Самая холодная зима - Бриттани Ш. Черри

Генри поморщился.

– Ты заткнёшься, мальчик? – крикнул он Бобби.

– Я тоже тебя люблю, Генри, – ответил Бобби.

Я усмехнулся им двоим. Они определённо были странной парочкой.

Я вышел из здания и обнаружил, что машина папы всё ещё припаркована на том же месте. Вздох облегчения пронзил меня, когда я подошёл и забрался в салон.

Папа лениво улыбнулся мне:

– Всё в порядке?

Я кивнул:

– Спасибо за ожидание.

– Да, конечно, конечно. – Он провёл большим пальцем по переносице. – Но ты же уверен, что с тобой всё в порядке, да?

Моя грудь немного сжалась.

– Да, папа. Я в порядке.

– Хорошо. Это хорошо. Всё в порядке. Поехали домой. Я могу заказать нам пиццу или что-нибудь такое.

Он включил радио, и мы поехали домой молча, но я не чувствовал себя таким злым, как до того как сел в машину с отцом.

Он спросил, хорошо ли я себя чувствую.

Это значило больше, чем все, что он делал за очень долгое время. На долю секунды мне показалось, что я возвращаю отца. Конечно, человеку со стороны это, вероятно, показалось бы несущественным, минимумом родительской заботы. Но для меня это было самой большой победой. Я сомневался в отце больше года. Узнать, что он всё ещё волнуется обо мне, было поводом для праздника.

Тем вечером мы ели пиццу на диване, вместе смотря баскетбольный матч. Во время игры мы особо не разговаривали, но иногда слова были и не нужны. В тот вечер мы сказали многое, что невозможно выразить словами, просто сидя рядом и ужиная вместе впервые за несколько месяцев.

Глава 27

Майло

В последнее время мне казалось, что все мои дни слились в один. У меня было такое ощущение, будто я двигаюсь по жизни на турбоскорости. Между школой, дополнительными занятиями, терапией и практикой использования трости я чувствовал себя крайне подавленным. Я даже не знал, нужно ли мне вообще учиться пользоваться тростью, но решил, что это не повредит. Я терял равновесие настолько часто, что это стало меня тревожить.

Я часами носил солнцезащитные очки и ходил взад и вперёд по подъездной дорожке с тростью, учась чувствовать разные текстуры тротуара и травы. Я узнал, что мне помогало раскачивание трости туда-сюда и периодическое постукивание. На ручке был ремешок, который, как мне казалось, нужно было обернуть вокруг запястья. Я быстро научился этого не делать, поняв, что, если на трость наедет машина, меня потащит за ней, если она будет прикреплена к запястью.

Поначалу у меня болело предплечье от того, как крепко я сжимал трость. Это было намного сложнее, чем казалось, и я чувствовал усталость от обучения. Я предупредил своих друзей и Уэстона обо всём, что происходит, и иногда они присоединялись ко мне на вечерних прогулках, чтобы помочь мне привыкнуть к использованию трости.

Уэстон посоветовал мне начать приносить её в школу, но я на это не решался. Я знал, что в ту секунду, когда я это сделаю, вся ситуация станет ещё более реальной, а к этому я пока был не готов. Я не был готов столкнуться с мнением посторонних о моей слепоте. К тому же мне было неловко. Я знал, что это глупо, но я так чувствовал. Я не хотел, чтобы люди знали, что я другой. В мои планы никогда не входило выделяться, но теперь я знал, что буду выделяться, куда бы ни пошёл. Мне оставалось всего несколько месяцев до окончания школы. Я выбрал бы ещё пару раз удариться о парты и двери перед одноклассниками, нежели объявить о моих проблемах.

Папа, казалось, справлялся со всем довольно хорошо, вплоть до вечера четверга. После сеанса групповой терапии я вышел на улицу, но папина машина не была припаркована там, где он меня высадил. Я вытащил телефон и позвонил ему, но сразу же включилась голосовая почта. В тот вечер на улице было довольно холодно, поэтому я вернулся в здание, чтобы дождаться его возвращения.

Прошли часы, а я всё ещё ждал.

Охранник подошёл ко мне и улыбнулся:

– Эй, извини, но мы закрываемся.

– Да, конечно. Не беспокойтесь. Я уже ухожу, – пробормотал я, проводя руками по бровям.

Я вышел на улицу и ощутил холодный воздух, хлещущий в лицо. Я вытащил телефон и ещё раз позвонил папе. Ответа не было.

– Эй, что происходит? – спросила Старлет, когда ответила на мой звонок. – Как прошла твоя групповая сессия? Как ты себя чувствуешь?

Моя левая рука теребила пуговицы пальто, я прислонился к стене.

– Всё было хорошо. Слушай, я в неловкой ситуации. Мой отец не явился, чтобы забрать меня, и…

– Ты ещё там? Какой адрес? – перебила она.

Она, не раздумывая, пришла ко мне на помощь.

Я почувствовал себя униженным, когда она забрала меня примерно через пятнадцать минут. Я забрался к ней в машину с совершенно отмороженной задницей.

– Спасибо, – вздрогнул я, вытягивая руки перед вентиляционными отверстиями на приборной панели.

Мне отчаянно требовалось тепло.

– Боже, ты всё это время стоял снаружи? У тебя такое красное лицо.

– Я в порядке, – солгал я.

Мне казалось, что моя кожа вот-вот отвалится.

– Вот что, – сказала она, поворачивая меня к себе лицом. – Дай мне свои руки. Мои тёплые.

– Я в порядке.

– Майло. Руки. Сейчас же.

Я поворчал и повернулся к ней, протягивая руки. Меня охватила волна мгновенного комфорта от одного только её прикосновения. Я всё ещё был в плохом настроении, но она помогла мне почувствовать себя немного лучше.

– Прости, что мне пришлось позвонить тебе, – прошептал я, испытывая стыд. – Я не знал, что ещё делать, когда никто больше не ответил.

– Не извиняйся за это. Мне совсем не трудно, – она нахмурилась, потирая мои руки. – Ненавижу, что не могу быть твоим первым контактом.

– Скоро, – поклялся я. – Мы доберёмся до этой стадии.

– Я просто чувствую, что ты нуждаешься во мне больше, чем когда-либо, и ненавижу это. Я так хочу быть рядом с тобой, Майло. Ненавижу это чувство.

– Ты сейчас здесь. Это всё, что имеет значение. Поехали. Я устал.

Она согласилась и выехала на дорогу. Когда мы добрались до моего дома, я увидел на подъездной дорожке папину машину. Меня охватил мгновенный прилив спокойствия. По крайней мере, он был дома и не пострадал. Это утешение за считанные секунды сменилось унижением.

Старлет откашлялась:

– Эм, у тебя в кустах перед домом писает какой-то парень.

Я посмотрел налево, в