Сделать все возможное - Р. С. Грей
Я слышу шум позади и со сверхчеловеческой скоростью возвращаю на место фотографию и его права. К тому времени, как я слышу, что его ноги достигают пола, бумажник лежит как раз там, где я его нашла.
– Что ты делаешь?
Я не оборачиваюсь.
– Ничего.
Мой голос говорит иначе.
Он задумчиво смеется.
– Ты хоть знаешь, каково это – говорить правду?
Он подходит и хватает со стола свои вещи. Мой взгляд прикован к полу.
– Именно так я и думал.
Седьмой час
Я немного задремала на кушетке и, проснувшись, вдыхаю резкий запах паров, если быть точной, перманентных, маркерных паров. Когда я поднимаюсь, чтобы потереть глаза после сна, запах становится хуже, а затем передо мной открывается ужасная картина: весь мой гипс изрисован.
– ЛУКАС!
Я сажусь и вижу, как он разбирает все содержимое бумажника, сидя на стуле в углу комнаты.
– ЛУКАС! – кричу я снова.
Он все еще не поднимает глаз. Он достает из бумажника старую визитку и бросает ее в мусорное ведро.
– Я не могу поверить, что ты это сделал.
– Что?
– ЛУКАС, ТЫ ИЗРИСОВАЛ ВЕСЬ МОЙ ГИПС! Я выгляжу так, будто только что вернулась из церковного лагеря в средней школе!
Я поднимаю руку, чтобы мы оба могли посмотреть на гипс. Он взял маркер и нарисовал на всей поверхности сердечки и надписи.
Я люблю Лукаса.
Выходи за меня, Лукас.
Дэйзи + Лукас = <3.
– Похоже на любовные бредни девочки-подростка. Ты уверена, что сама не сделала этого во сне?
– Ха-ха, – смеюсь я, достаточно успокоившись, чтобы оценить тот факт, что сделала бы с ним то же самое. – Хорошо сыграно. Объективно, это даже забавно, что твое лицо покрывает мое предплечье. Ты даже сделал затенение. Хвалю. А теперь отдай мне дурацкий маркер.
Он указывает на маркер, лежащий на столе.
– Боюсь, чернила закончились.
Еще одна бесполезная карточка из его бумажника падает в мусорное ведро.
Он совершенно безмятежен, но его невозмутимое лицо нарушает легкий изгиб у рта. Он доволен моими паническими попытками реанимировать маркер.
– Ну же! Давай!
Я бью его о край стола, пытаясь вытрясти чернила, застрявшие на дне. Я облизываю кончик и съеживаюсь от вкуса.
– Ха, думаю, он все-таки не умер, – говорит он, глядя на мою новую татуировку на языке.
После того, как вымываю вкус чернил изо рта, я остаюсь в ванной, решая, как действовать дальше. Закрашивать все это будет трудоемко и некрасиво.
Кроме того, я более творческий человек.
Каждая надпись: «Я люблю Лукаса», превращается в «Я люблю Джорджа Лукаса».
Его большой портрет удивительно легко трансформируется в абстрактную интерпретацию R2-D2.
Сердечки, которые он нарисовал по бокам, стали крошечными звездами смерти.
Мой изрисованный гипс теперь – дань уважения «Звездным войнам», и, когда я возвращаюсь в смотровую, Лукас кивком признает мое лукавство.
– Ты, кажется, очень хотела скрыть то, что любишь меня. Леди слишком много протестует?
– Леди протестует как раз столько, сколько нужно. А теперь, если вы меня простите, я собираюсь потусоваться у вентиляционного отверстия, потому что немного под кайфом от всех этих испарений. Кроме того, думаю, если встану в правильном месте, смогу притвориться, что тебя не существует.
Девятый час
Сейчас девять вечера, рановато для сна, но я очень хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Мы закрыли маленькое стеклянное окошко на двери занавеской, чтобы не пропускать свет из коридора.
– Эй! Ух ты! Не спеши, стрипазавр Рекс, – вскрикиваю я.
Он оборачивается через плечо.
– Извини. Не могу спать в джинсах.
– О-о-о, да ладно!
– Зачем мне лгать об этом?
У меня нет времени, чтобы ответить, потому что он уже расстегивает штаны, и они сползают по его ногам. Я отворачиваюсь, но успеваю заметить его задницу, одетую в обтягивающие черные боксеры. Затем он снимает футболку, и моему взору предстает обнаженная плоть: широкие плечи и гладкая, загорелая спина, которая сужается к талии. Я отвожу взгляд. Но затем решаю еще разок быстренько взглянуть. Мне не следовало этого делать. Внезапно мне кажется, что сотрудники ЦКЗ перекрыли подачу кислорода в нашу комнату. Я делаю глубокий вдох, а потом медленно выдыхаю, чтобы он не заметил.
Я ложусь на спину и смотрю в потолок, натягивая одеяло, выданное ЦКЗ, немного выше. По правде говоря, я тоже не хочу спать в джинсовых шортах. Как только Лукас закроет глаза, я спрыгну с кушетки и незаметно стяну их.
Когда слышу, как Лукас усаживается на раскладушку, я поворачиваюсь ровно на столько, чтобы увидеть его обнаженные грудь и плечи, которые выглядывают поверх армейского зеленого одеяла. С такого положения, которое занимаю на кушетке, я прекрасно его вижу. Когда мы взрослели, я сотни раз видела его обнаженную грудь на тренировках по бегу или на вечеринках у бассейна. Раньше меня это никогда не беспокоило, но эта версия Лукаса, где он может быть дублером Генри Кэвилла, действительно не дает сфокусироваться на чем-нибудь другом. Я очень хочу прикоснуться к нему, провести рукой по его загорелой коже.
Я смахиваю эту мысль и беззвучно делаю еще один глубокий вдох.
Я не смогу заснуть. Я сажусь и решаю, что если переоденусь, то почувствую себя лучше. Я беру синий медицинский халат и иду в ванную. Когда выхожу, Лукас смотрит в потолок, закинув руки за голову. Я стою у края его раскладушки, и медленно его взгляд падает на меня. Он улыбается, когда видит мою самодельную пижаму.
– Мило.
Я приближаюсь на дюйм к его кровати и трогаю царапающий материал моего халата. Лукас садится, и одеяло спадает до пояса. В тусклом свете он выглядит как дурной сон. Острая челюсть. Взъерошенные каштановые волосы. Подтянутая грудь. Воздух вокруг нас электризуется, и мы больше не в смотровой, мы во сне, в котором я не воюю с Лукасом Тэтчером.
Нет.
Нет. Нет. Нет.
Я прогоняю от себя все навязчивые мысли, приходящие на ум. «Подойти ближе. Наклониться и оседлать его на койке».
– Дэйзи…
Лукас произносит мое имя, и наши глаза встречаются. Мои мысли написаны на щеках. Они горят румянцем, который я не в силах спрятать. Он прищуривается, как будто пытается прочитать меня. Конечно, он может это сделать. Для него я открытая книга.
«Я так сильно хочу тебя», – говорит мое тело.
Я качаю головой и пытаюсь пройти мимо, но Лукас ловит меня за руку. Сжимает пальцы вокруг моего запястья. Он не говорит ни слова, но этого и не нужно. Как только он прикоснулся к моей коже, я стала его.
Такое ощущение, что душа покинула
