Частица твоего сердца - Эмма Скотт
В тот вечер он принес горячие итальянские бутерброды, макароны и овощи, которые особо никого не вдохновили. Миллер снабдил нас солеными крендельками и чипсами. Я обеспечил пиво.
Я оглядел сидящих вокруг костра парней, за которых мог бы умереть. Они заполнили во мне пустоту, но в последнее время становилось все труднее игнорировать неясную потребность, уже обретшую форму и становившуюся все более четкой.
«Шайло…»
Я пытался выкинуть ее из мыслей, сегодня вечером и каждую чертову минуту своей жизни, начиная с утра нашего расставания. Но обещания, что я дал ей в тот день, уже начинали казаться избитыми и потерявшими свежесть, а потребность в ней становилась все сильнее.
– Я предлагаю тост, – произнес Холден, поднимаясь на ноги. Слегка покачнувшись, он поднял вверх фляжку с водкой. – За Ронана, настоящего мастера на все руки.
– Э-э, спасибо?
– Тихо, я еще не закончил. Ты берешь сломанные вещи и собираешь их обратно. И не важно, сарай это, полка или подобие человека. Вроде меня. Ты, Ронан Венц, значительно улучшаешь жизни всех, кого знаешь.
– Верно, – поддержал Миллер, поднимая бутылку с пивом. Я, нахмурившись, взглянул на него, но он лишь покачал головой, будто бы говоря: «Тебе от этого не отвертеться».
– Ладно, уже хватит, – произнес я и сделал глоток холодного пива, чтобы погасить разливавшееся в груди теплое чувство. Слова Холдена казались милыми, но он ошибался.
«Жизнь Шайло лучше, если в ней нет меня».
Мы ели и пили, а потом Холден зашел в Хижину и вернулся с пакетом изысканного шоколада без сахара для Миллера и немецким шоколадным тортом. И то, и другое явно было куплено в пекарне с французским названием в центре города.
– У кого есть свечи? – спросил Холден. – Нужно спеть еще разок.
– Черт, нет, – простонал я. – Ты уже все спел.
– Думаю, это намек, Стрэттон.
Миллер стянул с головы шапку и провел рукой по волосам, потом положил гитару на колени. Его обычная разминка перед началом выступления.
– Я знаю, ты любишь хрень потяжелее, – сказал он мне. – Я попытался переработать кое-что из «Tool»…
– Что-нибудь романтичное, – вставил Холден и, положив огромный кусок шоколадного торта на бумажную тарелку, протянул ее мне. – Вроде «Stinkfist».
Миллер усмехнулся.
– Верно. Но она неважно перекладывается на акустику, поэтому я подготовил кое-что другое. Надеюсь, тебе понравится.
Я сосредоточился на еде. Игра Миллера уже сама по себе являлась большим событием, но то, что он играл для меня, было чертовски бесценно.
Он проиграл первые несколько нот, и я тут же узнал песню. Сквозь огонь в темноту вечера полились звуки «Black Hole Sun» группы «Soundgarden».
У Криса Корнелла был редкостный голос. Миллер же превратил его песню в нечто совершенно иное и в то же время каким-то образом воздал Корнеллу должное.
Холден слушал молча и сосредоточенно, как и в тот вечер на вечеринке у Блейлока. Я отложил еду в сторону, не желая отвлекаться, и просто слушал. Миллер пел о прогулках во сне, а я думал о своих ночных походах, призванных прогнать кошмары. И убедиться, что те, о ком я заботился, были в безопасности.
– «И моя молодость – молюсь, чтобы сохранить ее. Небеса прогоняют Ад прочь», – пропел Миллер, и я коснулся рукой слов, вытатуированных у меня на правой стороне груди. Когда я был ребенком, то каждый день молился, чтобы ад в лице отца исчез. И когда это случилось, стало уже слишком поздно.
Когда в воздухе растаяла последняя нота Миллера, воцарилась тишина. Я не знал, что делать или говорить. К счастью, Холден, неуверенно поднявшись на ноги, нарушил молчание, прежде чем повисла неловкость.
– Черт возьми, приятель, – проговорил он, решительно хлопая в ладоши. А потом в замешательстве посмотрел на меня. – Почему он еще не знаменит?
– Это только вопрос времени, – ответил я.
Миллер покачал головой, и я бросил на него тот же взгляд, что прежде он адресовал мне: «Тебе от этого не отвертеться». Он благодарно улыбнулся. Больше всего на свете он хотел добиться успеха и спасти свою мать от нищеты и избавить от придурка-хахаля. У него была лишь музыка, и он беспокоился, что ее недостаточно. Хотя все вокруг него даже не сомневались.
Мы выпили еще несколько бутылок пива, и когда настало время караоке Холдена, хохотали до упаду. Миллер подыгрывал ему на гитаре, по крайней мере пытался, выводя мелодии «Karma Chameleon» и «I’m Too Sexy». Мы закончили незадолго до полуночи.
– Кого подвезти? – спросил Холден. У лорда Пэриша имелась машина с личным водителем, Джеймсом, который мог отвезти его куда угодно в любое время суток.
– Я поеду, – проговорил Миллер. – Венц?
– Все хорошо. Я останусь ненадолго, потушу костер.
– Хорошая идея, – со странной улыбкой произнес Холден.
Когда они ушли, я понял ее причину. Я зашел в Хижину, чтобы убрать остатки еды в мини-холодильник и запереть. На деревянном столе обнаружилась большая черная коробка из-под обуви, перевязанная темно-фиолетовой лентой.
– Черт тебя подери, Пэриш.
Внутри коробки лежала пара особо прочных черных кожаных ботинок для работы, название бренда которых просто кричало о деньгах. В один из них была вставлена записка.
С днем рождения, мой друг. Я хотел подарить тебе набор нунчаков[17] или, может, огнемет, но Миллер не согласился. Даже НЕ пытайся вернуть их, или я больше никогда не буду с тобой разговаривать.
С любовью, Холден
Я стиснул челюсти. Из-за моих ночных прогулок старые ботинки разваливались на части. Я надел новую пару. Они казались прочными и явно качественными.
Я взял коробку из-под обуви и бросил ее в огонь, стремясь уничтожить доказательства того, что Холден нарушил наше правило. Хотя, судя по записке, без Миллера здесь тоже не обошлось.
– Придурки, – пробормотал я. Четыре или пять выпитых бутылок пива, вероятно, до некоторой степени опьянили меня, потому что я ощутил, как по всему телу разлилось тепло.
Я чувствовал себя почти довольным.
Я засы́пал костер песком и пошел вдоль побережья обратно к старой парковке с заброшенным хозяйственным сараем. Если бы я сейчас попытался заснуть, то испортил бы лучший в жизни день рождения. И я шагал, позволяя ночному воздуху отрезвить себя.
Обычный мой обход занял чуть более часа. Новые ботинки оказались чертовски хорошими; у меня в жизни не было ничего столь прекрасного.
Но казалось еще слишком рано, чтобы пытаться заснуть. И я продолжал шагать, пока не добрался до окрестностей центра города. Я шел по пустым улицам, мимо темных
