Любовь в холодном климате - Нэнси Митфорд
– Я думала, вы не хотите ее видеть, потому что она напоминает вам о Новой Шотландии.
– Да, я думал, что будет напоминать, но она чересчур англичанка. По этой причине она приводит меня в восхищение, вы же знаете, каким проанглийским я становлюсь. Маникюр у нее довольно новошотландский, но ее душа – это душа Оксфордшира, и я теперь буду окультуривать ее как сумасшедший.
Примерно полчаса спустя, когда Седрик уехал, Норма, чуть запыхавшись после возни с лошадью, которая упрямо отказывалась поначалу залезать в прицеп, сказала:
– Вы знаете, в этом мальчике все-таки есть что-то хорошее. Как обидно, что он не мог ходить в приличную закрытую английскую школу, вместо того чтобы воспитываться в этих гадких колониях.
К моему изумлению и большому тайному раздражению, Седрик и Норма очень подружились, и он ездил ее навещать, когда бывал в Оксфорде, так же часто, как и меня.
– О чем вы с ней беседуете? – ворчливо поинтересовалась я.
– О, мы ведем маленькие уютные беседы о том о сем. Обожаю англичанок, они такие успокаивающие.
– Ну, я-то очень люблю старушку Норму, но просто не представляю, что в ней видите вы, Седрик.
– Полагаю, то же, что и вы, – беззаботно ответил он.
Через некоторое время он убедил ее дать званый обед, на который обещал привезти леди Монтдор. Лорд Монтдор теперь никуда не выезжал и все больше погружался в спокойную старость. Поскольку его жена была обеспечена компаньоном на каждый час дня, ему не только разрешали, но и решительно рекомендовали подольше вздремнуть после полудня, и он обычно либо ел свой ужин в постели, либо плелся туда непосредственно после ужина. Наступление эпохи Седрика оказалось для него абсолютным благом во многих отношениях. Люди очень скоро привыкли приглашать леди Монтдор с Седриком вместо мужа, и надо сказать, первый был гораздо лучшим спутником. Они теперь выезжали чаще, чем когда Седрик только приехал; паника, вызванная финансовым кризисом, утихала, и люди опять начали развлекаться. Леди Монтдор слишком любила общество, чтобы отстраниться от него надолго, и Седрик, надежно утвердившийся в Хэмптоне, отягощенный множеством больших дорогих подарков, теперь определенно мог быть показан ее друзьям без опасности его лишиться.
Несмотря на свою неспособность выносить леди Монтдор, Норма необычайно вдохновилась идеей званого обеда. Она забегала ко мне в любое время, чтобы обсудить меню и состав гостей, и наконец уговорила меня прийти утром назначенного дня, чтобы приготовить для нее пудинг. Я согласилась при одном условии: ей надо купить кварту сливок. Она извивалась, как угорь, отказываясь это сделать, но я была совершенно непреклонна. Тогда она спросила, не сгодятся ли те сливки, что образуются на молоке. Нет, заявила я, это должны быть густые, жирные, неразбавленные сливки. Я пообещала принести их с собой и сказать, сколько за них заплатила, на что она очень неохотно согласилась. Хотя, как я знала, Норма была очень богата, она никогда не тратила на дом, питание или одежду лишнего пенни (исключение составляла одежда для верховой езды, ибо она была всегда элегантно одета во время охоты, и я уверена, что ее лошади кормились лошадиным эквивалентом густых сливок). Итак, я поехала к ней и, запасшись подходящими ингредиентами, приготовила крем шантийи. Когда я вернулась домой, там разрывался телефон – звонил Седрик.
– Я подумал, что лучше предупрежу вас, дорогая: мы подведем бедную Норму сегодня вечером.
– Седрик, нельзя ни в коем случае! Она же купила сливки.
Он издал недобрый смешок:
– Тем лучше для тех хилых мальцов, что ползают у нее по дому.
– Но почему вы ее подводите, вы что, заболели?
– Ни в малейшей степени, спасибо, любовь моя. Дело в том, что нас приглашает на обед Мерлин, у него есть свежая фуа-гра и обворожительная маркиза с ресницами длиной два дюйма, он измерял. Вы же понимаете, что Герой не в силах противостоять искушению?
– Герой должен противостоять! – в отчаянии воскликнула я. – Вы просто не имеете права надуть сейчас бедную Норму, вы даже не представляете, на какие жертвы она пошла. Кроме того, подумайте о нас, противный мальчишка, мы-то не можем отказаться! Только подумайте о том унылом вечере, который ждет нас без вас!
– Я знаю, бедняжка, это будет печально.
– Седрик, все, что я могу сказать – вы паршивец.
– Да, дорогая, mea culpa[80]. Но дело в том, что я не столько хочу ее подвести, сколько абсолютно точно знаю, что так и сделаю. У меня нет подобного намерения, и совсем не хочется это делать, просто некая внутренняя сила меня заставляет. Я знаю, что после разговора с вами моя рука сама собой вновь потянется к телефонной трубке, и я услышу свой голос, совершенно против моей воли, заметьте, диктующий номер Нормы, и затем я с ужасом услышу, как он выкладывает ей эту ужасную новость. И еще хуже теперь, когда я знаю о сливках. Но так уж случилось. А звоню я вам, чтобы сказать: не забудьте – вы на стороне Героя. Никакого предательства, Фанни, прошу вас. Я рассчитываю, дорогая, что вы не станете подстрекать Норму. Потому что если вы не будете этого делать, то обнаружите, что она не злится, совсем не злится. Так что да здравствует солидарность между трудящимися девушками, а я обещаю прийти к вам завтра и все рассказать о ресницах.
Как ни странно, Седрик оказался прав, и Норма действительно ничуть не разозлилась. Его отговорка – а он сказал Норме правду, лишь слегка приукрасив ее выдумкой о том, что леди Монтдор училась с маркизой в одной школе, – была сочтена вполне обоснованной, поскольку обед у лорда Мерлина признавался в Оксфорде вершиной человеческого счастья. Норма позвонила мне сообщить, что ее обед отложен, причем сделала это голосом хозяйки великосветского салона, которая откладывает званые обеды каждый день. Затем, возвращаясь к более привычному оксфордскому языку, она посетовала:
– Только вот досада с этим кремом: в такую погоду он обязательно испортится. Не могли бы вы, Фанни, прийти еще раз и приготовить другой пудинг утром в среду? И я заплачу вам за две порции сразу, если вас так устроит. Все остальные свободны, и я думаю, что цветы выдержат, так что до встречи, Фанни.
Но в среду Седрик слег с высокой температурой, а в четверг был доставлен на «Скорой помощи» в Лондон и прооперирован на предмет перитонита, после чего несколько дней находился между жизнью и смертью, так что в конце концов прошло добрых два месяца, прежде чем званый
