Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс
Слова Эсме звенели у меня в голове. Я устало поднялась и переоделась в висевшее на спинке стула шёлковое платье цвета морской волны с заниженной талией, платиновой отделкой и бисером по краю подола. Мои босоножки на каблуках валялись под кушеткой, на которой лежал кот Геракл.
– А ты? – Сильви повернулась к Эсме, но та даже не пошевелилась.
– А что я? – раздражённо вскинулась сестра. Она была в дурном настроении, обвинение в трусости её задело. Мысль, что на неё могли так подействовать мои слова, вызвала у меня улыбку. Как тень может обидеть кого-то?
Мы с Сильви обменялись взглядами, но было понятно, что Эсме всё равно не пропустит вечер на Монпарнасе. Всё это игра. Она заставит нас ждать, но когда дверь откроется, Эсме будет у выхода.
– Ты идёшь? – Сильви скрестила на груди руки.
Эсме встала, натянула чулки, затем скользнула в чёрное кружевное платье с бантом на плече. Нахмурилась, стащила его и отбросила, скомкав, на стул, и схватила другое, пудрового цвета с бирюзовым бантом на бедре. Повернулась, помрачнела ещё сильнее, сорвала платье и запинала его под кресло. Следующим стало простое платье из бежевых и чёрных кружев. Мы с Сильви затаили дыхание – хоть бы это подошло, но вскоре и его отбросили в пользу фатинового платья с искусной отделкой из золотого бисера и небольшим шлейфом позади икр. Это было новое творение мадам Плутар – специально для Эсме, её музы.
Мадам Плутар любила контрастные сочетания и ткани с разной фактурой, и часто костюмы наших артистов походили на десерты. Прошлым вечером Эсме была одета в свой новый сценический костюм: золотой мундир с фалдами. В её гардеробе присутствовали все густые оттенки золотого и алого. Эсме носилась по комнате мимо портновского манекена с её самым новым костюмом: кроваво-красная парчовая курточка с чёрно-золотыми эполетами из павлиньих перьев. У меня не было своих костюмов, поскольку, как справедливо указала моя сестра, я единственная была в цирке без собственного номера.
Все артисты нашего цирка когда-то были знамениты. Они выбрали отбывать здесь своё наказание. Хотя этот цирк для них тюрьма, они, судя по их лицам, всё равно благодарны, так что некоторые тюрьмы, по всей видимости, лучше прочих.
У двери я заметила Доро, клоуна. Всегда очень печально смотреть, как он стоит так близко от выхода, и я задержалась помахать ему. Мы встретили его здесь не случайно. Он, похоже, всегда знает, когда мы планируем выйти вечером, и занимает место у двери, чтобы хоть одним глазком взглянуть на мир вне этих стен. Никто из артистов не может покидать наш цирк, в этом его особенность. Поскольку мы полностью или наполовину смертны, Эсме, Сильви и я можем свободно приходить и уходить. Странно, но мадам Плутар, тоже живая, совершенно не хочет выходить наружу.
– Мне не нужен внешний мир, – часто говорит она, раздражаясь, когда мы убеждаем её выйти с нами в сад или на рынок.
Убедившись, что звать её с собой бесполезно, мы решили оставить мадам в покое с её шитьём.
Когда проход в форме огромной разинутой пасти Дьявола открылся, Сильви и Эсме прошли наружу, но я остановилась посередине. Эсме на той стороне раздражённо скрестила руки, но я всё равно продержала дверь открытой чуть дольше необходимого – Давай быстрее, Сесиль! – Сестра уже позабыла, как мы с Сильви ждали, пока она перемеряет четыре наряда.
Лицо Сильви выражало обеспокоенность, она всегда переживала, что кто-нибудь увидит, как мы возникаем из ниоткуда посреди Булонского леса. Из-за тумана снаружи её светлые стриженые волосы начали завиваться.
– Сесиль! – Она помахала мне. – Dépêche-toi![13]
Я повернулась глянуть на Доро, украдкой напряжённо бросающего последний взгляд на мир за воротами. На другой стороне я увидела пар от дыхания Сильви и даже раньше, чем ступила на траву, поняла, что апрельская ночь в Париже будет холодной. Я всегда чувствую, как закрывается вход, ещё до того, как услышу звук. И меня всегда поражает, что не успею я обернуться в двери – а цирк уже исчез, растворился в ночной тиши.
6 апреля 1925 года
Сегодня вся труппа оживлённо обсуждала возвращение Отца. Его проще всего было найти в садах. Посетители нашего цирка тоже любили сады. Они входили в наши двери ночью и изумлялись, найдя внутри стен открытое пространство, и после начинали гадать, благодаря какому фокусу солнце всё ещё сияет. Отец говорит, что ходьба по Великому Лабиринту придаёт ему ясность мысли, так что он может целыми днями бродить между живыми изгородями. В результате его приверженности этому месту, сад благоухал – запах свежих веточек лаванды и розмарина смешивался с ароматами вечно цветущих магнолий и лип. Пробегая сквозь ухоженные кусты, я обнаружила Доро: он пил чай с Алыми Сёстрами. Их красные кудри складывались в геометрические фигуры, как подстриженные кустарники. Доро, словно зная, кого я ищу, указал на Главную Аллею – там Отец что-то внимательно изучал.
Погружённый в беседу с Курио, смертным, который служил Архитектором Аттракционов, Отец разглядывал его новое творение – колесо обозрения под цирком. Отец неодобрительно хмурился, складывал чертежи и отшвыривал их назад к Курио. Его всегда увлекали две концепции: «задом наперёд» и «вверх тормашками» – и этот аттракцион совмещал обе, по словам Курио, который в данный момент спешно объяснял Отцу свойства колеса, строящегося сейчас под нами. Меня никто не заметил.
– Оно крутится недостаточно глубоко, – отрезал Отец, поглаживая подбородок.
Курио поёжился, как будто сел на булавку.
– Но его невозможно углубить, мой господин.
– Мне не видно Стикс, – сказал Отец сквозь зубы. Это была его любимая река. – Ты обещал, что я буду видеть Стикс. Вот для чего был предназначен этот аттракцион, Курио.
– Я пытался, мой господин. – Лицо Курио пылало. – Но магии недостаточно, чтобы зайти так далеко и при этом сохранить цирк. Вам придётся дать мне больше магии.
И тут Курио сделал странную вещь. Он вдруг посмотрел в ту сторону, где стояла я, словно видел меня впервые, и обрадовался, как будто ему пришла в голову гениальная идея.
– Конечно же! – воскликнул он. – Мы можем использовать и Сесиль! Как я раньше об этом не подумал. Возможно, есть способ…
Архитектор не закончил мысль. Отец заткнул его ударом с левой руки сжатым кулаком. Лицо Курио сморщилось, как будто он жевал что-то противное, он вытаращил глаза. Его округлое тело, подёргиваясь, рухнуло на пол.
– Никогда, – сказал Отец, склонившись над ним. – Этому не бывать, Курио. Найди другой способ.
Архитектор мотал головой
