие люди существуют, поскольку они обеспечивали наших мужей заработком, она определенно никогда не думала о них как о человеческих существах и возможных гостях.
Прежде мне бы никогда не пришло в голову, что слово «трогательный», часто слетавшее с губ леди Монтдор (оно было в ходу в ее время), может иметь какое-то отношение к ней самой. Но когда я впервые увидела Соню с Седриком после его болезни, в ее отношении к нему действительно появилось нечто трогательное. Было трогательно видеть, как эта прежде грозная и массивная особа, ныне худая, как щепка, в девичьем платье из темного тюля поверх розовой тафты, с детскими бледно-голубыми кудряшками в темно-синих лентах и рое бриллиантовых пчелок, прислушивалась сквозь собственный разговор ко всему, что говорил Седрик. Как она украдкой скашивала глаза, чтобы узнать, доволен ли он и счастлив, а возможно, просто для того, чтобы удостовериться, что он на самом деле здесь, живой и здоровый. Трогательно было наблюдать, как она сидит с остальными дамами в гостиной, в молчании или отпуская случайную реплику, а глаза ее прикованы к двери, как у спаниеля, ожидающего хозяина. Любовь в ней расцвела поздно и диковинно, но не могло быть сомнений, что она действительно расцвела и что этот старый терновник очень сильно изменился в характере, дабы гармонировать с нежными цветами и весенней листвой, которые так неожиданно его украсили. На протяжении всего вечера был только один момент, когда она вела себя так, как вела бы в свои прежние, доседриковские дни. Она подбрасывала, даже не спросив разрешения, дров и угля в крохотный огонь, являвшийся уступкой Нормы тому факту, что уже наступила зима, так что к концу вечера мы сидели в мягком тепле, какого я никогда не встречала в этой комнате прежде.
Мужчины, как они всегда делают в Оксфорде, просидели за своим портвейном так долго, что леди Монтдор с нарастающим нетерпением предложила Норме за ними послать. Норма, однако, была настолько шокирована этой идеей, что Соня больше не настаивала, а продолжила свою работу самозваного истопника, одним спаниельским глазом поглядывая на дверь.
– Единственный способ развести хороший огонь, – сказала она, – это не жалеть угля. У людей есть разные теории на этот счет, но все гораздо проще. Может, нам попросить еще одно ведерко угля, миссис Козенс? Очень любезно. Седрик ни в коем случае не должен простудиться.
– Ужасно, – сказала я, – что он был так болен, не правда ли?
– И не говорите. Я думала, что умру. Да, так вот, как я говорила, та же самая история с кофе. Люди заводят перколяторы и прочие штуки и просят Сумасбродку купить им особых зерен в Кении – все это бессмысленно. Кофе хорош, если его варят достаточно крепким, и отвратителен, если нет. Тот кофе, что мы пили сейчас, был бы вполне сносен, знаете ли, если бы ваша кухарка положила его в кофейник втрое больше. О чем они могут так долго говорить в столовой? Не сказать, чтобы кто-то из них увлекался политикой.
Наконец дверь отворилась. Дэви вышел первым со скучающим видом и направился прямиком к камину. Седрик, профессор и Альфред группой вышли за ним, продолжая разговор, который, по-видимому, глубоко их интересовал.
– Просто узкая белая оторочка… – услышала я слова Седрика через открытую дверь, когда они шли по коридору.
Позже я не забыла спросить Альфреда, что могло привести к этой реплике, такой типичной для Седрика, но такой нетипичной для разговоров в этом доме, и он ответил, что они вели очень увлекательную беседу о погребальных обычаях в Нагорном Йемене.
– Я боюсь, Фанни, – добавил он, – что ты извлекаешь на свет худшее в Седрике Хэмптоне. На самом деле он весьма эрудированный молодой человек, интересующийся самыми разными предметами. Хотя у меня совершенно нет сомнений, что с тобой он ограничивается репликами вроде: «А заметили вы выражение ее лица, когда она увидела, кто это?» Он знает, что тебя не занимают общие темы, только персоналии. С теми, чей горизонт чуть шире, он может быть очень серьезным, позволь тебе сказать.
Дело же было в том, что Седрик умел найти белые оторочки на любой вкус.
– Ну, Фанни, как вам это нравится? – спросил он, потянув за тюлевую юбку леди Монтдор. – Мы заказали это платье по телефону, когда были в Крейгсайде. Мейнбохер просто не мог поверить, что Соня так похудела.
В самом деле, она была очень худой.
– Я сижу в паровой бочке, – поведала она, любовно глядя на Седрика, – примерно час-два, а затем этот милый мистер Уиксмен приезжает дважды в неделю, когда мы в Хэмптоне. Он колотит меня и колотит, и утро пролетает в мгновение ока. Седрик стал присматривать за тем, что готовит для меня повар, но теперь, когда я сижу в своей бочке, еда меня меньше интересует.
– Но моя дорогая Соня, – забеспокоился Дэви, – надеюсь, вы консультируетесь с доктором Симпсоном по поводу всех этих процедур? Я в ужасе, что вижу вас в таком состоянии. Вы, право же, слишком истощали, просто кожа да кости. Знаете, в нашем возрасте, весьма опасно забавляться со своим весом, это ужасная нагрузка на сердце.
Со стороны Дэви было великодушно толковать о «нашем возрасте», поскольку леди Монтдор была определенно лет на четырнадцать его старше.
– Доктор Симпсон! – иронически воскликнула она. – Мой дорогой Дэви, он ужасно отстал от времени. Он ведь даже никогда не говорил мне, как полезно стоять на голове, а Седрик утверждает, что в Париже и Берлине так делают уже давным-давно. Должна сказать, с тех пор как этому научилась, я чувствую себя моложе день ото дня. Понимаете, кровь бежит через ваши железы, а они это обожают.
– Откуда вы знаете, что они это обожают? – с изрядным раздражением спросил Дэви. Он всегда относился с презрением к любому лечебному режиму, кроме того, которого случалось придерживаться ему самому, расценивая остальные как опасные суеверия, навязываемые доверчивым дуракам беззастенчивыми шарлатанами. – Мы так мало знаем о наших железах, – продолжал он. – Почему это должно быть для них хорошо? Разве Мать-Природа предназначила нас для стояния на голове? Разве животные стоят на головах, Соня?
– Ленивцы и летучие мыши, – вмешался Седрик, – часами висят вниз головой – вы не можете этого отрицать, Дэви.
– Да, но
