Сахар и золото - Эмма Скотт
– Все же попытайся вспомнить.
– Я был ребенком.
– Сколько тебе было лет?
– Папа казался великаном. Злым великаном.
– Он стал первым человеком, эмоции которого ты почувствовал?
– Нет, первой была мама. Она ощущалась теплом в холодный день и первым кусочком еды, когда ты голоден.
– А твой отец? Как ты ощущал его?
– Дым. Жара. Огонь. Словно дом в огне, и мы не можем убежать.
– Ник, он обижал тебя?
– Иногда. Но в основном маму.
– Ты слышишь голоса?
– Нет. Я читаю мысли. Иногда.
– А в чем разница?
– Нельзя слышать голоса. А мысли, они реальны. Теперь вы разочарованы. Мне не становится лучше.
– Думаю, мы попробуем еще один способ.
– Когда?
– Сегодня.
– Нет! Почему?..
– Ник, а чего тебе хочется? Если бы у тебя появилась возможность исполнить желание, то чтобы ты выбрал?
– Я хочу, чтобы мама вновь обратила на меня внимание. Прикоснулась ко мне. Она обычно обнимала меня, когда мне было страшно. А сейчас мне страшно все время…
– Что заставит ее снова тебя обнять?
– Если мое провидение исчезнет?
– Бинго. Этого мы и пытаемся достичь. Согласен?
…
– Ник?
– Хорошо.
А потом они подожгли дом, и я не смог выбраться…
Я подъехал на мотоцикле к дому престарелых под названием «Всегда солнечно» в Сент-Луисе, штат Миссури. Город жутко давил на меня, и когда я попал на парковку, из носа текла кровь. Меня не покидала мысль, на кой черт я это с собой делаю.
После расставания с Фионой сердце пронзила необъяснимая сильная боль и упорно не желала отступать. Я испытывал безнадежное желание находиться рядом с единственным человеком на планете, которому было не плевать, жив я или уже умер.
«Да, если не считать маму, которая уже более десяти лет не смотрела на тебя дольше десяти секунд».
Однако я снова приехал сюда. Прямо как один из тупых ублюдков, которые упорно продолжают подходить к карточному столу, несмотря на то, что заведение его обыгрывает.
Я расписался в журнале посещений, отчаянно стараясь игнорировать жизни вокруг меня, огоньками мерцающие на кончике фитиля. Однажды во время моего визита кто-то умер. И я почувствовал, как жизнь этого человека угасла, оставив после себя лишь тоненькую струйку дыма. Я едва успел добраться до санузла, где меня вывернуло наизнанку.
Поднявшись в комнату матери, я постучал и открыл дверь. Место больше напоминало больничную палату, нежели жилое помещение. Мама лежала на кровати, повернув голову к окну. Она выглядела хрупкой и изможденной, словно на нее давили даже прикрывающие тело простыни.
– Привет, ма, – поздоровался я.
Она не посмотрела на меня, хотя заметила мое появление.
Я подошел к маме и взял ее за руку. С прошлого визита она стала еще тоньше и суше, теперь напоминая рисовую бумагу. Провидение показало мне неясную дымку разрозненных мыслей и воспоминаний. Вместе со вспышкой я увидел разгневанное лицо отца и удар, от которого голову моей матери отбросило в сторону. Сжав челюсти, я отпустил ее руку.
– Николай, – выдохнула мать, а потом крепко зажмурилась и прижалась ко мне. Мне как будто залепили пощечину.
– Как поживаешь, ма?
А в ответ тишина.
– С тобой хорошо обращаются?
Лишь тиканье часов на прикроватном столике.
– Тебе нужно что-нибудь?
Странное колючее облако материализовалось вокруг роем пчел, и она посмотрела на меня. Взгляд темных глаз внезапно прояснился.
– Нужно ли мне что-то? Я скажу тебе, чего мне точно не надо. Проклятие. Ты принес его с собой? – потребовала она. – Ситуация ухудшилась, да? Твоя кожа в чернилах, и ты нацепил на себя металл…
– Хорошо, ма…
– Те врачи, они оказались никуда не годными. Выпустили тебя, и ты пришел сюда с проклятием ко мне, к больной пожилой женщине…
Я сжал челюсть.
– Я твой сын…
– Чушь! – Мама покачала лежащей на подушке головой, отчего ломкие волосы запутались еще сильнее, а затем ее глаза расширились от паники. – Мой сын, мой сын? Где мой сын? – запричитала она. Ясность сознания ускользала, как будто щелкнули переключателем, оставляя ее в отчаянии. – Мой милый маленький мальчик исчез. Пропал…
Вошедший в комнату санитар снисходительно ухмыльнулся.
– Так, миссис Янг. Слегка расстроились, да?
Он окинул взглядом мои татуировки.
Я поднялся со стула.
– Я ухожу. Не знаю, почему я беспокоюсь.
Санитар молча согласился.
Моя мать продолжала качать головой, что-то бормоча по-русски. Закрыв глаза и сжав губы, она вспоминала меня до того, как пробудилось провидение. Как обнимала, смеялась вместе со мной, когда мы играли с разбрызгивателями на заднем дворе под жарким техасским солнцем, как целовала меня в щеку перед сном и уговаривала не переживать, ведь папа не будет долго злиться, к тому же мы есть друг у друга, не так ли?..
«Те времена чертовски давно прошли, – напомнил себе. – Зачем ты над собой издеваешься? Это последний визит…»
Я остановился у двери, всей душой желая проникнуть в воспоминания, в которых жила моя мать. Я хотел быть там вместе с ней.
– Прощай, ма, – сказал я. – Увидимся.
Покинув дом престарелых, я выехала на окраину города и нашел мотель. Очередной дерьмовый мотель в моей жизни. Сел на кровать и обхватил голову руками.
«И что теперь?»
Откинувшись на жесткую кровать, я уставился в потолок. Бледно-желтое пятно от воды окрасило один из углов. Вот она реальность. Я видел все собственными глазами. Благодаря провидению, боль и страдания просачивались сквозь стены чернильными потеками, растекаясь грязными пятнами. Обитатель соседней комнаты, так же, как и я, находился на грани. Возможно, у него даже имелся пистолет или горсть таблеток. Или мотоцикл, который частенько вылетал на встречку. Перед внутренним взором тут же возникло видение, как он милосердно разлетается по всей дороге. Все что угодно, лишь бы прекратить боль. Все что угодно, лишь бы покончить с гребаным провидением.
– Фиона, – прошептал я в пустоту.
Ну да, конечно, так мне и ответили! Фиона собралась покинуть эту чертову страну. У нее имелись собственные планы и в них не входил пункт о спасении отчаявшегося фрика, которому необходима доза, чтобы сдерживать натиск жизни окружающих. Чтобы его собственная жизнь стала терпимой. Сносной.
«Она делает мою жизнь сносной».
Необъяснимый покой, который дарила мне Фиона, походил на искаженное воспоминание. Я считал это невозможным, но сладким поцелуем она заглушила голоса и смыла кислый привкус с моих губ. А еще красивая и сексуальная Фиона в постели оказалась горячее любой из встреченных мной девушек.
«Она лишь страстное увлечение, а не чудо».
Только вот покой был настоящим, и неважно, в чем я пытался себя убедить. Из-за этого я еще тяжелее мирился с провидением. Я не
