Так далеко - Сильвия Дэй
– Сегодня можешь расслабиться!
Я проснулась в час дня на диване, и грудь сдавила сокрушающая тяжесть одиночества. Мама ушла. Я поняла это еще до того, как взглянула на свою кровать, которую она заняла, потому что раньше это была ее кровать. Из глаз полились горячие слезы, их обильные потоки текли до тех пор, пока волосы на висках не намокли.
Прошло два часа, прежде чем я заметила, что из замка ящика приставного столика торчит крошечный ключ. Я долгое время смотрела на него, потом попыталась отвлечься. Но он звал меня, пока я принимала душ и готовила ужин, которым надеялась угостить ее накануне вечером. Когда я устроилась на полу, скрестив ноги, мой взгляд то и дело возвращался к нему. Моя мать была не из тех женщин, которые совершают подобные ошибки. «Никогда не оставляй следов», – всегда говорила она.
Она оставила ключ нарочно? Зачем?
К девяти вечера я больше не могла сопротивляться. Когда медленно наклонилась к столику, я ощутила на себе ее острый как кинжал взгляд.
– Позвони мне, если не хочешь, чтобы я смотрела! – громко произнесла я, мне казалось, что это своего рода проверка. Но телефон, номер которого она меняла каждые несколько месяцев, не звонил.
Ключ повернулся с большим трудом, как будто замок нуждался в смазке. Сам столик мы отреставрировали вместе, тщательно отмыв и отполировав его. Резко вдохнув, я дернула дверцу на себя.
Внутри лежала старая жестяная банка из-под печенья, полная зажимов для галстуков, запонок, не имеющих пары, часов и колец – обручальных колец, слишком больших для наших изящных пальчиков. Я нахмурилась и порылась в них, металл зазвенел, подобно разноголосым колокольчикам. Раньше я никогда не замечала, что мама коллекционирует подобные вещи. Во время наших походов по магазинам я ни разу не видела, чтобы она рассматривала витрины. И поскольку я всегда наблюдала за ней, казалось невозможным, чтобы я пропустила какое-либо ее хобби.
Поначалу золото и серебро были холодными, но постепенно нагрелись от моего прикосновения. Когда мои ладони вспотели, блестящий металл покрылся конденсатом. Воспользовавшись подолом рубашки, я избавилась от следов своего любопытства, на мгновение задумавшись, не стоит ли надеть перчатки и отполировать все украшения, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, которые могли бы меня выдать.
«ENSEMBLE POUR TOUJOURS, PIERRE – SOPHIA»[2].
Я уставилась на надпись на кольце и не сводила с нее глаз до тех пор, пока мои пальцы не начали дрожать, я больше не могла различить слова из-за дрожи, охватившей все тело. «Вместе навсегда». Обручальное кольцо. Принадлежавшее мужчине с тем же именем, что и у человека, с которым встречалась моя мать. Совпадение. Странное, но правдоподобное.
Мне стало не по себе, а грудь словно сдавило тисками.
Трофеи.
Я пришла к выводу слишком быстро, как будто в одно мгновение собрала из разрозненных кусочков пазла законченную картинку. Неужели по достижении шестнадцати лет мои чувства каким-то образом обострились?
Но ведь она хотела, чтобы я узнала, верно? Разве она не делала намеков на протяжении многих лет? Я всегда хотела, насколько это возможно, чтобы она замечала меня. Хотела ли она того же для себя?
К горлу подступила желчь, и я проглотила ее, но она заполнила горло с такой силой, что я едва успела добежать до туалета. Рвотные позывы были настолько мощными, что все тело покрылось холодным потом.
Опустившись на холодный пол, выложенный мелкой плиткой, я прислонилась спиной к стене ванной; мысли в голове одновременно путались и застывали на месте. Казалось, что я никак не могла осмыслить увиденное и в то же время нашла ответ на давний вопрос.
Не знаю, как долго я там сидела, но когда вернулась в гостиную, на улице уже стемнело. Я аккуратно собрала содержимое жестянки и убрала ее в ящик стола. Затем заперла его, но оставила ключ там, где нашла. Я зажгла свечу на столе и открыла оконные рамы, желая снова ощутить присутствие мамы рядом.
Но от этого мой страх только усилился.
Поэтому я закрыла окна, задула свечу и, подтянув колени к груди, осталась сидеть в темноте.
Это была отчаянная
попытка сбежать
от мучительных воспоминаний,
от чувства невыносимого
одиночества и страха
перед какой-то странной
надвигающейся гибелью.
Эдгар Аллан По
3
Витте
Наши дни
Капли дождя блестят на стеклах манхэттенских небоскребов, когда я кладу ежедневную газету на позолоченный поднос, стоящий на пуфике в гостиной в хозяйской части пентхауса. Стены облицованы плиткой из состаренного стекла, в ней мое отражение, мутное и испещренное пятнами, как на пленке старого немого кино. Некоторые скажут, что моя профессия дворецкого такая же устаревшая, но они не знают, что моя нынешняя деятельность не менее опасна, чем секретный источник дохода, который я оставил много лет назад. У моего работодателя настолько беспощадная родня, что они похожи на клубок извивающихся змей, которым плевать на то, чей хвост они кусают.
В любой другой день я ушел бы тем же путем, что и пришел, выполнив свою задачу. Сегодня же я пересекаю комнату и подхожу к зеркалу с прикрепленной под ним зеркальной консолью. Как и все в моей жизни, зеркало вовсе не такое, каким кажется. Черные бархатные ленты, на которых оно подвешено, – всего лишь иллюзия. Когда я нажимаю большим пальцем на замаскированный от посторонних глаз сканер для отпечатков пальцев, зеркало бесшумно скользит вверх, открывая сейф.
Внутри хранится впечатляющая коллекция украшений: ожерелья, кольца, браслеты и многое другое, которые мистер Блэк специально выбрал в качестве подарков для своей жены. Я называю ее миссис Блэк. Другие зовут ее Лили, но это лишь одно из ее многочисленных вымышленных имен.
Мы не знаем ее настоящего имени, возраста или биографии. Она сфабриковала десятки удостоверений личности, которые мы обнаружили в ходе обстоятельного расследования, растянувшегося на все те годы, когда ее считали умершей. Она признавала подлинную связь лишь с двумя людьми: со своей покойной матерью и ее любовником – Стефани и Вэлоном Ласка.
Лили утверждает, что не знает, кем на самом деле та была, ее мать. Стефани Ласка – один из многих ее псевдонимов. И она призналась в убийстве собственной матери, чтобы избавиться от удушающего влияния, которое угрожало всему, что было ей дорого. Любовник, Вэлон Ласка, был преступником, за
