Оппортунистка - Таррин Фишер
– Калеб, нет…
Я ощутила соль на губах. Я ненавидела себя больше, чем его, и больше, чем ненавидела своего отца. Я была такой жалкой – худшим человеком в мире. Я вернулась на дорогу. Домой я поехать не могла – там он меня найдет. Отель был все еще забронирован, всего в трехстах километрах к северу. Я поеду туда.
Калеб пытался позвонить мне. Я переадресовала его звонки на голосовую почту и прибавила громкость радио: что угодно лучше, чем звуки моих рыданий.
Отель, который забронировал для нас Калеб, был неплохим. Там были фонтаны и фрески в лобби, но той ночью мои глаза были слепы ко всему, кроме предательства Калеба. Я зарегистрировалась и занесла сумку с вещами в номер.
Было еще рано, когда я приняла душ и оделась. Я достала платье, которое купила только ради этих выходных, – аэропортово-синее, с черным кружевом на талии, две его любимые вещи. Я натянула его через голову и уставилась на себя в зеркало. Я выглядела прекрасно. Но внутри я была так уродлива, что внешность значения не имела. Я поняла, что если буду сидеть в номере одна, то сойду с ума. Так что я схватила сумочку и побежала к двери, пытаясь развидеть его руку на ее бедре.
Я знала, что мне нужно, – сделать ему больнее, чем он сделал мне. Только так я умею сражаться: грязно. Око за око…
Я ходила по улицам Дейтон-Бич, пустым взглядом скользя по витринам магазинов. Я нашла искомое в паре кварталов от отеля: бар «Глоток мартини». Атмосфера там царила подавленная и отчаянная – прямо как я. Войдя, я показала вышибале свое удостоверение. Смесь дыма и сладких духов ударила мне в лицо. Запах напомнил о той ночи, когда я отправилась на вечеринку в общежитие Калеба с миссией завоевать его снова. До чего же убого.
Протиснувшись к бару, я заказала виски. Бармен поглядел на меня с любопытством, когда я опрокинула стакан залпом и заказала еще один. Он налил дополнительную порцию виски в новый стакан – храни его бог. Взяв стакан с собой, я вышла на небольшой дворик снаружи, откуда открывался вид на океан. Картина вырисовывалась отличная: я была таинственной, одинокой и задумчивой. Трюк, известный лучшим женщинам: отделись от стада, будь красивой – и к тебе начнут подходить мужчины.
Так и случилось. Высокий, светловолосый, в парадных брюках и с галстуком, криво повязанным на шее.
– Тяжелый день? – спросил он, прислонившись к ограждению и глядя на океан.
– Да. А у тебя?
– Очень.
Он улыбнулся: по желтизне его зубов я поняла, что он заядлый курильщик.
– Могу я угостить тебя выпивкой? – Он кивнул на мой пустой стакан.
Я кивнула в ответ.
– Один шот чего угодно.
– Хорошо.
Он вернулся с двумя шотами. Хорошо, подумала я. Так мое путешествие в страну пьяного забвения пройдет еще быстрее. Мы пили около часа, затем я позвала его танцевать. Танцор из него был так себе, но какая разница? Игнорируя отвращение, которое вызывали его попытки потереться о меня сзади, я продолжала двигаться, сосредоточившись на том, как кружится моя голова. Ночь быстро стала томной: уже скоро мы обменивались торопливыми поцелуями и пьяными касаниями. К полуночи мы пошли к моему отелю.
– Подожди, – сказал он, когда мы оказались в номере и он уже лежал на мне.
Я помню, что он достал презерватив из бумажника. Он шлепнул им по ладони, как некоторые делали с сигаретными пачками, а потом порвал упаковку зубами. Я поморщилась с отвращением.
А потом я не чувствовала ничего. Просто лежала там, и его это совершенно не волновало. «Вот, значит, как я теряю свою девственность, – думала я. – С незнакомцем, а не с Калебом». Когда все закончилось, он уснул. Я лежала без сна всю ночь, ненавидя саму себя. Рано утром он ушел. Я так и не узнала его имя. Я все ждала, когда придет вина, но ощущала лишь оцепенение. Я знала, что если поищу хорошенько в глубине души, то найду омерзение. Но я не готова была ненавидеть себя – я была слишком занята ненавистью к Калебу.
Около полудня за дверью послышался шорох. Я знала, что он придет. На стойке регистрации ему дали ключ, и теперь он вошел в номер. Я сидела у окна, когда дверь открылась. Я не принимала душ со вчерашнего дня, и волосы свисали вокруг лица крысиным гнездом.
Он ничего не сказал, увидев меня, но оглядел номер в поисках признаков моей боли. Беспорядок, разбросанная тут и там одежда… Его взгляд упал на порванную упаковку от презерватива, лежавшую на столике возле кровати. Его рука на ее бедре, моя упаковка от презерватива… эти два образа были выжжены в нашей памяти навсегда, как клеймо.
Я тогда этого не знала, но Калеб больше никогда не мог смотреть на упаковку презерватива, не чувствуя тошноты. Я увидела осознание на его лице. Сперва у него дернулся рот, а затем я увидела, как свет покидает его глаза. Я решила зайти еще дальше – помните, я сражаюсь грязно.
– Я отвела Джессику Александер на аборт. И убедила ее сделать это.
У него ушло какое-то время, чтобы переварить сказанное. Я смотрела на проезжающие внизу машины. Я представляла, как загружаю свои эмоции в одну из этих машин, и они уезжают прочь. «Ничего не чувствуй, – сказала я себе. – Ничего не чувствуй, как он ничего не чувствовал, когда изменял».
– Я хотела тебя так сильно, что манипулировала и интриговала, чтобы тебя заполучить. Я сталкерила тебя месяцами. Я знала всех девушек, с которыми ты встречался. Я знала каждое место, куда ты их водил. Я все спланировала.
Он молчал, но я чувствовала исходящую от него волнами ярость. Она набирала обороты где-то за моей спиной.
– Я всегда любила тебя. С того самого момента, как ты впервые со мной заговорил.
Он молчал.
– Я занялась сексом с незнакомцем, только чтобы сделать тебе больно.
Эти слова высосали из комнаты весь кислород. Мои легкие сжались: я начала ощущать тяжесть совершенного.
О боже, о боже, о боже…
Я услышала глухой удар. Медленно обернувшись, я увидела, что Калеб упал на колени, закрывая лицо руками. Его тело дрожало – от слез или злости, я не знала. Он не издавал ни звука; только молча содрогался, что я запомнила до конца жизни. Я тоже начала дрожать, осознав, что случилось. Все было кончено: я, он – мы. Мы изменились навсегда. Я не хотела жить.
