Твое имя - Эстер И
Мастерсон начисто вылизал тыльную сторону моей ладони, на которой появилась временная татуировка в виде лица Муна. Я еще не рассказала Мастерсону о Муне. В любом случае он не заметил татуировку, которая была настолько плохо сделана, что даже нельзя было понять, что по задумке это был человек. Но я ценила все, что было связано с Муном, даже нереализованные намерения.
– Почему ты всем говоришь, что ты моя приемная сестра? – спросил Мастерсон.
– Они постоянно спрашивали меня, откуда я тебя знаю, – ответила я. – Что за безумный вопрос? Мне понадобились бы еще как минимум две скучные вечеринки, чтобы объяснить, откуда я тебя знаю.
– Мы познакомились в интернете, – предложил он. – Неужели это так трудно сказать?
– Как ты смеешь, – возмутилась я, – считать это настолько неважным? Как ты смеешь?
Я положила руки ему на голову по обе стороны и осторожно потянула вверх, пытаясь представить, как ее вес отделяется от шеи. Его лоб поднялся не более чем на три пальца. Я чувствовала, что его лучшие идеи скрывались как раз за этой замечательной, плотной частью его лица. Между тем его шея была не очень надежной опорой. Она была тонкой, похожей на птичью.
– Нильса чуть не стошнило, когда он увидел, как я ласкаю тебя на кухне, – вздохнул Мастерсон. – Мне пришлось объяснить, что ты мне не сестра, а человек, в которого я на данный момент планирую влюбиться.
– Прошло уже два месяца, – заметила я. – Если ты все еще планируешь такую возможность, то ты никогда меня не полюбишь.
– Но я хочу быть влюбленным в тебя.
– У меня даже не было возможности подумать об этом. Я полюбила тебя, как только увидела. Я люблю тебя безмерно.
– И я хочу любить тебя. Даже мысль о том, что я влюблен в тебя, делает меня счастливым. Я хочу, чтобы это счастье продолжалось в настоящей любви к тебе. Дай мне время. Я не могу дождаться момента, когда однажды полюблю тебя.
В его комнате мы лежали по обе стороны от полосы лунного света, струящейся по его кровати. Мы изучали друг друга. Пьяная перебранка на улице началась и закончилась к тому времени, когда мы одновременно кончили со вздохами облегчения. Яркие минуты закончились. Потом мне ужасно захотелось пить.
Я опустила глаза. Мне показалось, что Мастерсон отложил в сторону свое собственное удовольствие, как какой-то отдельный предмет, и целенаправленно вернулся к моему телу, приступив к прикосновениям, которые я воспринимала как своего рода расплату. Но я ничего не требовала от Мастерсона кроме того, чтобы он никогда не мешал мне любить его.
Я закрыла глаза. Темнота за моими веками постепенно обретала форму. Я снова была в концертном зале, но на этот раз толпы людей там не было. Я была одна на танцполе и наблюдала, как Мун двигался по подиуму, а стук каблуков его обуви эхом разносился в пространстве. Дойдя до конца сцены, он спрыгнул и пошел в мою сторону. Я стояла неподвижно, наслаждаясь пониманием, что он приближается именно ко мне. Ничто в этой огромной пустоте не могло отвлечь его от меня. Когда он, наконец, оказался возле меня, я взяла его за руку и вывела из зала в беззвездную темноту, в глубине которой ждала кровать Мастерсона.
Мун лежал на спине. Я забралась на него сверху и убрала волосы с его лица. Он посмотрел на меня так, будто бы узнал. Воодушевленная его взглядом, не в силах этого вынести, я закрыла глаза и поцеловала его. Но поцелуй был необычным, будто бы я прижалась губами к тыльной стороне собственной ладони. Я чувствовала то, что он чувствовал ко мне; я чувствовала, каково это. С самого начала я поняла, что у меня нет сексуального влечения к Муну. Моя сексуальность просто любила его сексуальность, целиком и полностью. И мне не нужно было ничего знать о том, что он делал со своей. Я чувствовала себя опозоренной самой жизнью и ее странными законами и потому не могла просто хотеть его.
Почувствовав мое колебание, Мастерсон взял контроль в свои руки. Мун лежал на кровати в молочном свете луны, в то время как торс Мастерсона возвышался над ним в темноте рядом со мной. Он полностью расстегнул рубашку. Складки розового шелка соскользнули с тела, обнажив полоску сияющей кожи. Мастерсон подтолкнул меня стянуть с него брюки, затем нижнее белье.
– Как ты? – спросил Мастерсон.
Мун посмотрел на него с печальным почтением. Он открыл и закрыл рот, не издав ни звука. У него не хватало слов, чтобы описать все чувства, доступные человеку. В отчаянии он схватил крупные руки Мастерсона, которые были гораздо больше его собственных, и обхватил ими свое горло. Он запрокинул подбородок, вытягивая шею как можно длиннее, затем жестами показал, что Мастерсону следует сильнее сжать ее. Несомненно, глубоко внутри он ощущал, что ему было что сказать. Но эти мысли предстояло выдавить, как зубную пасту.
– И все-таки, как ты? – снова спросил Мастерсон.
Мун показал, что надо сжать еще сильнее.
Мастерсон подтолкнул мои колени к бедрам Муна, отчего его яички напряглись. Их сморщенная нежная плоть буквально засветилась. Мастерсон уложил меня на юного любовника, придавив нас тяжестью собственного тела. Наши тела купались в лучах лунного света, руки Мастерсона по-прежнему удерживали Муна за шею. Его лицо появилось из темноты. Мастерсон приблизился вплотную к лицу Муна и создал между этими двумя плоскостями густую тень. Наши губы слегка соприкоснулись, так и не поцеловавшись по-настоящему. Мастерсон глубоко и угрожающе выдохнул. Его хищный взгляд возбудил Муна, который, открыв рот, наслаждался своей беспомощностью в чужих руках.
Я знала, что он чувствовал, и намного лучше, чем если бы ощущала это сама. Юноша был моим послом в чужой стране, с которой моя страна была в деликатных отношениях. Такая изувеченная королева, как я, никогда не смогла бы посетить этот край самостоятельно.
Следующим утром я проснулась и обнаружила, что Мастерсон лежит на боку и читает книгу, которую я ему одолжила. Он взглянул на меня, затем протянул что-то похожее на игральную карту.
– Хочешь, чтобы я ее вернул? – спросил он. – Я нашел ее между страниц.
Это была глянцевая карточка, на которой Мун улыбался так широко, что его глаза были
