Шах и мат - Эли Хейзелвуд

– Зачем ты пришла? – спрашивает Нолан минут двадцать спустя. Похоже, лекарства начали действовать.

– На сайте «Вэнити фэйр» опубликовали статью, – объясняю я рассеянно, пока нарезаю морковь. В компании Нолана, в этой теплой квартире, где повсюду его запах, за приготовлением вкусной еды сложно возмущаться. – О том, что ты проиграл Коху.

– Это была ничья. Но я проиграл Лью, который потом обыграл Облонского, и еще у меня была ничья с Антоновым, так что в итоге я занял второе место.

– Да, да, я уверена, что твой член длиннее, чем у Коха, но давай сосредоточимся на проблеме. Кох сказал в интервью «Вэнити фэйр», что мы с тобой встречаемся, а «Шестая страница» опубликовала наше совместное фото. И теперь крошечный процент популяции Земли, который увлекается шахматами, думает, что мы в отношениях.

– А мы не в отношениях?

Я поворачиваюсь к нему, чтобы он увидел всю ярость в моих глазах.

– Ты ни с кем не встречаешься. Сам же сказал.

– Еще я сказал «до последнего времени».

Мое сердце пропускает удар.

– Почему тебя это не беспокоит? Я прощаю тебя, так как ты на пороге смерти, но мы должны внести ясность.

– Конечно. Валяй.

– В смысле? Вместе. Мы должны исправить это вместе. Давай выпустим заявление для прессы. Или купим рекламный баннер на самолете, чтобы все узнали правду. Хоть что-нибудь.

– Я не буду всем этим заниматься. Но ты можешь, если хочешь.

Я мрачнею еще сильнее:

– В смысле не будешь? Мои друзья и сестра прочитают статью и поверят во всю эту белиберду.

– Я с радостью объясню все твоим друзьям, или позвоню им по фейстайму, или куплю для них воздушную рекламу, чтобы все объяснить. Но рассказывать журналистам о своей личной жизни не собираюсь.

– Почему?

– Мэл, я понимаю, ты расстроена. Но со мной такое не впервые. С прессой бесполезно спорить, даже когда они неправы. Все, что ты можешь сделать, – это игнорировать их. Первое правило шахматного клуба: никогда не гугли себя.

Я накрываю кастрюлю крышкой и, скрестив руки, облокачиваюсь о стол.

– А я думала, что первое правило шахматного клуба гласит, что белые ходят первыми. Понимаю, слух о сестрах Бодлер больно по тебе ударил, но…

– Я имел в виду то дерьмо, которое они печатали о моем дедушке, – Нолан смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. – А что за слух о сестрах Бодлер?

Смущенная, отвожу взгляд, ведь я знаю про эти сплетни, а он нет. Может сложиться впечатление, что меня волнует его жизнь.

– Просто… говорят, ты встречался с кем-то из Бодлер.

– Оу, точно. Там две сестры, да? Эмиль мне рассказал.

– Так это правда?

Нолан вздергивает брови:

– Ты знаешь, что нет.

Точно. Знаю.

– Тогда откуда взялись эти слухи?

– Одна из сестер была на какой-то вечеринке, куда меня заставил пойти менеджер. Это было в то время, когда я еще к ней прислушивался. Наверное, тогда я и понял, что с меня хватит.

Подаюсь вперед, опираясь на локти, ненавидя себя за то, что хочу услышать продолжение.

– Которая из сестер?

– У нее имя вроде начиналось с Дж.

Я вздыхаю. У обеих имена начинаются с Дж.

– И что случилось? Вы разговаривали, и ты не собирался… ну, понимаешь.

– А ты бы с ней замутила?

– Если бы была на той вечеринке? О да.

Нолан склоняет голову набок:

– И зачем?

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты бы от этого получила?

Я пожимаю плечами:

– Мне нравится секс. Он заставляет испытывать приятные – порой даже очень приятные – ощущения. Особенно если ты в настроении, а твой партнер – интересный или привлекательный человек. Мне нечего стыдиться.

– Ты и не должна, – говорит Нолан, хотя по его тону я понимаю, что он сам до конца не осознаёт, что я имею в виду. Секс и влечение – это то, что он пока не распробовал. – Как насчет эмоциональной близости? Или духовной связи?

– Я это не отрицаю. Уверена, для разных людей секс подразумевает разные вещи, и уважаю выбор каждого. – Я отмахиваюсь от воспоминаний о прошлой ночи, когда общалась с Алексом. – Но привязанность – это не про меня. Сближаться с кем-то всегда риск.

