Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий
— Вообще-то я уже на подъезде, — сказал я сиплым от бешенства голосом и отключил чертов мобильник.
К тому моменту, как я с выключенными фарами подрулил к тусовке, веселье, похоже, вошло в разгар, и моего появления сразу никто и не заметил. Зато мне, стоящему в темноте у машины, было видно все в мельчайших подробностях. Я увидел мою Ваську в окружении жен и подруг других кайтеров. И она была совсем не такой, какой я привык ее видеть всегда — напряженной, нахохленной и готовой к обороне, фыркающей на каждое слово, как маленький, но весьма сердитый ежик. Она болтала и смеялась, чуть откидывая назад голову с тяжелой растрепавшейся косой, выглядя совершенно расслабленно. Так, словно ей тут, среди моих друзей и их женщин, было абсолютно комфортно, будто она давно одна из них. Это была все та же Васька-Василиса, которую я сто лет знал, но в то же время будто совершенно другая. Свободная, живая, засиявшая для меня вдруг невесть откуда взявшимися красками, словно морская мифическая нимфа, неожиданно вышедшая из темноты в круг света и беззаботного смеха. И закипевшая было злость отхлынула, не оставляя о себе памяти, а ее место в душе заняло чувство тепла и какой-то необъяснимой причастности, на грани изумления. Так, будто смотришь на что-то свое, вечно-бесконечно родное. Смотришь и не можешь прийти в себя от того, что на самом деле это никакое не сиюминутное открытие, а просто абсолютное откровение, которое записано, отпечатано было всегда где-то у тебя внутри. Вот только язык, на котором это знание было увековечено, ты начал понимать почему-то только что. Я присел на капот и просто смотрел-смотрел и не мог насмотреться, пьянел, упивался и не мог напиться каждой ее искренней улыбкой, каждым движением, когда она пританцовывала, ловя ритм.
Но тут вездесущая и неугомонная Леся засекла меня и, схватив Василису, потащила ее в мою сторону, привычно вопя и выражая восторг в свойственной ей манере.
И едва Василиса узнала меня, она изменилась, словно внутри нее повернули выключатель, гася этот завороживший меня свет. Сверкавшие радостью глаза подернулись ледяной коркой, и даже осанка поменялась, выдавая мгновенно возникшую напряженность. И эта метаморфоза была словно пинок по яйцам и мощная оплеуха одновременно. Мне вдруг отчаянно, прямо-таки невыносимо захотелось, чтобы все вернулось. И улыбка, и блеск ее зеленых глазищ, и так заворожившая меня свобода в каждом вздохе и движении. Стало остро необходимо стереть все, что было между нами, и быть для нее незнакомцем, который не косячил столько лет подряд. Тем, у кого есть хоть какой-то шанс с Василисой. Потому что именно сейчас я осознал, насколько мне этот шанс нужен. Ведь теперь я знаю, чего хочу.
ГЛАВА 11
Василиса.
Что я чувствовала в тот момент, когда Рыж тащила меня в сторону моего личного демона? Скорее уж, просто оцепенение. Я даже не успела пожалеть, что такой согревающий душу вечер вдруг закончился по его вине, и даже шока от того, что тот самый Седой, которым тут не восторгался только немой, оказался моим сводным братом, не было. Может, разве недоумение, потому что в моем представлении Арсений, с которым я жила бок о бок несколько лет, никак не увязывался с образом упоминаемого парня, готового выручить кого угодно в любой ситуации и никогда не отказавшего в помощи. Он не мог быть человеком, который взял отпуск на работе на целый месяц после наводнения в Крымске и впахивал там сутками, разбирая завалы и помогая людям, ночуя в палатке вповалку с другими волонтерами. Он не мог быть тем, кто регулярно собирает пожертвования и тратит свои кровные, чтобы помочь детскому отделению, где держат новорожденных «отказников». Нет, тот Арсений, которого я помнила, был эгоистичным, жестоким, зацикленным только на себе и своих амбициях. Он никому не мог помогать! Но, однако же, я весь этот вечер слушала, как окружающие меня кайтеры и их жены рассказывали и о совместной работе, и о доставке нуждающимся продовольствия и предметов первой необходимости столько, сколько могли, а еще о том, как, кому и чем помог этот самый загадочный Седой, появления которого все ждали. Не говоря уже о безумном восхищении его уникальной манерой катания, чему уже и я сама была однажды свидетельницей.
Приближаться к стоявшему у своей машины Арсению было для меня сродни движению против ураганного ветра. Каждый следующий шаг давался труднее предыдущего. И если бы не маленький, но совершенно неостановимый локомотив по имени Леся, я бы, наверное, вросла в песок под ногами. Но хуже всего было то, что я, сцепившись взглядом с Арсением, так и не могла отвести глаз. И совсем не потому, что он, как обычно, прожигал дыры в моей обороне, в своей привычной беспардонной манере добираясь до меня. То, что было всегда между нами… ну, это как вечная борьба двух атмосферных фронтов, рождающая наши знаменитые дикие по своей силе ураганные ветра, крушащие в своей бездумной мощи все, чего касались… Так вот сейчас этого не было. Просто совсем. И если все еще искать сравнения со стихиями, то это как жить в вечном шторме и вдруг, без всякого предупреждения оказаться в зоне полного штиля. Ощущалось настолько странным и непривычным, что ни одна из моих годами выработанных реакций на Арсения не сработала. Не знаю, как это объяснить, да и на раздумья особо времени у меня не осталось.
Леся подтащила меня так близко, что едва не столкнула нас друг с другом.
— Русалыч, это последний по времени появления, но отнюдь не по значимости человек в нашем, так сказать, клубе суровых южных кайтров, мой любимый-обожаемый брательник — Седой, — буквально продекламировала она, протягивая к Арсению руки, и тот, к моему удивлению, охотно наклонился с теплой улыбкой, позволяя себя обнять и чмокнуть в щеку. Хотя по-прежнему не отводил от меня взгляда. — Жуть, какой бабник и наглый мартовский кошак, но при этом настоящий друг и лучший райдер, которого я видела в своей рыжей жизни, — продолжила Рыж псевдорекламную компанию, и на секунду мне показалось, что на лице моего брата появилась тень смущения.
— Арсений, — «официальным» тоном возвестила Леся, — это моя только что названная сестра Русалка — редкостной красоты внутри и снаружи человечек. — Она встала на цыпочки, потянувшись к с готовностью опять наклонившемуся к ней Арсению, и «зашептала» на ухо: — Обидишь нашу рыбку золотую — оторву яйки и порежу на кусочки всех твоих змеев, усек?
И она одарила
