Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes
— Тебе не работу? — спрашивает немного напряженно, и я моментально считываю причину. — Отвезу, собирайся. — Нет, у меня небольшой отпуск. Недельный. — Неожиданно. Запланированный? — Можно сказать, да, — встаю, направляясь к раковине, не умею врать, поэтому избегаю зрительного контакта. Габил это явно не та тема, с которой хочется начинать утро. — Если тебе надо уехать по делам, я просто вызову себе такси, не беспокойся.
Ответом служит тишина. Я вымываю использованную посуду, помещаю на сушилку и оборачиваюсь. Подпрыгиваю испуганно, натыкаясь на стоящего в метре Ольховского. Мне показалось, он вышел из кухни, молча соглашаясь с моим предложением. Совсем не ожидала, что затаился так близко.
Пригвождает нереально глубоким нечитаемым взглядом, аж озноб по позвоночнику.
— Значит, вызовешь такси? — выдает нарочито спокойно. — Нравится усложнять, поступать по-своему? — По-моему, я как раз пытаюсь упростить. — Нет, Адель, не упростить, — всего один шаг, расстояние между нами исчезает, его руки оказываются на столешнице по обе стороны от меня, образуя некий капкан, глаза неотрывно и цепко отмечают мои реакции. — Принимать заботу и внимание ты не умеешь, это было ясно с самого начала.
Откидываю голову немного назад, отстраняя свое лицо.
Мир вроде и не нападает, говорит вполне безмятежно и ровно, но я сжимаюсь, настороженно прищуриваясь и молча хлопая ресницами. И дело далеко не в страхе — не боялась и не боюсь его. Дело в концентрации чистой мужской энергетики, исходящей от него. Она осязаема и будто заполняет собой всё пространство вокруг. И ей невозможно сопротивляться, это нечто истинное и естественное.
Да мне и возразить, по сути, нечего. Он прав.
— Но так не пойдет, Медная, — чуть мягче и тише, — привыкай, что в дальнейшем любое твоё «я сама» будет крыться моим «я решу». Если я сказал, что отвезу тебя, значит, ты в приоритете, я сам этого хочу. Не ищи подводных камней и не обесценивай себя в моих глазах. Учись принимать и благодарить, а не возражать. Или ты как-то иначе видишь основу здоровых отношений?
Сглатываю, слегка нахмурившись.
Что называется, брать в оборот. И опять верные вещи озвучивает, а у меня ощущение, будто наступаю себе на горло, безмолвно соглашаясь. Ольховский не давит, всего лишь по-мужски разграничивает роли, напоминая суть бытия в тандеме мужское-женское. Откуда ему знать, что я впервые играю в такое? И для меня подстроиться — равносильно подвигу. Вместе с тем... это невероятное чувство — слышать, знать, ощущать, что ты и есть приоритет. Волна неподдельного девчачьего восторга обескураживает. И разномастность чувств сбивает с толку.
— А как их видишь ты? — выдаю в эфир с помехами из-за разом севшего голоса.
Продолжаем неотрывно смотреть друг другу в глаза.
Мне неудобно, шея ноет, затекая в таком положении. Но если подамся вперед, попаду в полный плен, а такая близость точно не располагает к серьезным разговорам.
— Я вижу основу в доверии и искренности. В том, чтобы открыто признаваться в своих желаниях и страхах. Делать то, что оба хотят. Заниматься сексом, учитывая предпочтения обоих, — слегка склоняет голову набок и ещё больше замедляет речь, демонстрируя поведением, что не враг, а друг. — Ну и как нам быть, Медная, если я озвучил всего пару пунктов, а у нас и по ним лажа: ты тяжело раскрываешься, зажата до ужаса, не умеешь говорить о том, что внутри. А секс… Каждый раз ощущение, что растлеваю тебя. Какие, блядь, предпочтения — ты словно девственница…
— И зачем тебе такие сложности? — поражаюсь, соглашаясь во всем. — Неужели все варианты попроще закончились?
Самой противно оттого, как жалко звучит вопрос, но он вылетает раньше, чем я успеваю подумать.
Мирон убирает руки и выпрямляется. Ощущаю вспыхнувшее в нем раздражение. Серые глаза наливаются свинцом.
— Меня крайне бесит, когда женщины переходят на манипуляции. Я, по-твоему, на лбу должен написать, что мне нравишься ты, а не варианты попроще? Чтобы больше никогда не слышать странных неуместных вопросов?.. Ты сама-то не чувствуешь, как я к тебе отношусь?
Чувствую. И не понимаю, почему. Почему среди такого количества ярких женщин выбирают меня?
Спросить об этом вслух не решаюсь. Уже было такое. Он тогда не ответил.
— Раз уж у нас обоих совпали выходные, не вижу причин вылезать в город, — Ольховский отворачивается, осознавая, что разговор в очередной раз заходит в тупик. — Не помешало бы для начала позавтракать, а потом уже решать, чем займемся.
Хозяйничает, открывая холодильник и доставая продукты. А я стою на месте истуканом, поскольку не умею переключаться по щелчку, как Мир. Недосказанность зудит под кожей, которую так и тянет расчесать. Неприятно, что вновь я запорола диалог… Так глупо вышло.
Мирон помещает яйца под воду, тщательно промывает и кладет на столешницу рядом со мной. Вытирает руки и внезапно подхватывает меня под ягодицы, усаживая на поверхность чуть дальше. Как бы намекая, раз не помогаешь, то хоть не мешай, но при этом будь в поле моего зрения. Я от неожиданности цепляюсь за его шею, это длится всего пару-тройку секунд перед тем, как снова отпускает, но и мимолетного прикосновения хватает, чтобы кончики пальцев начало покалывать от контакта.
Молчим.
Наблюдаю, как режет ветчину и отправляет в расплавившееся и шипящее на сковороде сливочное масло. Затем тщательно взбивает яйца, добавляет получившуюся бледно-желтую смесь сверху, немного помешивает и накрывает крышкой. Делает всё четко и методично.
На него невероятно приятно смотреть в действии. Никакой спешки, лишних движений. Ольховский весь такой — непостижимо цельный, уверенный в себе и состоявшийся мужчина. Без суеты и показухи.
Не сложилось с разговором — закончили, хотя много чего есть высказать. Голоден — приступил к готовке. Мешают — сдвинул в сторону. Нет демонстративной агрессии, злости. А ведь на его месте, наверное, любой бы легко сорвался. Даже я, возможно, наорала бы…
Этот человек, видимо, влияет на меня медитативно. Я успокаиваюсь и решаюсь признаться:
— Я была замужем примерно год, — он поднимает глаза и внимательно слушает, — больше десяти лет назад. Не получилось, разошлись. Быть в отношениях — труд. Знаю, что со мной в этом плане непросто. Всё так и есть, принимать заботу я не умею, потому что