– Риск? Почему?

Я пожимаю плечами, понимая, что пока не готова объяснить.

– Мне все это не нужно. Я и так слишком занята.

Нолан кивает с понимающим видом:

– Ты заботишься о своей семье.

Я выгибаю бровь:

– Разве мы не обсуждали твою интрижку с одной из сестер Бодлер?

– Я толком не помню, что тогда случилось. Мы… Подожди.

– Что? – Я наклоняюсь ближе, чувствуя, что глаза вот-вот вылезут из орбит.

– Там был Каспаров◊.

– Бывший чемпион мира?

– Да. Предлагал сыграть со мной.

– И?

– Что «и»? Мы сыграли.

– Давай кое-что проясним. Ты выбрал шахматы со стариком вместо секса?

Нолан смотрит на меня, как монашка из отдаленного монастыря, которой я пытаюсь объяснить, что такое биткоин.

– Ты меня вообще слушала? Это был Каспаров◊.

У меня вырывается смешок. Затем еще один. Я прижимаю ладони ко лбу и не могу перестать смеяться, думая о том, что, когда Нолан не ведет себя как полный мудак, он довольно милый. Когда я вновь смотрю на него, он пальцами перебирает прядь моих волос, будто это дорогой шелк. Его взгляд все еще немного стеклянный, так что я не возражаю.

– Надеюсь, это хотя бы была игра всей твоей жизни? – спрашиваю я.

Нолан смотрит мне в глаза:

– Нет. Не была.

– Тогда на что это было похоже?

Мы никак не можем разорвать зрительный контакт. Я чувствую, что мой позвоночник вибрирует, и черт знает почему. Раздается сигнал кухонного таймера, и мы оба отводим взгляд.

Я наливаю суп в чашку с надписью про Эмиля, потому что считаю, что заслужила лицезреть эту дивную картину.

– Вкусно, – с удивлением сообщает Нолан после первой ложки, что меня даже немного оскорбляет. – Не сравнится с мясным рулетом твоей мамы, но…

Я щипаю его за предплечье, но с тем же успехом могла бы ущипнуть статую. Он криво ухмыляется. И с легкостью съедает четыре порции, пока я грызу свой сникерс, притворяясь, что ни капельки не польщена. Мой уровень адреналина снижается, и я вспоминаю, что дала своему бренному телу меньше пяти часов сна и никакого кофеина.

– Ты готовишь? – рассеянно спрашиваю я.

– Редко. И не то чтобы хорошо.

– Но у тебя офигенная кухня, – я качаю головой. – Призовые деньги в шахматных турнирах – это что-то с чем-то.

– Так и есть. Правда, у меня был приличный трастовый фонд. Сама решай, какой из вариантов более приемлемый.

– Хорошо иметь таких родителей.

– Дедушку, – поправляет меня Нолан. – Раньше это была его квартира.

– Оу, – я прикусываю нижнюю губу, раздумывая над следующим вопросом. – Разве твой дедушка не…

– Ага. Играл в шахматы, сошел с ума и едва не убил меня, когда мне было тринадцать, – он не улыбается, однако в тоне меньше горечи, чем я ожидала.

Я все равно морщусь:

– Не лучший способ говорить о чужом психическом здоровье.

– Согласен. Дедушка страдал от поведенческого варианта лобно-височной деменции. Так понятнее?

Не отвечаю, и Нолан добавляет:

– Ты знала, что есть тип лобно-височной деменции, который передается по наследству?

Открываю рот и тут же закрываю. У меня такое чувство, что всему виной не только высокая температура, так что мне надо быть осторожной.

Нолану Сойеру нужна поддержка. Звучит странно, но все же.

– Боишься, что это случится с тобой?

Из Нолана вырывается невеселый смешок.

– Знаешь, что забавно? Раньше я боялся до усрачки, но теперь уверен, что меня это не коснется. Потому что как только я эмансипировался, то сразу сделал генетический тест. Вот только, насколько мне известно, мой отец тестирование не проходил. В какой-то момент я перестал отвечать на его звонки, но раньше он каждый день – каждый божий день – твердил мне, что если продолжу играть в шахматы, то закончу как дед. Будто все беды у него действительно были из-за шахмат.

– Звучит… глупо.

– Ну да. Глупые люди обычно говорят глупые вещи.

Нолан больше не смотрит мне в глаза, а прожигает взглядом пустую